Страница 30 из 56
Подполковник Зворыгин взял телефонную трубку. На этот раз звонил командир дивизии полковник
Китаев.
— Передайте капитану А. Головину мою благодарность [123] за отлично проведенный бой. Я
восхищаюсь его мужеством и мастерством.
Капитан А. Головин в орловском небе сбил семь вражеских самолетов. В одном из воздушных боев его
самолет, однако, был подбит и загорелся. Сбить пламя летчику не удалось. Пришлось прыгать с
парашютом. А внизу вражеская территория. Раненый, с обожженным лицом и руками, он попал в плен.
Но Головин сумел бежать из лагеря военнопленных, после долгих скитаний перешел линию фронта и
вернулся к своим.
В тот же день и мне пришлось вылететь во главе шестерки для сопровождения штурмовиков. ИЛы шли
наносить удар по тому же узлу сопротивления гитлеровцев.
Полет этот был сложным. Небо затянуло тяжелыми грозовыми облаками. Это требовало от летчиков
собранности, высокой осмотрительности. Поэтому еще до подхода к цели я приказал четверке Гуськова
непосредственно прикрывать действия штурмовиков, а сам с Хитровым пошел вверх и занял эшелон на
500 метров выше.
В район цели пришли без помех. Но только штурмовики выстроились в круг для атаки, как заметил
четырех ФВ-190. Они шли прямо на ИЛы. Не знаю, то ли фашисты не заметили нашу пару, то ли
рассчитывали на стремительность и внезапность своей атаки. Мы с Хитровым, хотя и имели высоту, но
находились в стороне. Может быть, этим они и решили воспользоваться.
— Гуськов, справа выше фрицы, — передаю по радио и бросаю свой ЯК в крутое пикирование. Стрелка
указателя скорости быстро поползла вправо.
Для атаки выбрал ведомого левой пары. Замечаю, что Гуськов разворачивается для боя. В результате
фашистские истребители оказались под ударом с двух сторон. Положение, прямо скажем, не завидное.
Видно, гитлеровцы тоже это поняли. Они отказались от атаки штурмовиков и начали разворачиваться, чтобы уйти от нашего удара. Но было уже поздно. Я настиг «фоккера» и длинной очередью свалил его.
Задымил второй. Это — работа Гуськова. Фашисты опомниться не успели, как потеряли сразу два
самолета. Оставшиеся в живых не стали дожидаться своей участи и поспешно покинули поле боя. [124]
Между тем погода совсем испортилась. Пошел проливной дождь. Гроза. В наушниках шлемофона
сплошной треск. Надо уходить, но над высотой кружатся еще ИЛы. Запрашиваю ведущего, как у них
дела.
— Порядок. Идем на точку.
Но порядок был относительным. ИЛы, правда, хорошо поработали. Даже сквозь завесу дождя видны
очаги пожара над вражескими позициями. Это радует. Вызывает тревогу другое. Видимость настолько
ухудшилась, что я потерял из виду остальные свои самолеты.
— Всем следовать на точку, — передаю команду.
Не знаю, как бы мы долетели домой в такую погоду, но, к счастью, дождь быстро прошел. Сквозь тучи
показалось даже солнце и в его лучах впереди по курсу заметил ЯКов. Я собрал своих орлов, и мы взяли
курс на родной аэродром.
Летчики нашего полка в период боев на орловском направлении успешно обеспечивали действия
штурмовиков. И наши усилия были по достоинству оценены боевыми друзьями. Командир 893-го
штурмового авиаполка подполковник Хромов прислал в адрес нашего полка телеграмму, в которой
отметил, что «в результате отличных действий истребителей за весь период боевой работы штурмовики
не имели не только потерь, но и мелких повреждений со стороны истребителей противника».{13}
Для нас, летчиков-истребителей, эти слова были самой дорогой наградой.
Врага нельзя недооценивать
Боевая молодость! Она была у нашего поколения порой неустанных поисков, творческих исканий и
дерзновенных порывов. Мы пришли в авиацию по путевкам комсомола. Каждый из нас горел желанием с
честью выполнить свой воинский долг перед Родиной.
