Солдаты

листа:

"Красная Армия, в результате успешного продвижения вперед, вышла на

реку Прут, являющуюся государственной границей между СССР и Румынией. Этим

положено начало полного восстановления советской государственной границы,

установленной в 1940 году договором между Советским Союзом и Румынией,

вероломно нарушенным в 1941 году Румынским правительством в союзе с

гитлеровской Германией. В настоящее время Красная Армия производит очищение

советской территории от всех находящихся на ней вражеских войск, и уже

недалеко то время, когда вся советская граница с Румынией будет полностью

восстановлена.

Советское Правительство доводит до сведения, что наступающие части

Красной Армии, преследуя германские армии и союзные с ними румынские войска,

перешли на нескольких участках реку Прут и вступили на румынскую территорию.

Верховным Главнокомандованием Красной Армии дан приказ советским наступающим

частям преследовать врага вплоть до его разгрома и капитуляции.

Вместе с тем Советское Правительство заявляет, что оно не преследует

цели приобретения какой-либо части румынской территории или изменения

существующего общественного строя Румынии и что вступление советских войск в

пределы Румынии диктуется исключительно военной необходимостью и

продолжающимся сопротивлением войск противника".

-- Это страшный документ, генерал, -- заговорил полковник непривычно

медленно и каким-то несвойственным ему тоном. -- И самое страшное, пожалуй,

вот это, -- немигающими глазами он отыскал нужное место. -- Вот Послушайте:

"Вместе с тем Советское Правительство заявляет, что оно не преследует цели

приобретения какой-либо части румынской территории или изменения

существующего общественного строя Румынии..." Русские...-- Раковичану ударил

ладонью по газете. -- Вы знаете, что, собственно, делают русские? Они одной

этой фразой парализуют всю нашу пропаганду!

-- А мне, признаться, не менее неприятным показалось и другое место из

этого заявления. Позвольте! -- Рунеску взял из рук полковника газету и тоже

прочел: -- "Верховным Главнокомандованием Красной Армии дан приказ советским

наступающим частям преследовать врага вплоть до его разгрома и капитуляции".

Какая самоуверенность! Словно бы победа у них уже в кармане, а?

-- От вашего мужества и умения, генерал, от стойкости ваших солдат

зависит, чтобы этот пункт из заявления русских остался пустым звуком,--

Раковичану перешел от покровительственно-дружеского тона к

начальнически-назидательному.

-- Разумеется, разумеется! -- заторопился Рупеску, уловивший в голосе

собеседника эти новые нотки. "Каков наглец! Выскочка!" -- подумал он в

крайнем раздражении, а вслух сказал: -- Мои солдаты будут стоять насмерть. А

если русские действительно не намерены вмешиваться в наши внутренние дела,

так это даже лучше для нас. Румыния уже по горло сыта иностранным

вмешательством, с нее хватит. Пора бы уж нам самим решать наши внутренние

дела...

При этих словах генерала лицо Раковичану перекосилось в иронической

усмешке. Он еле удержался, чтобы не крикнуть: "Вы законченный идиот,

генерал!"

-- Я не хотел вас обидеть, господин Рупеску, но вы сказали сейчас

бо-ольшую глупость...

-- Я бы попросил!..

-- Спокойно, генерал, -- Раковичану сощурился. -- Да, вы сказали

глупость. Так и назовем. Вы -- пренаивнейший человек, генерал! Если русские

и не будут вмешиваться в наши внутренние дела, что они, по-видимому, и

намерены делать, от этого они не становятся менее опасными. Напротив! Нам

было бы куда легче, если б русские солдаты ежедневно убивали по десятку

наших мужиков и насиловали по дюжине девиц... Но они, как назло, не грабят,

не убивают, не насилуют! И это плохо. Плохо для нас с вами, генерал! Не

забывайте, что мы имеем дело с такими солдатами, которые страшны уже тем,

что пройдут по румынской земле и покажут себя нашей черни... Мы более

четверти века тратим миллионы лей, чтобы вызвать у своего народа ужас перед

этими людьми, перед их страной. Вообще -- перед коммунизмом. Пожалуй, в

какой-то степени это удавалось. Но что будет теперь, когда русские, не

спросясь нашего позволения, сами пожаловали к нам?.. Вы думали об этом?

