Страница 16 из 19
Мысль о возможной гибели пробрала холодом. Холод шел изнутри, как будто от сердца, и наполнял все тело. Словно посадили в холодную ванну. Бр… Да, о чем он думал? Умереть? И с ним умрет все, что вынашивалось за два долгих года страдания? Это несправедливо, чудовищно, этого не может быть!
Представилось заплаканное лицо матери, потом вспомнился родной город, сад около дома, корявая ветла над прудом… Грачиное гнездо, похожее на растрепанную голову… Потом, почему-то, Красная площадь в Москве со старинной башней, гранитом мавзолея и серебристыми елями… Все это уйдет, пропадет во мраке… А Тоня? Ее тоже не будет, если он умрет. Не хочу, не хочу, не надо!
Он сжал руку Вэджа, словно искал в нем поддержку. Пальцы сразу распрямились: рука американца дрожала мелкой дрожью.
«Фу! — подумал Афанасьев. — И он тоже раскис. Стыдно мне, фронт прошел и вдруг сдрейфил… Нервы сдали. К черту! Я должен — и точка!»
Он резко повернулся, как будто пробуя силы.
— Николай!
Знакомый, очень знакомый голос. Афанасьев всмотрелся в темноту, воскликнул радостно:
— Ян! И ты здесь?
Повинуясь внезапному порыву, они обнялись в первый раз за все время.
— Как я рад тебя видеть! — возбужденно говорил Болеславский. — Впрочем чему радоваться? Дело наше дрянь! Едем к черту на рога и чем это кончится — не знаю.
— Как ты попал сюда? — изумился Афанасьев.
Болеславский грустно улыбнулся.
— Я?.. видишь ли… Тебя не было, Казимира выпустили. Осточертело все, вздумал бежать. Тогда с тобой испугался, а теперь… дурак. Поймали, дали взбучку и вот… — Он с хрипом выдохнул воздух. — Плохо, друг! Зато мы вместе, и будь что будет!
Он оглянулся, поискал кого-то глазами.
— Том!
— Здесь! — ответил низкий певучий голос. Из темноты выдвинулся высокий негр. Он подошел, смущенно поклонился, не решаясь подать руку Афанасьеву.
— Том! Это тот человек… Мой друг.
Афанасьев протянул раскрытую ладонь. Негр крепко сжал ее. На темном лице заблестели белые зубы.
— Том Джеферсон. Бывший солдат… танкист.
— За что вы здесь?
— За чтение запрещенных книг. За то, что говорил правду о Советской России. И еще за то, что я… негр.
— Это верно? — тихо спросил Афанасьев.
— Верно! — подтвердил Болеславский. — Том друг России, он коммунист.
— Кто эти люди? — заинтересовался Вэдж.
— Эти? — Афанасьев задумался только на секунду — «Коммунист… если правда — вполне можно довериться. Ну конечно, какая удача!» — Он сказал без колебаний: — Это Ян, о котором я говорил, и его друг. Они наши товарищи. Теперь нас четверо и ничего не страшно!
Вэдж тихонько свистнул и протянул Болеславскому руку. Поляк обеими руками потряс ее. Вэдж вопросительно взглянул на Афанасьева, не различил его лица в темноте, смущенно хмыкнул и решительно подал руку негру.
С визгом распахнулась дверь. Солдаты втолкнули еще троих арестантов.
— Идемте! — сказал Афанасьев и потянул своих товарищей в дальний пустынный угол барака. Четыре головы сблизились вплотную.
— Бежим… — шепнул Афанасьев. — Но знайте — риск большой, борьба на смерть. Возможно из четверых уйдут двое, ну трое. Согласны?
Две головы отшатнулись. Молчание показалось Афанасьеву долгим.
— Согласен, — прошептал Болеславский. — Все равно сдыхать, тут или там.
Афанасьев не увидел, но догадался, что негр опустил руку на плечо поляка.
— Да, — прогудел низкий голос. — Говорите скорее.
— Запоминайте. Вопросы потом! Когда мы двинемся отсюда…
Перемежая речь незначащими фразами, то повышая, то понижая голос, помогая себе жестами, Афанасьев растолковал продуманный им план. Трижды им пришлось прервать совещание и разойтись. Афанасьев успел рассказать все за несколько минут до прибытия последней партии арестантов.
— Остальное уточнит обстановка на месте, — закончил он.
— А другие нам не помешают? — усомнился Болеславский.
— Не думаю. В крайнем случае, мы их заставим… Пора… Попрощаемся.
