Солдаты

посмотрел на него заблестевшими вдруг глазами -- вот так когда-то глядел он

на сержанта Фетисова, колдовавшего в своем блиндаже над миной. Акиму вдруг

захотелось крепко обнять офицера. Губы разведчика шевелились. Казалось, с

них вот-вот сорвутся взволнованные, несвязные слова. Но Аким промолчал и

отошел в сторону.

-- А где вы пропадали? -- спросил Гунько.

-- Отбивались от немцев, -- ответил Забаров.

-- Ну и как, отбились?

-- На сегодня -- да. Правее, говорят, немец потеснил наших, а тут --

нет. Вот ведем пленных к генералу. Гитлеровцы образца тысяча девятьсот сорок

третьего года. Полюбуйтесь!

Разведчики присоединились к артиллеристам, помогли им вновь перевязать

раненых. И только после того, как раненые немного успокоились, Гунько

приблизился к немцам.

-- Ком... ком!.. Шнель, говорю! -- Ванин подтолкнул вперед пленных

немцев. Гитлеровцы затравленно озирались, послушно исполняя Сенькины

приказания.

-- Только трех живых и нашли. А остальные все дохлые, -- сообщил Ванин.

Гунько долго сверлил глазами стоявшего впереди немца и вдруг

размахнулся, чтобы ударить его, но тут же почему-то опустил руку.

-- Аким, -- позвал Сенька своего друга. -- У меня для тебя подарок

есть, -- и, порывшись в кармане, он вынул оттуда очки с блестящей золотой

оправой. -- Получай, друже, да благодари своего верного приятеля, Семена

Прокофьевича. Я вон у того, который без пилотки, одолжил...

Аким внимательно посмотрел на Сеньку, повертел очки в руках, похвалил

их и вернул немцу.

-- Вот сердобольная интеллигенция!.. Для тебя же старался. Ведь свои-то

ты потерял, а без очков, поди, ни черта не видишь! -- набросился на него

Ванин. -- Попался бы ты им!..

-- Так мы ж не фашисты,-- возразил Аким. Не знал он, какую великую

обиду причинил Сеньке, отказавшись от его подарка. -- Их этому учили --

чтобы грабить, убивать... Такая у них война... Как ты этого не можешь

понять, Семен!..

-- Не фашисты мы -- это да... -- невнятно бормотал Ванин.

Но кругом него лежали убитые бойцы из батареи Гунько, все они полегли

от рук немцев, и горячее Сенькино сердце требовало мщения. Сеньку возмущали

рассудительные, спокойные объяснения Акима.

Шахаев подошел к Ванину, положил свою руку на его плечо, тихо,

убежденно сказал:

-- А ты, Семен, не горячись. Подумай над словами Акима. Он правильно

сказал. Вон, смотри, старший лейтенант Гунько и тот не смог ударить

пленного, а сколько он потерял сегодня своих товарищей. Нельзя нам этого

делать, Семен. Пойми!

Семену хотелось возразить, но не в его силах было спорить с парторгом.

Он вдруг подошел к немецкому солдату, который благодарно и заискивающе

посматривал на высокого и худого русского бойца, вернувшего ему очки. Сенька

сощурил свои кошачьи глаза, злые зрачки сузились.

-- Ви гейц?

-- Вас, вас?

-- Ви гейц?.. Оглох с перепугу-то!.. Как дела, спрашиваю?

-- Шлехт, -- наконец поняв, выдохнул немец.

-- Вполне согласен, -- с удовольствием подтвердил Сенька. -- Дела ваши

действительно шлехтовые. Одним словом -- капут!

-- Капут, капут! -- хором и, казалось, с радостью забормотали немцы,

услышав самое популярное у них сейчас слово.

-- Благодарим за полезные сведения! -- и, сплюнув, Ванин отошел от

пленных.

Гунько неплохо говорил по-немецки.

-- Много русских побил? -- обратился он к "Сенькиному" немцу.

Тот вздрогнул, губы его мелко затряслись. Глаза забегали.

-- Я не убивал русских... Я -- санитар. У меня даже винтовки не было...

А вот Эрих убивал, много убивал, -- заторопился немец, показывая на

побледневшего солдата. -- И Ганс убивал... Они -- автоматчики.

Гунько задумчиво и даже с какой-то глубокой грустью смотрел на немецких

солдат. Его отвлек прибежавший на батарею посыльный от командира дивизиона.

