Страница 128 из 184
Жизнь между тем, настоящая жизнь людей со своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, со своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла, как и всегда, независимо и вне близости или вражды с Наполеоном Бонапарте и вне великих возможных преобразований{1337}.
ПСЗ позволяет вызвать из небытия стертые временем образы провинциальных дворян, чьи истории волей судьбы попали в законодательные акты и, более того, инициировали многие из них. Указы не просто определяли важнейшие стороны социальной жизни дворянства — порядок службы, сословную структуру, систему землевладения и тому подобное. Российское законодательство XVIII столетия действительно в значительной степени было казуальным. Многие постановления возникали не в результате целенаправленной законотворческой деятельности власти, а являлись ситуативной и часто вынужденной официальной реакцией на те или иные события в обществе. В упоминаемом Наказе генерал-прокурору говорилось: «Естество законов человеческих есть такое, чтобы зависеть им ото всех приключений, в свете бывающих, и переменяться по тому, как нужда чего востребует»{1338}. Актуализация новых, не задействованных ранее информативных возможностей законодательных актов обнаружила эффективность использования этого источника для изучения повседневности.
Выяснилось, что жизнь дворянина и в провинции была строго регламентирована, вписана в общий контекст государственной политики и обременена общими для всего сословия проблемами. В то же время «парадигма его ущербности и незащищенности», о которой пишет ряд авторов, на материалах ПСЗ приобретает иное звучание. С одной стороны, удаленность от центра порой развивала у провинциальных дворянин удивительную предприимчивость и способность обходить непрерывно идущие из столицы указы, которые противоречили их частным интересам. С другой стороны, «незащищенность» мелкопоместной вдовы, уездного чиновника или отставного поручика всячески стимулировала апелляцию к закону и правосудию, порождая лавину жалоб в департаменты Сената. Так провинциальный дворянин становился субъектом права и важной фигурой в системе обратной связи, столь необходимой для любой власти. С опозданием вернувшийся из отпуска чиновник; поручик, «наглым образом отнявший вино у титулярного советника»; помещик, утаивший «души»; дворянин Смоленской губернии, «не имеющий годного для явки на службу платья», сами о том не ведая, давали импульс появлению новых указов. Другими словами, судьбы персонажей «густонаселенного» ПСЗ с иной стороны раскрывают связь высочайшего указа и повседневной действительности.
Курьезные, печальные, а иногда и трагические обстоятельства жизни провинциального дворянина XVIII века, ставшие «законодательным казусом», запечатлелись в бесконечном потоке указов, превратив законы в захватывающий калейдоскоп страстей, семейных отношений, ссор, интересов реальных людей прошлого. В обращении исследователя к казусам провинциальной жизни, может быть, с особой очевидностью проявляется амбивалентность природы исторического познания{1339}. К протоколу обязательных теоретических выводов добавляется неподдельное желание рассказать о фактах случайно не стертой временем судьбы. А ведь без постоянного заинтересованного обращения к отдельным случаям и происшествиям притупляется интуиция историка и утрачивается чувство эпохи.
Денис Игоревич Жеребятьев,
Валерий Владимирович Канищев,
Роман Борисович Кончаков.
Место дворянства в формировании городского социального пространства (по материалам Тамбова конца XVIII века)
Введение
В сегодняшней российской историографии очевиден высокий интерес к социальной истории городского дворянства конца XVIII — начала XIX века. Наиболее значимые работы посвящены роли дворян в социальной и социокультурной среде города этого периода{1340}. При этом нужно отдать должное современным авторам, которые заметное место в своих исследованиях отводят не только столичным, но и провинциальным городам.
Историки часто обращают внимание на формирование нового облика русских городов в связи с планами их регулярной застройки{1341}. Однако, во-первых, памятники этой застройки сохранились плохо или же не дошли до нас в своем первозданном виде, а во-вторых, они обычно изучаются как объекты архитектуры и почти не связываются с определенной социальной средой.
Поэтому, приступая к электронной трехмерной реконструкции практически полностью исчезнувших памятников Тамбова — достаточно типичного губернского города конца XVIII века, — мы поставили вопрос о наполнении восстанавливаемого «неживого» пространства социальным содержанием. В частности, при осуществлении проекта возникла необходимость восстановить роль и место дворянства в формировании и функционировании городской социальной среды.
Предшествующие работы тамбовских историков позволили выделить основные этапы истории местного дворянства как составной части городского населения. В середине — второй половине XVII века, когда Тамбов был крепостью на южной окраине Московского государства, основное население самого города и пригородных слобод составляло военно-служилое дворянство. В XVIII столетии Тамбов превратился в региональный (сначала уездный, затем наместнический и, наконец, губернский) административный центр, развивались экономические функции города, формировались зачатки культурных функций. В середине XIX — начале XX века происходило усиление административных и экономических функций города, уже достаточно сильно проявляла себя культурная составляющая в жизнедеятельности региональной столицы{1342}.
Основываясь на приведенной периодизации, мы решили более детально рассмотреть социальную роль дворянства города в конце XVIII века. За предшествующие сто с лишним лет среди населения крепости Тамбова — служилых людей «по прибору» — произошла дифференциация. Часть служилых постепенно превратилась в «благородное сословие». В течение XVIII века деревянная крепость постепенно разрушилась, оставшиеся слободы придавали городу черты большого села, и только благодаря появлению регулярной планировки в конце столетия Тамбов стал приобретать собственно городские черты. Такой вывод позволяют сделать как традиционные письменные источники, так и редкие для конца XVIII века картографические материалы и виды города, которые могут составить основу для реконструкции городского социального пространства посредством использования современных технологий.
Электронные технологии реконструкции памятников истории
Современные информационные технологии позволяют не только обрабатывать карты, планы и виды городов, но и моделировать технологии постройки, пространственную ориентацию объектов исторического наследия. Первые проекты виртуальных реконструкций прошлого относятся к концу 1980-х — 1990-м годам. В частности, в 1989 году появилась модель университета и модель реконструкции города Авенш в швейцарском кантоне Во (Avenches City){1343}. Одним из первых крупномасштабных проектов виртуальных городов была модель Virtual Los Angeles, разработанная в 1994–1995 годах группой UST (Urban Simulation Team) Калифорнийского университета{1344}. По образцу Лос-Анджелеса модели подобного типа в 1996–1997 годах были созданы для Филадельфии, Сан-Диего, Лас-Вегаса и Санта- Барбары. Однако даже в США проекты по трехмерному моделированию первоначально реализовывались только в военных и аэрокосмических отраслях, так как создание таких моделей требовало применения баз данных огромных размеров.