На дворе громко затарахтел грузовик. Дверь растворилась, блеснул свет фонаря. Медленно, с большой неохотой, арестанты поплелись к выходу. Выпускали на двор поодиночке. При выходе всем надевали наручники.
Афанасьев протянул руки. «Неужели все пропало? Не может быть! В самолете, наверно, снимут. Они опасаются ночного побега по пути на аэродром».
Восемнадцать человек с трудом поместились в загроможденном кузове. Некоторые сели на ящики, другие повалились прямо на пол. Шестеро охранников заняли места на скамейках. В кабину вошёл сержант. Вслед за ним туда впихнули небольшой ящик.
— С этим осторожнее, здесь взрыватели! — сказал чей-то голос.
— Знаю! — буркнул сержант. — Поехали!
У ворот лагеря сделали вторичную перекличку. Ворота открылись, машина выбралась на шоссе. Заревел мощный мотор, грузовик помчался с большой скоростью.
Около получаса ехали по шоссе, после свернули на грунтовую дорогу. Шофер сбавил скорость, но грузовик подбрасывало. Дорога внезапно кончилась, колеса мягко покатились по ровной земляной площадке. Местность казалась безлюдной, огней не было видно.
В прыгающем свете фар показался силуэт большого самолета. Около машины стояли два человека в летных костюмах. Один из них замахал руками, что-то закричал.
Грузовик развернулся, задним ходом подъехал к самолету. Охранники соскочили, откинули стенку кузова.
«Транспортник… Как будто фокке, знакомая машина…» — решил Афанасьев.
— Эй, вы! — закричал сержант. — Четверо сюда! Грузи ящики.
Вэдж бросился первым. За ним подошли еще трое. Сержант снял наручники, указал на ящик в кабине.
— Тащи этот! Да осторожнее!
Остальные заключенные, еще в наручниках, понуро и безучастно стояли у самолета. Охранники с автоматами расположились вокруг. Один из летчиков распоряжался погрузкой.
Вэдж, низко согнувшись, нес большой ящик.
— Только три, — сказал он, проходя мимо Афанасьева.
«Три парашюта, — подумал Афанасьев, — этого мало…»
— Что такое? — забеспокоился охранник.
Вэдж оскалил зубы, словно собрался кусаться.
— Три говорю! Третий ящик тащу, всю спину изломал.
— Без разговоров! — охранник замахнулся автоматом. — Этакая здоровая дубина и жалуется!
Вэдж пробормотал ругательство и скрылся в кабине.
Ящики затащили в самолет. Стали размещать людей. Сержант поочередно отомкнул замки наручников, собрал звякающее железо, бросил его в кузов грузовика. Когда руки освободились, Афанасьев с трудом удержался от радостного восклицания.
Ящиков было так много, что они не поместились в хвостовом отсеке. Часть их навалили грудой в среднем помещении, предназначенном для людей.
— Ставь ближе к середине — распорядился человек, в котором Афанасьев безошибочно угадал пилота.
— Ящик с капсюлями там, — сказал сержант и кивнул на грузовой отсек. — Ну, ребята, пойдем!
Ныряя в узкую дверь, сержант и охранники выбрались из кабины. Тотчас же вошли два солдата. Правые руки они держали на расстегнутых кобурах.
Афанасьев и Болеславский поместились в хвостовом конце, рядом с дверцей в грузовой отсек. Вэдж и Джеферсон прошли вперед и сели на ящик, стоявший у стены штурманского помещения. Все четверо оказались поблизости от солдат.
Лесенку втащили в кабину, дверцу захлопнули. Снаружи застучал мотор грузовика; шум удалялся, затих.
Из штурманского отсека появился пилот, прошел по кабине что-то ворча, приказал передвинуть два ящика, снова нырнул к себе, со стуком захлопнул дверцу.
Загудели моторы, самолет задрожал, рванулся, побежал по площадке. Пол слегка наклонился, перестало трясти.
Афанасьев точно определил момент отрыва от земли. «Снова в воздухе… Как давно это было…» — Он ощутил прилив бодрости, усмехнулся своему недавнему неверию.
Самолет набрал высоту.
«Около трех тысяч метров, — прикидывал Афанасьев, ощущая покалывание в ушах. — Так, наверно, и пойдем. Скорость триста пятьдесят. Хорошо, что машина немного знакома… Через час будем в районе Берлина… Только бы ребята не струсили… Только бы самому сохранить хладнокровие…»