Страница 78 из 103
И далее писатель указывал на то, что многие письма до него попросту не доходят.
«В результате этих пропаж, — писал Лем, — я уже понёс существенные материальные утраты, но не это является самым важным, гораздо мучительнее для меня моральная сторона издевательств, которым я постоянно подвергаюсь. Полагаю, что пришло время сказать об этом. Я не намерен впредь так же молчаливо, как прежде, сносить указанные издевательства, тем более что сам никогда не давал для этого поводов. Я не намерен впредь тратить время на попытки восстановить постоянно рвущиеся деловые контакты с помощью телеграмм и телефона и не собираюсь прибегать ко лжи, объясняя заграничным представительствам и лицам, почему я не отвечаю на их письма и не выполняю взятые на себя обязательства. К тому же смысл этих издевательств мне совершенно непонятен, поскольку они совершенно не соответствуют ни моим, ни государственным интересам. Если речь идёт о том, чтобы сделать мою дальнейшую работу в стране совершенно невозможной и тем самым подтолкнуть меня к принятию некоторых необходимых шагов, то можно сказать, что до этого осталось немного…»{191}
Не дождавшись ответа из отдела культуры, Станислав Лем опять пишет на тот же адрес: «На моё письмо от 5 января текущего года вы мне, видимо, не захотели ответить. Если ваше молчание означает одобрение действий, в результате которых я попадаю в вынужденную ситуацию, из которой единственным выходом будет отъезд из страны, то могу лишь сказать, что вся ответственность за это ляжет на инициаторов данного бесславного предприятия…»
Всё-таки дела и на этот раз как-то устроились.
Переписка с заграницей восстановилась, до выезда из страны дело не дошло.
Но, читая письма Станислава Лема, невольно вспоминаешь запутанные и пустые хлопоты знаменитого звездопроходца Ийона Тихого на планете Энция («Осмотр на месте»), однажды потребовавшего от местных властей предоставить все нужные ему документы.
«В Институте тут же составили машинный толковый словарик обоих посланий. “Отстрепенуться” — отклониться, “в обличье” — от имени, “загвоздить” — заклеймить и так далее. Но я даже не взял его в руки. Я требовал доступа к источникам. Это привело власти в некоторое замешательство. Из начальников отделов ни один не имел соответствующих полномочий, так что мы пошли в дирекцию. Там выяснилось, что имеет место такого рода служебная тонкость: Институт может предоставить мне шихту, но не источники, то есть оригиналы рапортов, документов, отчётов и т. п., из которых, посредством выдержек и резюме, собственно, изготовляется та самая шихта, поскольку все оригиналы хранятся в тайном архиве МИДа и сотрудники Института доступа туда не имеют. И это не предмет для дискуссий и споров; ни требовать, ни обсуждать, ни даже понимать тут нечего — просто именно так проходит линия разграничения между компетенцией Института и соответствующих управлений МИДа…»
9
В 1979 году роман «Насморк» был удостоен во Франции Большого приза детективной литературы. В Польше вышел фильм — по мотивам «Больницы Преображения» (режиссёр Эдвард Жебровский). В СССР сотрудник Крымской астрофизической обсерватории Н. С. Черных открыл астероид, которому дали имя — «Лем». Но 16 октября, к сожалению, умерла мать Лема — Сабина, это была горестная, настоящая потеря.
Эти стихи были написаны Станиславом Лемом ещё в 1948 году, но полностью отвечали текущему моменту.
10
Многое менялось.
И менялось стремительно.
В июле 1980 года (после известного решения политбюро ЦК ПОРП и Совета министров о повышении цен на мясные продукты) на заводах Люблина начались массовые забастовки, а на судоверфи им. Ленина в Гданьске возник мощный независимый профсоюз «Солидарность», возглавил который электрик с той же судоверфи Лех Валенса.
Лех Валенса, сын плотника (что для многих тогда звучало символично), родился 29 сентября 1943 года на территории аннексированного Германией Приморского воеводства. Он рано занялся политикой и принимал самое активное участие в создании «Солидарности». Когда власть в Польше перешла в руки генерала Войцеха Ярузельского, он даже попал в тюрьму, где провёл почти год. Именно Лех Валенса играл главную роль в переговорах «Солидарности» с польским правительством и в 1990 году в результате свободных выборов сам стал президентом…
В августе 1981 года отдельным изданием вышел в Кракове дополненный «Голем XIV», но Станиславу Лему было уже ясно, что жить и работать в кипящей, бунтующей Польше становится опасно.
«Существовало множество рациональных причин выезда из Польши в 1983 году, которые отец называл в разных случаях, — вспоминал позже Томаш Лем. — Это — отсутствие доступа к мировой литературе, перлюстрация писем, невозможность получения необходимых для работы книг и документов (та самая шихта, о которой сам же Лем и писал. — Г. П., В. Б.), тоскливая пустота в магазинах, а после убийства Пшемыка[111] — беспокойство обо мне и реальная возможность “шантажа через сына”; это ещё и постоянная цензура в культурной жизни, и то общее состояние, которое Киселевский определил как “диктатуру неучей”.
Все вышеперечисленные причины, как и ряд других, действительно повлияли на решение о выезде, однако самым сильным стимулом для отъезда был всё же военный опыт. Проживание с фальшивыми документами в переходящем из рук в руки Львове, подвал, из которого отец выносил когда-то окровавленные останки погибших, страх за родственников, оставшийся навсегда в душе страх смерти — всё это и привело к окончательному решению о выезде. К тому же отец глубоко переживал введение военного положения в Польше.
Если бы существовала возможность, отец наверняка выехал бы уже 13 декабря 1981 года, — однако границу закрыли. Паспорт для выезда в Wissenschaftskolleg[112] после долгих процедур он получил только в 1982 году, благодаря чему двенадцать месяцев смог провести в Западном Берлине. Однако он не хотел оставлять в Польше жену и сына в роли заложников, не собирался одобрять поступки польских властей, которые обещали скорейшую отмену военного положения[113], но постоянно при этом ужесточали уголовный кодекс, так что ничего существенно не менялось.
Конечно, план отца был рискованным. Он хорошо помнил о своём друге Мрожеке, который много лет жил в Италии с польским паспортом, постоянно вынужден был следить за каждым словом в своих интервью и всё-таки (после того, как прокомментировал в западной прессе ввод войск Варшавского договора в Чехословакию) на много лет потерял контакт с Польшей. Жизнь писателя, который по своей воле выезжает из-за “железного занавеса” за границу и добровольно затыкает себе рот, чтобы не порвать связей с близкими родственниками в стране, незавидна.
110
Станислав Лем. Valse triste. 1948. Перевод А. Штыпеля.
111
Гжегож Пшемык (1964–1983) — молодой польский поэт, сын поэтессы и активистки «Солидарности» Барбары Садовской, жестоко избитый милицией 12 мая 1983 года и скончавшийся через два дня. Похороны Пшемыка превратились в многотысячную манифестацию против власти.
112
Независимый научный институт (нем.).
113
Официально военное положение в Польше было отменено 22 июля 1983 года.