Задание

этом в Центр? Связь! Нужна связь -- и немедленно!

Вечером во времянке появился Пашка. Он рассказал о партизанах, и Сергей

даже не сразу смог поверить в такую удачу. Но есть ли у них рация?

-- Я днем в школе был, -- сказал Пашка напоследок, -- майор сказал, что

работу даст. У них дед Никифор печи топил, а теперь не может -- спина

заболела, не гнется. Вот майор хочет, чтоб я топил. А я не знаю...

-- Ну так хорошо! Будешь печи топить, значит, во всех комнатах

побываешь. И тут я очень надеюсь, Паша, на твою смекалку. Понимаешь, у

Краузе где-то должен быть тайник, он там прячет очень важные документы. В

кабинете или в комнате, скорей даже в комнате. Ты у него там был?

-- Ну, был.

-- Вспомни, что у него в комнате.

Пашка задумался. Сергей пожалел, что Лешка не может побывать у Краузе

-- тогда бы он знал все до последней мелочи.

-- Ну, там шкаф, он раньше в учительской стоял. Потом стол. С ящиками,

такие у него -- тумбы...

-- А что на столе лежит?

-- Книжки. Потом портфель. Такая вот, -- Пашка показал руками, --

толстая бутылка стоит металлическая, а крышка -- стаканчиком.

-- Термос... Нет, это не то. Ну еще что припомнишь?

-- Чемодан под кроватью. Потом у него такая штука есть, в ней разные

пузырьки, коробочки блестящие, бритва...

-- Несессер. Маловато по размеру. Это должно занимать такое место, как

толстый портфель.

-- Еще у него ящик есть.

-- А что в ящике? -- оживился Сергей.

-- Там стружка. Он ее берет, когда с птицы шкурку с перьями снимает. Он

мне показывал -- интересно делает. Значит, шкурку изнутри кисточкой

смазывает, мышьяком, чтобы не сгнила, потом из этой стружки комочек делает и

в шкурку вставляет -- как бы тело. Потом зашивает, и получается, будто птица

лежит на спине, крылья прижаты, клюв вытянут, как мертвая.

-- Ящик, говоришь... Может, на дне, под стружкой? Ты попытайся, когда

майора не будет...

-- А он сейчас уехал! -- перебил Пашка. -- За ним машина пришла, не

ихняя, откуда-то, не знаю.

-- А кто за него остается, когда он уезжает?

-- Обер-лейтенант. Его Курт зовут, а фамилия трудная.

-- Так, так, так! -- Сергей возбужденно потер руки. -- Хорошо бы

сегодня там протопить -- и в ящичке... того, а?

-- Я и пойду, они на ночь всегда топят. И ящик раскурочу.

-- Только осторожно! Если найдешь, ничего не бери, оставь все как было.

И вот что еще. Зайди к Житухину и скажи, только чтоб никто не слышал: нет ли

у вас в комнате чучела сойки?

-- Да нету, я и так знаю! Сергей засмеялся.

-- Это пароль. Это значит, что ты от меня. Он тебе передаст бумажку,

продовольственную карточку. Ты ее спрячь и принеси мне. И спроси, что еще

мне передать.

-- Все сделаю в лучшем виде! -- Пашка ухмыльнулся.

Похоже было, что этот парень вообще не знает, что такое страх. Пашка

вышел совершенно бесшумно, за окном слабо мелькнула его тень.

Сергей и Лешка поужинали мясным супом, и Лешка лег спать. Сергей сидел

на скамье у окна, хотелось курить, хотя бросил он уже давно, еще в

Ленинграде. Он смотрел на спящего Лешку. Это был уже не тот ленинградский

заморыш с бледно-голубой кожей и огромными, провалившимися глазами, который

спал у него на Васильевском острове. Мальчик окреп, поправился на

деревенских харчах, на воздухе и солнце. И от того, что ничего страшного не

происходило вокруг, стал спокойней, уверенней.

Сегодня за обедом он давился от смеха, рассказывая про Пашку, который

ничего не поймал в свои силки. В лесу он хотел поддеть Пашку, но сдержался.

