Когда сливаются реки

— Бедный мальчик, — сказал он, и голос его задрожал.

— Что, тату? Тебе холодно? — посмотрел на него синими доверчивыми глазами Томас.

— Холодно, сынок! — пожаловался Каспар, но тут же попытался утешить дочку: — Ты, Визмочка, не горюй, устроится все как-нибудь...

И стал снаряжаться в дорогу. Отец уезжал так часто, что Визма даже не поинтересовалась, куда он едет. Она только отметила, что одевался он особенно тщательно и долго чистил задубелые сапоги, чего никогда не делал среди дня.

— Так я поехал, — словно бы спросил позволения у дочки Каспар.

— Хорошо, тату! — ласково отозвалась девушка, и в голосе ее Каспару послышалось как бы благословение.

Заложив в рессорную бричку вороного жеребца, Круминь покатил по долговской дороге. Всем сердцем стремился сейчас он туда, где за пригорками поднимал длинную стрелу кран и откуда долетало мерное постукивание мотора. Вскоре увидел он и площадку строительства. Когда бы ни приезжал он сюда, ему, сельскому жителю, казалось, что здесь творятся чудеса: он привык видеть медленно переворачиваемый плугом пласт земли, незаметно растущую рожь, спокойно текущую воду и неспешно бредущие с выпаса стада. Время и труд десятилетиями жили в одном ритме, и теперь на глазах у него это соотношение ломалось, вызывая удивление. «Быстро же!» — подумал он, глядя на красные кирпичные стены, выраставшие над котлованом. Затем он вдруг вспомнил, чего ради едет сюда, и придержал жеребца. «Если приехать вот так в Долгое, еще и в самом деле чего подумают, — смутился он. — День будний, явился без причины, да еще и вырядился... Чего доброго и сама Восилене посмеется. Поеду-ка я лучше в «Пергале», — передумал он и повернул жеребца на пергалевскую дорогу. Тот фыркнул, не понимая нервозности ездока, но подчинился. Потом уже Каспар не раз оглядывался и, ругая себя за нерешительность, подумывал, не повернуть ли назад, да так и доехал до мешкялисовой хаты...

Алесь Иванюта бродил по лесу как раз в тех местах, где состоялось первое свидание с Анежкой. Его тревожило, что девушка так долго не подает никаких вестей. «Не похоже на нее, — размышлял он. — Может, случилось что?..» Алесь по складу характера не мог быть психологом, иначе он задал бы вопрос самому себе: а не случилось ли чего-нибудь со мной? И понял бы, что случилось. В лес, подальше от людских глаз, гнала его не только тоска по девушке, но и все нараставшая тревога. В свое время он пошел на риск, закрыв, вопреки советам Березинца и Захара Рудака, земляной плотиной речушку. Если бы он построил мост и оставил сток, только бы удлинились сроки работ. А если бы теперь вода сорвала плотину или хлынула через нее, она затопила бы котлован и натворила больших бед и убытков. Каждый день ходил он на плотину, и медленно, сантиметр за сантиметром прибывавшая вода, казалось, поднимается не в озере, а в его груди, захлестывая холодком сердце. Вода, синяя и прозрачная осенняя вода, наступала на его мечты, дерзания, на его будущее, и никому в этом он не посмел бы признаться, особенно Анежке. Это обстоятельство и обостряло его раздражение против девушки. «Кто ее знает, — размышлял он, — может быть, Паречкус с паном клебонасом уже вернули ее в костел и теперь она кается и замаливает грехи, отрекаясь от меня? Беда не приходит одна... Ну и пусть себе киснет над молитвенником!» — в который раз храбрился он.

Он походил по той же полянке, где они стояли с Анежкой. Мохнатая, вечно зеленая и спокойная ель тихо шумела над головой, неторопливо повторяя сказку проведенного ими вместе вечера. Посидел на стволе поваленного дерева, где Анежка впервые ласково и доверчиво прижалась к его плечу. Вдруг налетел ветер, взлохматил вершины деревьев, и Алесь ощутил грусть. Им снова овладела тревога за Анежку. Он встал и уже просто бродил стежками.

Таким его и увидела Аделя Гумовская.

В последние дни у Адели настроение было плохое: она видела, как терзается отец после возвращения из Долгого. Особенно подействовала на него встреча с Янкой Никифоровичем.

— Загубит... Чует мое сердце, съест он меня, дочка, — жаловался старик.

— Да что это за человек такой? — И Аделя решила взглянуть на него сама.

