Солдаты

-- Вася!.. Слышишь ты!.. Целься хорошенько!..-- скрипел зубами Ванин.

Он уже давно был ранен осколком вражеской мины, и Наташа, которая перед

самым боем тоже пришла сюда, несколько раз пыталась перевязать его, но он

небрежно отмахивался от нее. Лицо его перекосила бешеная ярость.-- Бей их!..

Над вражеской пехотой стали разрываться бризантные снаряды. Вспыхивали

седые лохматые шапки разрывов. Ряды атакующих редели, и все неувереннее

становилось движение тех, кто продолжал еще по инерции бежать вперед. Слева

и справа, накапливаясь в воронках от снарядов и бомб, готовились к атаке

бойцы наших стрелковых полков. Позади них, в пологой балке, приглушенно

урчали танки, разворачивались, принимали боeвой строй. Эскадрильи

штурмовиков, волна за волной выплывавших из-за Днепра, как когда-то из-за

Шебеки некого леса, кружились над полем боя, бомбя и расстреливая из пушек

неприятельские танки. Надежно прикрытые истребителями, "илы" проносились так

низко, что казалось, они вот-вот врежутся в землю.

Забаров поднял разведчиков в атаку. Вместе со стрелками они побежали

вперед. Выцветшие гимнастерки бывалых солдат быстро смешались с зеленым

обмундированием молодых красноармейцев; они стремились быть поближе к

ветеранам дивизии и воевали еще с той неловкой поспешностью, которой не

увидишь у обретших степенную уверенность, почти беспечность, "старичков".

Полк Баталина, поддержанный тяжелыми танками, ударил по правому флангу

контратакующего неприятеля. Удар этот был так неожидан и силен, что немцы

дрогнули и, теснимые советскими войсками, стали отходить вдоль Днепра, на

север. Несколько вражеских танков и два немецких стрелковых батальона были

перехвачены у реки, загнаны в овраг и полностью разгромлены нашей

артиллерией и авиацией. Однако к вечеру противник бросил навстречу

наступающим большую массу "тигров", и полк Баталина после тяжелого и

кровопролитного боя вынужден был отойти на прежние позиции. A соседняя

гвардейская дивизия была отброшена немцами вновь за Днепр.

На третий и четвертый день повторялось то же самое. Немцы вводили в бой

все новые и новые танковые полки. Особенно много было вражеской штурмовой

авиации, делавшей бесчисленное количество боевых вылетов. Приднепровская

степь почернела от разрывов бомб, снарядов и мин. Воздух пропитался

тревожным и душным запахом большого сражения. В течение дня успех клонился

то к одной, то к другой стороне. Бывали минуты, когда казалось, что

гитлеровцам удастся прорваться к переправе. Некоторые их танки уже выползали

к днепровским кручам, но в самую критическую минуту, когда положение

представлялось солдатам уже безвыходным, наступал перелом.

Десяток свежих танков, введенных в бой в строго рассчитанное время,

решал дело, и враг отходил на свои прежние рубежи. Кое-где нашим даже

удавалось на сотню метров расширить плацдарм, и это уже расценивалось как

большая победа. Обе стороны несли большие потери. Паромы едва успевали

отвозить раненых красноармейцев и поврежденные в бою танки и орудия. Над

единственным понтонным мостом, наведенным уже во вторую ночь, через каждые

тридцать минут появлялись многочисленные группы немецких бомбардировщиков, и

над рекой, равнодушно катившей свои светлые воды к морю, вспыхивали жестокие

воздушные бои. Неумолчно били зенитки...

А в сводке Совинформбюро об этом было сказано так:

"В полосе среднего течения Днепра наши войска успешно форсировали реку

Днепр и захватили плацдармы в трех местах: севернее Киева, южнее города

Переяслава и юго-восточнее Кременчуга. Немцы ведут против наших

переправившихся через Днепр войск ожесточенные контратаки, которые

отбиваются с большими для противника потерями. Наши войска шаг за шагом

расширяют плацдармы".

