Жестокая жара

— Вообще-то меня зовут Джеймсон, — поправил Рук, но Петар, обнимая журналиста и сжимая его плечо, пропустил замечание мимо ушей.

Никки прикоснулась к щеке Петара и сказала:

— Надо же, ты снова отрастил бороду.

— Просто щетина, — возразил Петар. — Сейчас модно.

— Популярно исключительно в Македонии, — буркнул Рук.

Петар, не заметив шпильки, спросил, что привело их в Бостон.

— Решили немного отдохнуть от Нью-Йорка. — Рук обнял Никки за плечи и сказал: — Побыть наедине. Только вдвоем.

— И я подумала, что нужно показать ему наш старый добрый университет, — продолжала Никки. — А ты что здесь делаешь?

— Я тоже отдыхаю, наедине. Но только с самим собой, — хмыкнул он. — Приехал из Нью-Йорка на один день, читаю лекцию на кафедре журналистики и СМИ о будущем ночных ток-шоу.

— У профессора Малкерина? — спросила Никки.

— Ага. Забавно — я по его предмету едва «С» получил, и вот теперь я звезда выпуска.

— Ну что ж, очень приятно было тебя встретить, — сказал Рук, взглянув на часы.

— Мне тоже, Джим. Жаль, я не знал, что вы здесь будете. Мы могли бы втроем пообедать.

— Так давайте пообедаем! — воскликнула Никки. И улыбнулась Руку; взгляд ее говорил: «Так ты хочешь секса в отеле или нет?»

— Отлично, — с вымученной улыбкой пробормотал Рук.

Когда они ехали на такси в «Леннокс», Никки пришлось нарушить тишину.

— Знаешь что, Рук? Ты ревнуешь меня к Петару.

— Не смеши меня.

— У тебя на него зуб, и это видно невооруженным глазом.

— Прошу прощения. Я просто не понимаю, как обед с твоим бывшим укладывается в план РПВРД. Это месть за то, что мой физиотерапевт оказалась мало-мальски привлекательной девушкой?

— Рук, это была модель из «Виктория Сикрет», только без ангельских крыльев.[33]

— А, ты тоже так подумала?

— Твоя ревность бросается в глаза; это уже слишком. Забудь о бывшем бойфренде. Да, Петар пытался подкатить ко мне прошлой осенью, но я это пресекла.

— Он к тебе лез? Ты мне про это не рассказывала.

— А теперь он просто старый друг. — Замолчав, она посмотрела на верхушку башни Прюденшэл и добавила: — Да, у нас по-прежнему РП… как его там. Но, как я вижу, ты после ранения оторвался от реальности, и я хочу тебе напомнить… Петар помог мне раскрыть то дело. Это мой шанс отблагодарить его.

— Заставив меня угостить его обедом?

Она посмотрела в окно и улыбнулась.

— Ничья.

Рук заказал столик в ресторане «Гриль 23» по той простой причине, что если это заведение было достаточно хорошо для Спенсера,[34]то подойдет и для него. Они начали с моллюсков и замечательного калифорнийского шардонне, и обед перестал казаться Руку сущим адом. Пожалуй, можно было сравнить его только с чистилищем. Большую часть времени он улыбался и слушал Петара, который разглагольствовал о себе и собственной важнейшей закулисной роли в шоу — приглашении гостей.

— Скоро я заполучу нам крупную рыбу, — поведал он, понизив голос. — Брэда и Анджелину.

— Ух ты! — воскликнула Никки. — Бранджелина.

— Ненавижу эти клички! — фыркнул Рук.

Петар пожал плечами.

— Никки, а помнишь, как нас называли в университете? Петник.

— Петник! — Она рассмеялась. — О боже мой, Петник.

Рук налил себе вина, размышляя о том, что такого привлекательного находят женщины в неопрятных, нечесаных, заросших щетиной парнях с огромными печальными глазами. Неужели это волшебный эффект неудачника?

После того как перебрали все воспоминания и Хит в пятый раз проверила, нет ли сообщений из участка, Петар отвлекся от собственной персоны и заметил, что Никки очень задумчива. Хит положила на тарелку вилку с кусочком превосходной картофельной котлеты на утином жиру и промокнула губы салфеткой. Тучи, рассеявшиеся было днем, сгущались вновь. Она рассказала Петару о новом повороте в деле об убийстве ее матери, сделав только одну паузу, когда официант убирал тарелки.