На фронте люди познаются быстро. Мы знали о каждом, что он представляет из себя, как воздушный
боец. В то трудное для Родины время в каждом летчике [125] ценились прежде всего боевые качества, умение уничтожать врага.
Как-то вечером летчики собрались у командира полка. Разговор зашел о тактике врага, о том, что на
нашем участке фронта появились истребители из фашистской эскадры «Мельдерс». Кто-то из летчиков
заметил, что мельдерсовцы — искусные воздушные бойцы, достойные противники.
— Ерунда, — сказал майор Пленкин, — у них больше наглости, чем мастерства и храбрости.
Пленкина поддержал майор Прокофьев. Разгорелся спор. Я не вступал в него, но подумал, что каков бы
ни был враг, его нельзя недооценивать. Один из первых же воздушных боев с мельдерсовцами показал, что майоры Пленкин и Прокофьев такого вывода для себя не сделали.
Командир полка приказал мне во главе шестерки истребителей прикрывать наземные войска. В район
патрулирования пришли на высоте 4000 метров. Заняли боевой порядок. Но душевного равновесия не
было.
Дело в том, что перед самым боевым вылетом к моей группе присоединились заместитель командира
полка по политической части майор Прокофьев и штурман полка Пленкин. Как командир эскадрильи я
подчинен был и тому и другому. Поэтому спросил у Прокофьева, берет ли он командование на себя или
по-прежнему командиром группы остаюсь я.
— Командуйте своей шестеркой, — ответил Прокофьев. — Мы с Пленкиным будем действовать
самостоятельно несколько выше вас, в том же районе.
Майор Прокофьев многого не досказал. Я это понял по тону его разговора. Видно, они с Пленкиным
решили показать летчикам моей эскадрильи, как надо сбивать мельдерсовцев. Парой они могли свободно
маневрировать, а в случае трудной ситуации немедленно присоединиться к моей группе. С тактической
точки зрения замысел не был плохим, если в расчет не брать сильного, умного и коварного врага.
В районе патрулирования — кучевая облачность. В любое мгновение можно ожидать появления
фашистов. Только я подумал об этом, как в микрофоне раздался тревожный голос Прокофьева:
— Кубарев, набирай высоту! [126]
Я понял — гитлеровцы. Даю сигнал, и шестерка стремительно пошла вверх. Набрали высоту и тут
увидели, как два самолета, объятые пламенем, падали вниз. Это были наши ЯКи. Восемь «фоккеров»
висели над ними и почти в упор расстреливали из пушек. На фюзеляжах самолетов не трудно было
разглядеть опознавательные знаки мельдерсовцев.
Увлекшись преследованием Прокофьева и Пленкина, гитлеровцы не заметили, как мы оказались над
ними в очень выгодном положении. Всей шестеркой стремительно ударили по врагу. Из мельдерсовской
восьмерки два «фокке-вульфа» начали падать вниз. Воодушевленные успехом, дружно наседаем на
фашистов. Но они успели уже оправиться и приняли наш вызов. Шесть против шести! Численного
преимущества нет ни на одной стороне. Победа здесь останется за теми, у кого крепче нервы, стойкость, выдержка, у кого выше мастерство и умение. В этом мельдерсовцы могли с нами соперничать. За нами
было только одно преимущество — мы сражались над родной землей, фашисты — над чужой. А дома, как говорится, и стены помогают.
Бой становился с каждой минутой все ожесточеннее. Каждому из нас противостоял сильный противник.
По поведению гитлеровцев чувствовалось, что они не намерены уступать поле боя. Потеря двух
самолетов их не обескуражила. Казалось, наоборот, подстегнула.
После нескольких взаимных атак, мы с Хитровым поняли, что перед нами ведущая пара вражеской
группы. Это заставило нас утроить бдительность, быть каждое мгновение начеку. В одной из атак я
промахнулся. Гитлеровец отвернул, но не в ту сторону. Он ушел от моего удара, но попал под меткую
очередь Сергея Хитрова. Молодец, ведомый! Еще один мельдерсовец отправился к праотцам.
Надо было не упустить второго. Наседаем на него с Хитровым и не даем передышки. На какие только