Задание

Дежурный не обратил на него внимания. Пашка оделся, вышел во двор и спокойно

прошел мимо часового в воротах.

Лешка, засунув документы на грудь под рубашку, спустился в заросший

жимолостью овражек, прошел по нему подальше и только там выбрался наверх, в

чистый сосняк. Дул ветер, небо нависло глухое, беззвездное, было

пронизывающе холодно.

Лешка остановился. Только сейчас он осознал, что в его руках те важные

документы, достать которые Сергей уже не надеялся. Теперь он остался один, и

все зависит от него. А если Женьку схватили, что он тогда будет делать?

Может, лучше сразу идти на кордон к Сергею? Страшно возвращаться в деревню,

где их, наверно, уже ищут.

Холодно, ветрено, жутко... Вершины сосен беспокойно шумят, зловеще

гудит черный бор.

Убежать? Переждать до утра?

Но был приказ идти к Женьке. И он пошел.

В деревне было спокойно. В доме Шубина шла гульба. Пьяное пение

разносилось по улице. Может, Матвей и не предатель, и вся тревога зря?

Лешка пробрался в Женькин двор, бросил камешком в стену. Женька не

появлялся. Лешка привалился спиной к забору, засунув окоченевшие руки в

рукава.

Окна в доме были темны, только в одном тлел тусклый огонек. Скоро

скрипнула дверь, кто-то вышел на двор. Лешка подошел к крыльцу. Это была

Таня, младшая сестра Женьки. Она испуганно ойкнула, когда Лешка позвал ее.

-- Это я, Лешка. Женя дома?

-- Да нету его целый день. Бис его знает, где. А ты чего бродишь?

-- Ничего, так...

Таня ушла, а Лешка прошел в сарай, забрался на сеновал и лег у круглого

оконца, в котором не было рамы. Отсюда он услышит, когда Женька вернется.

Лежать стало холодно, он набросал на себя сена, согрелся и незаметно

заснул.

25

Женька пришел к развалинам скотного двора засветло. Долго лазил,

выбирая место, где спрятаться, но не нашел: голо, одни стены. Была бы хоть

какая-нибудь куча мусора, так и той нет. Осмотрел колодец. Рыли его,

постепенно выкладывая камнем, но не дорыли -- воды не было. Женька нашел

длинную толстую проволоку, загнул один конец, проволоку спустил в колодец, а

загнутый конец зацепил за каменный край. По проволоке спустился на дно.

Здание строили П-образно, колодец находился внутри этого П, и когда

Женька присел на сухом дне и прислушался, то явственно услышал чириканье

воробьев, летающих над развалинами. Видно, стены отражали звук, а колодец

этот звук улавливал. Правда, здесь как в ловушке -- не убежать. Хорошо хоть

тепло, ветер не достает.

Женька подумал, что не мешало бы взять сюда если и не автомат, то хотя

бы ТТ. И чем подслушивать и прятаться, дождаться фашистского майора и эту

сволочь -- предателя и расстрелять их именем советского народа.

Женька выполнял приказы Сергея все менее охотно. Занимались какой-то

игрой в жмурки, а Женька хотел действовать...

Было уже совсем темно, когда Женька услышал хрустящие на битом кирпиче

шаги. Человек остановился недалеко, хорошо слышно было, как он прикуривает,

и Женька понял, что услышит все. Вскоре послышались шаги с другой стороны.

-- Здравствуйте, господин майор. -- Голос был знаком Женьке, но это не

был голос кого-то из жителей деревни.

-- Здравствуйте, Сирень. Что нового?

-- Никто не приходил, сижу целыми днями, не отлучаюсь.

-- Подождем еще. Думаю, что придет связной от партизан. Войдите к нему

в доверие. Но не навязывайтесь.

-- Это ясно. Будьте покойны.

-- Если придут из деревни, например этот дурачок, задержите его,

предложите себя для связи с партизанами. И дайте знать мне. Как вы это

сделаете?

-- Как и договорились: на плетень...

Опять захрустели шаги, голоса стали удаляться.

-- ...повешу красную тряпку, в чердачном окне-- фонарь...