А когда вечером пришел Пашка и рассказал про партизан и как он им отдал

добычу, Лешка насупился, затих -- ему было стыдно. После Пашкиного ухода он

был задумчив, быстро лег и сказал, поворочавшись:

-- Сергуня, а наверно, люди часто думают про других совсем не то, что

на самом деле.

-- Часто. Если бы люди не ошибались друг в друге, жизнь была бы простой

и ясной. И многих бед не произошло бы.

Мальчик долго молчал, потом сказал с уверенностью:

-- Лучше про людей сразу думать хорошее.

-- Теперь он спал, а Сергей размышлял о том, что, когда мальчик это

сказал, он не подумал о фашистах, и полицаях, и о старосте Шубине, которые

тоже люди. Или он попросту исключил их из числа людей? Конечно, прекрасно

считать всех людей хорошими, а мерзавцев -- редким исключением, но для

разведчика это недопустимо. Он вынужден подозревать каждого. Может быть, это

одна из самых тяжелых сторон его профессии.

И снова, в тысячный раз, всплыла в его памяти строчка, коряво

написанная рукой Миши Панова: "Кто предал?" Эта строчка сидела в нем как

заноза. И зачем Краузе ходит по четвергам на скотный двор? Ясно -- для

встречи со своим агентом. А почему не пошлет обер-лейтенанта или еще

кого-нибудь? Тоже понятно, агент, значит, не говорит по-немецки. И понятно,

почему встреча проводится тайно и в стороне от села: агента в Кропшине знают

в лицо. Все понятно в поведении майора Августа Краузе. Одно лишь в этой

простой картине ускользает от взгляда, неясно, расплывчато -- лицо его

собеседника. "Кто предал?"

Сергей долго сидел на лавке у окна, глядя в сад. В комнате не было

света, над лесом висела луна, свет ее лежал на полу желтым квадратом.

Квадрат передвигался. Сад за окном казался гуще от теней, отбрасываемых

ветвями деревьев. Стекло начало запотевать, наутро, наверно, потеплеет.

Очень тихо было в деревне, покойно.

А Сергею становилось все тревожней и тревожней. Словно шел он впотьмах,

ощупью пробирался по короткому коридорчику, и вот-вот должна была

обнаружиться дверь, а за ней -- выход и свет. Но вдруг он почувствовал, что

стены раздались, ушли в темноту, а за ней угадывается огромное опасное

пространство, настороженно ждущее его.

Дело оказалось много серьезней, чем полагал Центр. Не походная

типография фальшивых документов, а целая разведшкола абвера, армейской

разведки. Теперь ясно, что их появление в деревне не осталось незамеченным.

Конечно, их засекли. Но раскусили или нет?

Можно ограничиться вербовкой Житухина и уходить. Меченые карточки

помогут вылавливать диверсантов. Но если у Житухина не получится? А главное

-- рядом, под носом, документы разведшколы, картотека агентов, да и не

только это: мало ли какие ценнейшие сведения могут накопиться в личном

архиве майора за двадцать лет работы. И он кажется таким доступным, этот

архив.

Но как хочется уйти сейчас! И партизаны появились -- помогут выйти к

своим. Уйти, пока не захлопнулась ловушка. А он чувствует: капкан для него

уже насторожен. В добродушии Краузе, в том, что так гладко все выходит, что

не происходит никаких осложнений, -- во всем чувствуется напряжение

смертельной пружины, готовой вот-вот сработать. И Краузе ходит по четвергам

на скотный двор... Гуляючи, насвистывая мелодию из "Нибелунгов",

прислушиваясь к голосам птиц, летящих ночами над деревней все на юг, на

юг... Спокоен Краузе.

Как хочется уйти, пока не поздно. Разве можно овладеть этими

документами -- без прикрытия, без тщательной разработки, без помощи Центра?

А разве можно, уйти, не попытавшись?

Попытаться... Надо попытаться. Надо.

x x x

"...За 24 дня круглосуточного дежурства в эфире "Потап" на связь не

выходил. Подтверждения успешного внедрения "Игнатия" нет. Никаких иныХ

сообщений от "Игнатия" не поступало.

Считаю целесообразным снять дежурство в эфире, задание групп "Потапа" и

"Игнатия" считать невыполненным.