К чести Петара, он — впервые за время их знакомства с Руком — слушал внимательно и не перебивал. На лице его появилось выражение печали, как будто перед глазами промелькнули старые воспоминания. Когда Никки закончила, он, покачав головой, сказал:

— Для тебя не существует такой вещи, как забвение, правда?

— Возможно, когда-нибудь я смогу раскрыть это дело. Но забыть? — Она махнула рукой, давая понять, что об этом не может быть и речи.

— Не знаю, как у тебя хватило мужества все это выдержать, Никки. — Он положил руку ей на запястье. — Ты тогда была очень сильной.

Рук сделал знак официанту принести счет.

— Может быть, именно поэтому у нас ничего и не получилось.

Он едва заметно улыбнулся и сказал:

— А не потому, что я тебе изменял?

— Ах, да, — усмехнулась она. — И поэтому тоже.

Когда они поднялись, Никки извинилась и отошла в туалет, а Петар поблагодарил Рука за превосходный обед.

— Ты очень везучий парень, Джеймсон Рук, — сказал он с едва заметным иностранным акцентом. — Не упусти свой шанс, ладно? Я от души надеюсь, что тебе повезет больше, чем мне. Я так и не смог пробиться сквозь ее броню. Может, тебе это удастся. Не сдавайся.

Рук вынужден был признаться себе в том, что с бывшим бойфрендом Никки у него все-таки есть что-то общее.

Несмотря на апрель, воздух за ночь остыл. Воскресным утром они стояли на пустом тротуаре около главного здания Консерватории Новой Англии, где им предстояло встретиться с преподавательницей, Никки наблюдала, как клубилось в воздухе дыхание Рука. Это напомнило ей встречу с Лорен Пэрри в фургоне-рефрижераторе, и она отвернулась, глядя на автобус, кативший по Хантингтон-авеню. Затем оба услышали электронную музыку, потом мужской голос запел в микрофон композицию «Одержимая» из фильма «Танец-вспышка». Они огляделись по сторонам в поисках источника звука.

— Он наверху, — сообщила седая женщина, подошедшая к ним от автобусной остановки. И указала на открытое окно восьмого этажа в многоквартирном доме за общежитием Консерватории.

Чернокожий мужчина в красной рубашке с длинными рукавами, черном кожаном жилете и шляпе пел в микрофон караоке.

— Это Лютер. — Пожилая дама помахала, и Лютер помахал ей в ответ, раскачиваясь и не прерывая пения; усиленный динамиками голос разносился по всей улице. — Каждое утро, когда он меня видит, начинает петь — это его прослушивание. Я говорила ему, что мы не готовим поп-музыкантов, но его это, по-видимому, не смущает.

Профессор Юки Шимидзу протянула руку и представилась.

Они поднялись по истертым мраморным ступеням и вошли в вестибюль через священные деревянные двери.

— Наверное, вы знаете, что Консерватория Новой Англии — национальная достопримечательность, — заметила профессор. — Старейшая частная музыкальная школа в Америке. Нет, я не присутствовала при ее открытии — это только так кажется.

После того как они расписались в книге охранника, профессор Шимидзу сказала:

— Простите, но я просто не могу удержаться. Вы точная копия своей матери. — Старушка улыбнулась, и Никки тоже захотелось улыбнуться. — Можете считать это высшей похвалой, моя дорогая.

— Так оно и есть, профессор. Спасибо.

— Поскольку у меня сегодня выходной, вы не против называть меня Юки?

— А я Никки.

— А меня люди в основном называют Рук, — сказал журналист. — Но я согласен и на Джеймсона.

— Я читала ваши статьи.

— Спасибо, — ответил он.

В глазах женщины мелькнули озорные искорки.

— Я не говорила, что они мне нравятся.

Она подмигнула Никки и повела гостей направо по коридору. Несмотря на свои семьдесят шесть и убеленные сединой волосы, она шагала бодро и живо, и не похоже было, что она знает, что такое выходной.

Они прошли мимо зала для репетиций; на коричневом ковре сидели ожидавшие своей очереди студенты. Разложив вокруг рюкзаки и футляры с инструментами, они слушали айподы. Из-за закрытых дверей гремели страстные раскаты «Болеро». Рук наклонился к уху Никки и с намеком прошептал: «М-м „Болеро“».