Говоривший закашлялся сухим, каким-то металлическим кашлем, и тут

Женька узнал его. Это был Егор Самохин, лесник с кордона!

Разговор еще слышался некоторое время, потом стало тихо. Женька

подождал минут двадцать и вылез из колодца.

В деревне он пробрался к дому ветеринара, но во времянке было пусто.

Такого еще не бывало! В хозяйском доме не было света, но Женька стал

стучать. Старуха, разбуженная им, отчитала его, а про ветеринара сказала,

что уехал, а куда -- ей не докладывают. Про Сергуню Женька спрашивать не

решился.

Ясно было одно -- что-то случилось.

Он добрался до блиндажа и вскрыл тайник. Хотелось взять автомат, но он

был слишком громоздок. Женька взял две "лимонки" и оба пистолета.

И сразу почувствовал себя уверенней. Можно пойти на кордон и прикончить

предателя Самохина, пока не поздно. Но куда все подевались? Это очень

тревожило, и он решил подождать. Может, Лешка появится или Пашка. Он пришел

к своему дому, пробрался к сараю, наверх, на сеновал, не полез, а устроился

внизу, за дровами, -- оттуда можно уйти незамеченным, одна доска в стене

вынимается.

26

Матвей Говорухин, после того как привел Сергея и Лешку к Сотникову

бору, пошел не в сторону партизанской базы, а в свою деревню. Решил

отсидеться. На мостах его наверняка схватили бы полицаи, да неизвестно,

выйдет ли отряд к базе. Винтовку и немецкий ремень он бросил в лесу, а

сапоги пожалел.

Возвращение его было таким счастьем для жены и детишек, а дома было так

покойно, что он решил отсидеться подольше.

Он прятался в хлеву, на сеновале неделю, но потом его все же углядел

местный полицай. Сутки его били смертным боем, потом сказали, что

расстреляют. И пожалел Матвей, что не с оружием в руках встретит смерть.

Однако расстреливать его не спешили, предложили искупить вину и идти

служить в полицию. Подумал он, подумал -- что с семьей будет, если его

шлепнут? И какой прок от его смерти? А так он может еще и пригодиться

чем-нибудь дорогим своим товарищам партизанам...

Согласился Матвей, и пошла, закружилась постыдная, жуткая, но сытая и

пьяная жизнь. И сам не заметил Матвей, как увяз во всех полицейских грехах,

уже и бил он в деревнях людей, и сжег избу бывшего сельсоветчика, уже

отнимал скот и, напившись до зеленых мух, безобразничал. И только иногда, с

похмелья, смотрел он с омерзением на свои руки и тяжко опускал в них опухшее

лицо.

Встретив в Кропшине Лешку, Матвей сразу узнал его. И так всколыхнула

его эта встреча, так резанул испуг в больших детских глазах, которые глядели

на него, что Матвей, вернувшись в избу Шубина, стал пить самогон стакан за

стаканом. Ему даже в голову не приходило, что он может выдать своим дружкам

этого мальчонку и того хорошего парня, который сказал ему когда-то: "Так и

мы не в гости к бабушке". Нет, до такого свинства Матвей еще не опустился!

Ио, напившись, стал он расспрашивать Шубина, что это за мальчонка тут

вертелся, Лешкой зовут, как он тут, где живет, все ли хорошо у него.

-- Какой Лешка, немого, что ли? -- Шубин покосился на него, разрезая

пирог с капустой.

-- Ну, может, и немого.

-- А ты откуда его знаешь? -- опять покосился Шубин.

-- Да я и не знаю! Но уж больно мальчонка хороший, -- Матвей вспомнил

тут своих детей и как покорно тогда шел Лешка по лесам, хотя видно было, что

еле передвигает ноги. -- Тихий мальчонка... Люблю...

Матвей засопел, опустил голову на руки. Шубин смотрел на него.

-- Оба душевные, -- сказал вдруг Матвей, -- тот-то, Серега, ты не

думай, он хороший, душевный и ничего такого, ни-ни... Свои люди. И мы,

говорит, не в гости к бабушке... А? Митяй, а ведь жизнь у нас паскудная...