А чтобы не бросалось людям в глаза ее появление на стройке, прихватила с собой кошелку, будто шла в магазин. Уже почти пройдя лес, на самом краю его, она увидела Алеся. Девушка вздрогнула от неожиданности... «Так это он, Алесь... Ходит и ходит по стежке взад-вперед, словно заведенный. Пришел на свидание? Не похоже, с таким кислым видом девушку не ожидают. Может, неприятности на стройке? — лихорадочно перебирала она различные предположения. — Может, обдумывает что? Но для этого незачем выбирать такие места. Влюбился, что ли? В кого?.. Если бы в меня!.. — И сердце ее обдало жаром от одной этой мысли. — Какой он интересный... Куда уж там Казюку! И на черта была бы мне эта Малиновка...»

Решив, что надо быть посмелее, Аделя вышла из-за кустов, откуда наблюдала за Алесем, воскликнула удивленно и задорно:

— Кого я вижу!

Алесь удивился. Подобной встречи он не предполагал, а кроме того, его поразила такая восторженная радость Адели Гумовской. Она уже протягивала ему руку, возбужденная и раскрасневшаяся, ее синие глаза смеялись и поблескивали. Алесь молчал, растерянный, а она сыпала и сыпала словами:

— Ах, как хорошо, что я вас встретила… Только отчего вы такой грустный?

Однако заметив, что это не производит на Алеся впечатления, притихла.

— Я, наверное, мешаю.

— Нет, почему?

По врожденной застенчивости Алесь не мог ее оборвать, хотя встреча и была ему неприятна.

Между тем Аделя, очень быстро оценившая обстановку, решила вызвать к себе сочувствие:

— Вы не знаете, Алесь, как мне тяжело.

— Я бы не сказал этого... судя по вашему виду.

— Можно быть с вами откровенной? — не отставала Аделя. — Я погибаю через отцовский хутор. Посоветуйте, что мне делать? Я молодая, хочу жить, хочу быть вместе со всеми, с вами, Алесь, и с вашими друзьями... Разве я придумала хутора, границы, прошлое? Мне хочется работать, как все, и песни петь... Чем я виновата, что мой отец такой? Я живой человек, а там у нас, как в могиле: совы кричат ночью, лес под самыми окнами, того гляди черти с болота в окошко стучать начнут... Лежишь ночью, слушаешь, как ветер шумит, и так страшно становится.

Алесь не знал, что ей ответить. В словах ее было много правды.

— Что-то я не замечал раньше, чтобы вы тосковали, — заметил он.

— Ах, Алесь, Алеська... Не знаете вы за вашими делами моего горя...

Он начинал злиться, напомнил:

— В войну на вашем хуторе было веселее, когда немецкие офицеры танцевали.

— Где хотели, там и танцевали... В Долгом тоже! Но и партизаны приходили на хутор за хлебом и салом… А мы с вами в это время были еще маленькими… Разве не так? — заигрывала Аделя.

Сославшись на неотложные дела, Алесь попрощался с ней и ускоренным шагом направился на строительство.

— Не злитесь на меня, Алесь! — не то попросила, не то посоветовала она вслед, когда он уходил.

В это же время в Долгое из «Пергале» ехали Каспар Круминь и Мешкялис. Говорили они о колхозных делах. Круминь заинтересовался планами постройки Дома агрикультуры, и на некоторое время это оттеснило думы о Восилене.

Мешкялис, всегда возбужденный и вечно торопливый, непрерывно говорил, а Каспар Круминь поддакивал короткими репликами.

— Ты видел мой лен? — наседал Мешкялис на Каспара. — Ну правда, в самую пору для выставки?

— Смотреть будут...

— Что? Смотреть? Как тебе не стыдно, Каспар, — не смотреть, а удивляться будут!

— Будут и удивляться, — спокойно соглашался тот.

— Ну и говоришь ты, словно заживо в гроб человека кладешь! — горячился Мешкялис. — Ты же знаешь, что такого льна, как мой, в целом сельсовете нету.

— Нету...

— И во всем районе...

— И в районе...

— Эх! С тобой поговоришь! — плюнул огорченный Мешкялис. Он не знал, что мысли Каспара были заняты Восилене. — А кто это так спешит? — показал Мешкялис кнутовищем на девичью фигуру впереди. — Кому надо быть в Долгом, так тот уже там, а кому не надо... Э, да это Анежка! — удивился он, когда они подъехали ближе.