Советую поразмыслить! Да поймите же, что нам теперь нужно иностранное

вмешательство, как никогда раньше. Необходимо! К черту сопливое

разглагольствование о суверенитете, о национальной гордости, независимости и

прочей чепухе! Нам нужен сильный союзник. Надеюсь, хоть теперь-то вы

улавливаете мою мысль?

-- Я отлично ее улавливаю, эту вашу мысль, полковник! И уже давно

улавливаю! -- вспыхнул Рупеску, ужаленный тоном Раковичану. -- А вы не

подумали о том, что эту вашу мысль, с моей помощью разумеется, уловят и во

дворце?

-- Донос, значит? -- Раковичану расхохотался. Потом, мгновенно

посерьезнев, снисходительно предложил: -- Хотите, я помогу вам сочинить этот

донос?..

-- Нет, не хочу. Теперь не хочу, -- генерал задумчиво прищурился и

пошевелил толстыми короткими пальцами. -- Сейчас мне все ясно, полковник. Не

совсем ясно разве только одно: почему же союзники -- я говорю об американцах

и англичанах -- так восторженно приветствуют вступление советских войск в

Румынию?

Раковичану усмехнулся, при этом его светло-серые глаза не изменились.

Лишь чуть покривились топкие губы.

-- А что им, собственно, остается делать? Иногда приходится строить

приятную мину при плохой игре. Вступление русских войск в Румынию для

американцев, например, столь же прискорбный факт, как и для нас с вами,

генерал. Теперь на их долю -- я имею в виду англосаксов -- остается лишь

одно: сделать все возможное, чтобы в руки Красной Армии поменьше попало

промышленных объектов. С этой целью они -- вот увидите -- начнут

массированные бомбардировки промышленных центров Румынии. Завтра же мощные

соединения американской авиации появятся над Бухарестом, Плоешти, над

заводами Решицы...

-- Простите, полковник. Но вы говорите так, будто являетесь

представителем верховного штаба не румынской армии, а американского

командования.

-- Я, дорогой мой генерал, являюсь... прежде всего политиком. А

политики обязаны анализировать события и предвидеть...

Раковичану неожиданно умолк. Его остановил девичий голос, зазвеневший у

входа в землянку. Полковник прислушался. Через полуоткрытую дверь в землянку

ручейком лились звуки беспечной девичьей песни, совершенно необычной в такой

обстановке.

Раковичану, широко раздувая ноздри короткого, словно обрубленного носа

и хищно оскалясь, взглянул в окно. У самой землянки, склонившись над

тазиком, мыла посуду черноглазая и чернокудрая девушка. То и дело отбрасывая

назад мешавшие ей волосы, она пела:

Винограда лист зеленый.

Крошка Мариона.

-- Что в лице ты изменилась,

Крошка Мариона?

-- Все тоскую, все грущу я,

Милый мой, любимый,

Огорчают злые толки,

Милый мой, любимый.

-- Что за девица? -- спросил полковник.

-- Мой повар, -- безразличным тоном ответил Рупеску. -- Она готовит мне

обеды.

"Старый грешник!" -- с завистью подумал Раковичану, неохотно отходя от

окна и игриво грозя генералу пальцем.

-- Повар недурен. Не уступите ли его мне, генерал? Я тоже люблю вкусно

поесть. А? Неплохо заплачу.

-- Не моя, полковник. Поторгуйтесь с лейтенантом Штенбергом, --

досадливо отмахнулся Рупеску.

-- Чему она радуется?