Страница 39 из 143
К какой бы категории человек ни был отнесен, он должен был подчиняться тем же законам, что и все остальные. Это был принцип, который императрица представила Уложенной комиссии в статье 34 своего «Большого Наказа». Заимствовав мысль у итальянского юриста Беккариа, она в статье 180 добавила, что судить человека должны только равные ему. Согласно своему пониманию суда равных, дворянина должны были судить дворяне в суде, горожанина — горожане в магистратах и ратушах, а государственного крестьянина — только государственные крестьяне в расправах. Закрепление этого принципа в Учреждении о губерниях привело к полному замещению суда воеводы судом, состоявшим из выборных судей{354}. Разные сословия должны были выбирать членов своего суда, но на низшем и среднем уровнях суды должны были направляться назначавшимся председателем, так же как и все апелляционные суды. Подкрепленная двумя изданными Грамотами, судебная реформа требовала по всей стране буквально тысяч новых судей из разных сословий.
На протяжении всего своего правления Екатерина II оставалась верна принципу строгого разделения общества на сословия, каждое со своими особыми правами и привилегиями. Но в какой степени замкнутыми замыслила она сословия? Как следует из внимательного прочтения Грамот, не настолько сильно, как можно было бы ожидать. Они, естественно, не должны были превратиться в касты. Сделав что-то вроде робкой уступки начавшей зарождаться в то время в Европе идее более подвижной социальной структуры, императрица предусмотрела не только экономическую стратификацию внутри сословий (по крайней мере, в городском сословии и сословии государственных крестьян), но и упорядоченный переход из одного сословия в другое, который мог теоретически завершиться получением потомственного дворянства.
Если государственный крестьянин или городской обыватель «перерастал» свое сословие, он должен был просто двигаться вверх по направлению к следующему. Несмотря на повторяющиеся законодательные запреты, торгующие крестьяне все равно проникали в города и оставались там все дольше и дольше. Некоторые постепенно внедрялись в одну из купеческих гильдий. Этот процесс статья 92 крестьянской Грамоты попыталась предусмотреть, хотя от претендентов на купеческое звание еще требовалась уплата помимо обычных крестьянских податей также и городских налогов до тех пор, пока новая перепись не узаконит их новый статус{355}.[130] Эти положения потенциально относились к тем представителям сельского населения, которые были записаны в первую и вторую статьи, и — вероятно — к «первоместным поселянам». Все они были кандидатами в члены городского общества, влиться в которое они могли только при выполнении определенных фискальных обязательств.
Более удачливы были государственные крестьяне, проживавшие в посадах и слободах, преобразованных официально в города вследствие губернской реформы 1775 года: они сразу получали, если хотели, статус горожанина и не облагались до следующей переписи двумя видами податей. Если случалось так, что посад или слобода принадлежали частному владельцу, государство выкупало у него это поселение. Таким образом, крепостные, которые не подпали бы под действие Грамоты государственным крестьянам, если бы она была опубликована, переходили в сословие городских обывателей.
Еще один путь в городское сословие был открыт очень немногим крепостным: тем, кому посчастливилось получить от владельца волю, закон позволял (даже требовал от них этого) записаться в одну из городских категорий[131]. Как только началась вторая война с Турцией, те, у кого не хватило ума записаться в одну из городских категорий, подпали под действие именного указа, которым они призывались в действующую армию{356}.[132] Этим последним указом императрица фактически заявляла, что переход из одной категории населения в другую хоть и позволен, однако те, кто осмелился покинуть одну, но не нашел прибежища в другой категории, являются праздными людьми, бродягами, и к ним у императрицы сострадания было не больше, чем у ее предшественника Петра I.
Так же тщательно был оговорен переход из сословия городских обывателей, или разночинцев, в дворяне. Существовало несколько путей, новых и старых. Дворянское достоинство можно было пожаловать, и этим механизмом императрица продолжала пользоваться, даруя дворянство находящимся в милости купцам, промышленникам (особенно железозаводчикам), государственным подрядчикам и откупщикам: механизм был формально закреплен в пунктах 1 и 2 статьи 92 Жалованной грамоты дворянству{357}. Неблагородный мог получить дворянство также через продвижение по службе. Он мог получить его прямо при достижении нижнего военного чина или восьмого гражданского или придворного чина (согласно статьям 78 и 79 Жалованной грамоты дворянству) или косвенно: если дед, отец и сын дослужатся до шестого гражданского или придворного чина, которые давали личное дворянство, то внуку позволялось просить потомственного дворянства. Этот последний путь пункты 20 и 21 статьи 92 Жалованной грамоты дворянству предлагали неблагородным{358}. Достижение чина именитого гражданина и его сохранение отцом и сыном также давало внуку городского жителя право на потомственное дворянство, как только он достигал тридцатилетнего возраста (статья 67 Жалованной грамоты городам). Жалованные грамоты дворянству и городам кодифицировали эти два пути, что к началу XIX века приведет к тому, что двери в дворянство широко распахнутся, и государство будет вынуждено ограничить этот поток[133]. Наконец, пункт 4 статьи 92 Жалованной грамоты дворянству объявлял, что получение кавалерского ордена определенного класса давало потомственное дворянство независимо от социального происхождения. Таким образом, мы видим, что был вновь подтвержден принцип, согласно которому дворянское достоинство — награда за службу государству в том или ином виде, а также принцип ограниченной и управляемой социальной мобильности вообще.