-- Сведения, что ли, требуют? -- устало спросил Гунько.

-- Так точно, товарищ старший лейтенант. О боевом и численном...

-- По всей форме?

-- Так точ... -- перехватив иронический взгляд, офицера, посыльный

замялся. -- В общем, сводку о потерях майор требует... Начальник-то штаба

убитый... Снаряд в блиндаж угодил...

Гунько не удивился печальной новости: многих не стало в этот день.

-- Ну что ж... Вот гляди... -- он обвел глазами место, где еще утром

стояла целой и невредимой его батарея. -- Орудий ни одного, из людей двое

здоровых, десять раненых. Вот еще один пехотинец к нам присоединился.

Остальные убитые. Так и доложи. А писать мне не на чем. Да и писаря вместе с

бумагами завалило. -- Гунько показал на глубокую воронку, из которой торчмя

стояло несколько расщепленных осколками бревен.

-- Есть доложить -- вся батарея погибши!..

-- Как, как ты сказал?! -- Гунько потемнел.

-- Погибла, говорю, товарищ старший лейтенант, батарея-то ваша. Орудий

ни одного...

-- Это кто ж тебе сказал, что она погибла? -- остановил Гунько

посыльного. -- Нет, солдат, ты так не докладывай майору... Кто дал тебе

право говорить так о моей батарее?.. Она жива и будет еще долго жить и

колотить фашистов до полного их издыхания!.. Ведь немцев-то мы остановили!

Как стемнеет, пусть повозки за ранеными приедут. Не забудь сказать об этом

майору. А санитаров -- сейчас же сюда!.. Ну ладно, беги!..

Пригнувшись, посыльный быстро побежал по траншее, придерживая сбоку

противогазную сумку, которую, видать, давно уже приспособил для хранения НЗ.

Забаровцы помогли Гунько похоронить в разрушенном блиндаже убитых.

Командир батареи кого-то искал еще.

-- Вы что? -- спросил Забаров.

-- Парторга никак не найду.

Пошли искать вместе. Искали долго. Наконец нашли.

Он лежал с оторванной ногой под обломками перевернутой взрывом пушки,

зажав в левой руке таблицу стрельбы, -- парторг был командиром второго

орудия.

-- Вчера рекомендацию мне в партию писал, -- сказал ефрейтор Печкин, и

все еще раз посмотрели на парторга. Потом Печкин и маленький, прижившийся в

батарее пехотинец разобрали обломки и осторожно вытащили парторга.

-- И салют-то нечем отдать. Ни одной пушки не осталось, -- огорченно

вымолвил Печкин.

-- Ничего, -- тихо сказал Гунько. -- Москва всем отдаст салют. Никого

не забудет.

-- Никого, товарищ старший лейтенант! -- воскликнул Аким и покраснел.

В эту минуту земля гулко вздрогнула, качнулась под ногами. Это била по

немецкой переправе пушка из соседней батареи.

-- Товарищи! -- обратился Гунько к разведчикам, когда все было

закончено. -- Вон рядом с тем подбитым немецким танком... Видите -- носом

ткнулся в какую-то яму?.. Там упал наш пехотинец. Это он поджег танк. Надо

бы посмотреть. Может быть, он тяжело ранен, а не убит...

-- Ну-ка, Ванин, ты моложе всех, -- приказал Забаров. -- Сбегай-ка.

-- Разрешите и мне пойти вместе с ним, -- попросил Аким.

-- Иди.

Сенька посмотрел на Акима, но ничего не сказал.

До танка было метров двести. Ванин добежал до него первый. Еще издали

он заметил бойца. Теперь нагнулся над ним и закричал:

-- Аким, это Фетисов!..

Фетисов шевельнулся и простонал.

-- Товарищ сержант!.. Это мы, разведчики! -- тормошил раненого Ванин.

Фетисов приоткрыл слипшиеся, тяжелые веки, узнал:

-- Вы... ребята?

-- Мы!.. Мы!..

-- Ты ранен! Понимаешь, ранен!

-- Как ранен?.. Ах, да...

Разведчики подняли его на руки, понесли.

-- Постойте, постойте!.. -- вдруг взволновался сержант, бледнея и кусая

испеченные солнцем, бескровные губы. -- А сумка... сумка моя где?..

-- На кой черт она тебе сдалась! -- не выдержал Сенька.