Генерал, казалось, равнодушно прочел сводку и, вернув ее адъютанту,

приказал:

-- Взять в штабе подробные сведения о потерях. Я должен знать, сколько

солдат осталось в каждой роте. И выяснить, в каком полку начальник

политотдела...-- Посмотрев назад, на задымленную саперами переправу, генерал

добавил: -- Передайте майору Васильеву, чтобы вывел разведчиков из боя. Они

мне нужны здесь.

7

Разведчики находились все в том же яру, что и три дня назад. Усталые и

оборванные, многие раненые, они слушали сейчас торопливый, взволнованный и

сбивчивый рассказ Забарова. То ли потому, что после всех вражеских

контратак, которые пришлось отбивать разведчикам, он и его бойцы остались

все-таки живы и это радовало и требовало вместе с тем душевной разрядки, то

ли еще почему, только всегда молчаливый Федор вдруг разговорился и рассказал

окружавшим eго удивленным разведчикам всю свою биографию.

Родился Федор в 1917 году в небольшом рабочем поселке под Москвой.

Родился, как потом рассказывали eму, ночью, в непроглядную темень. Когда

мальчик во весь голос впервые заявил о себе, мать торопливо завернула его в

теплое одеяло, вынесла на улицу и положила теплый сверток под чьим-то

плетнем, а сама, растрепанная, испуганная мирским судом, сбежала из деревни.

Федора подобрал богатый односельчанин, Федосей Прокофьев, у которого не было

своих детей: сын был убит где-то под Перемышлем, а второго произвести на

свет он уже не мог -- стар годами был. Однако с приемышем ему также не

повезло. Мальчик прожил у него ровно восемь лет, до той поры, пока ему не

сказали, что он подкидыш. Когда ему об этом во всех подробностях поведали

соседские бабы, он в тот же день сбежал от приемного отца. Это было первое

проявление непокорного и своенравного характера. О матери Федор узнал

гораздо позже, и то очень немногое. Она работала батрачкой у одного кулака,

сильная и гордая красавица. Куда девалась она после его рождения, ни он и

вообще никто не знал. Ходили слухи: "Наложила руки на себя". Об отце же

Забаров совсем не имел никаких сведений. Сказывали, будто солдат-дезертир.

Но и то, пожалуй, больше понаслышке да по догадкам: много в те горькие

времена было беглых солдатиков -- вот и говорили так.

Покинув Федосея Прокофьева, Федор, однако, не уходил далеко от родных

мест. В уездном подмосковном городишке для него подобралась теплая компания

маленьких и отчаянных жуликов, которые первым долгом дали Федору кличку

"Заборов", очевидно сообразуясь с происхождением их нового товарища. Эту

кличку он носил до получения паспорта. Потом, претерпев незначительную

поправку, она стала его постоянной фамилией- Забаров. Федор без особых

трудов и быстро научился несложному ремеслу своих новых друзей. От природы

смекалистый, он вскоре стал любимцем компании. Но первое время он получал от

главаря -- Ваньки Тигра -- легкие и второстепенные поручения. Подходил,

например, на базаре к какой-нибудь краснощекой и жадной торговке, вежливо

осведомлялся насчет цены, потом, сделав удивленное лицо, означающее: "Вы с

ума спятили, тетенька!", начинал долго торговаться. Тем временем другой

оборванец таскал у нее из-под прилавка воблу. Когда операция заканчивалась,

Федор любезно брал руку под козырек облезлой и грязной кепки, делал

очаровательную улыбку и грациозно удалялся. Иногда он, подобно своему

вожаку, просто-таки издевался над спекулянтками. "Сахарину, сахарину!" --

вопит какая-нибудь из них. А он подбежит и запыхавшимся голосом пресерьезно

спросит: "Почем, тетенька, за пуд?" -- "Изыди, сатана, отседова! Какой тебе

пуд?" -- отвечала разгневанная спекулянтка. "Так что же ты, тетка, орешь на