Не рассматривая эти три Грамоты в совокупности, ученые упустили из виду стремление императрицы превратить Россию в организованное по сословному принципу государство. Существуют и другие объяснения, служащие к оправданию этого недосмотра со стороны ученых. Во-первых, сословия, по крайней мере в том виде, как их условно определяет несоветская наука, до издания Грамот в России не сформировались. Не появились они, следует добавить, и впоследствии в своей традиционной форме. Сословия, не имевшие ни прошлого, ни будущего, если коротко — не имевшие никакой узнаваемой формы исторического существования, легко было проглядеть. Появлявшиеся в XVIII веке скоротечные формы, или их тени, мало походили на то, в чем ученые могли бы легко распознать сословия. В Центральной и Западной Европе корпорации были синонимами традиции, пусть и не такой долгой, какой она зачастую изображалась в сословной мифологии. Такие корпорации предъявляли права на сферы эксклюзивной юрисдикции, что выводило их на политическую арену в той или иной форме. Сословиям Екатерины II недоставало традиций, исторического самосознания и притязаний на политическую власть. Интенция Екатерины состояла в том, чтобы сословия появились посредством одного указа уже совершенно зрелыми и готовыми выполнять монаршую волю. Можно ли, однако, просто создать корпорации без сопутствующей исторической традиции и избежать всех непременных последствий? С одной стороны, ответ должен быть отрицательным: сословия Екатерины II отражали форму, но не содержание. Если смотреть с присущей Екатерине более оптимистичной точки зрения, то сословные органы, которые она создавала законодательно, соответствовали таким же структурам Центральной и Западной Европы в их более ранней фазе, когда их претензии на эксклюзивные сферы юрисдикции уже увяли или были раздавлены, но еще оставалась их способность доносить волю монарха и при необходимости заниматься саморегулированием. Как раз это стремление Екатерины II и охарактеризовал Раев, когда писал, что «объединяющим элементом законодательных попыток Екатерины, возможно, было учреждение настоящих сословий и корпоративных групп в России — но посредством бюрократического вмешательства»{359}. Идея учреждения сословий посредством указа — не из тех, с которыми большинство ученых знакомы и чувствуют себя уверенно; отсюда испытываемые ими трудности при столкновении с намерениями императрицы.
130
Другой указ, от 7 ноября того же года, «О записывании крестьян в купцы, а не в мещане, поелику нет закона дозволяющего им записываться в сие последнее звание» разрешал крестьянам записываться только в купеческие гильдии, но не в низшие категории городских обывателей — в соответствии с мнением императрицы, что приток бедных людей пользу городу не принесет, а только приведет к расходу городских средств, см.: Там же. № 15578. С. 743. Более широкий подход к данному вопросу представлен в следующих работах: Клокман Ю.Р. Город в законодательстве русского абсолютизма во второй половине XVII–XVIII вв. // Абсолютизм в России / Ред. Н.М. Дружинин С. 344–351; Вартанов Г.Л. Купечество и торгующее крестьянство центральной части европейской России во второй половине XVIII века // Ученые записки Ленинградского гос. пед. института имени А.И. Герцена. 1962. Т. 224. С. 161–192.
131
По манифесту от 17 марта 1775 г. «О Высочайше дарованных разным сословиям милостях, по случаю заключеннаго мира с Портою Оттоманской» позволялось получившим вольную крепостным записываться либо в купеческие гильдии, либо в мещане: ПСЗ РИ I. T. XX. № 14275. Статья 46. С. 86; указ был подтвержден 6 апреля того же года: Там же. № 14294. С. 106. И почти тот же смысл вложен в указ от 5 октября 1780 г. «О дозволении вольноотпущенным людям избирать род жизни с их женами и детьми, не записываясь за помещиков»: Там же. № 15070. С. 991–992. (Одна из возможных интерпретаций этих указов: отпущенные на волю крестьяне могли записываться в любую категорию горожан, а государственные крестьяне могли записываться только в купеческие гильдии.)
132
Следует добавить, что те крепостные, которые добровольно записались в рекруты, могли выбрать для записи городское состояние. Несмотря на то что написано в главе «Городня» в «Путешествии из Петербурга в Москву» А.Н. Радищева, этой возможностью явно мало кто решил воспользоваться.
133
К 1816 г. личные дворяне уже составляли 40% от всех дворян империи: Кабузан В.М., Троицкий С.М. Изменения в численности, удельном весе и размещении дворянства в России в 1782–1858 гг. // История СССР. 1971. № 4. С. 167.