Солдаты

сам, приветствуя гвардейцев. Генерал Сизов, сидевший рядом с полковником,

офицеры штаба, политотдела, редактор газеты поднялись разом и громко

захлопали в ладоши. Перед комдивом лежало несколько исписанных карандашом

листов -- он приготовился к докладу. От разведчиков за столом сидел Шахаев.

-- Товарищи гвардейцы! -- начал Демин, дождавшись, когда зал утих. --

Многие тысячи километров прошли мы вместе с вами. И нам следовало бы давно

собраться вот так. Теперь, когда мы попали в необычные условия, этот слет

стал необходимым как воздух. Мы должны будем здесь потолковать с вами о том,

как лучше вести войну в горах, как лучше, с малой кровью, бить врага. Мы не

имеем права терять дорогих нам людей, пришедших сюда от священных стен

Сталинграда, оставив за собой ее, дорогую Родину!.. -- Демин на минуту

замолчал, и вдруг лицо его сделалось усталым и беспокойным. -- Нельзя нам

терять своих товарищей, -- повторил он глухо, тяжело вздохнув. Обыкновенное,

отцовское, человеческое чувство отразилось на его лицо. -- Там, на Родине,

ждут вас матери, жены, невесты. Давайте же будем воевать умно, с головой.

Здесь, в горах, это особенно необходимо. За нашей спиной много побед. Но мы

совершим преступление, непоправимую глупость, если решим, что уже всего

достигли, если не учтем изменившейся обстановки. -- Говоря это, начальник

политотдела почему-то все время глядел на лейтенанта Марченко, сидевшего

рядом с Забаровым в первом ряду. Лейтенант краснел, брови его озабоченно

шевелились, каштановые глаза темнели. Начальник политотдела продолжал:

-- Вы -- ветераны, золотой фонд нашей гвардейской дивизии, ее ядро; вы

прошли со своей, -- он тепло улыбнулся, -- славной

Непромокаемо-Непросыхаемой весь ее тяжелый путь. У вас накопился богатый

боевой опыт. Вы постоянно в непосредственной близости к врагу. И не

удивительно, если мы, ваши начальники, хотим поучиться у вас, посоветоваться

с вами, как лучше воевать. И собрали вас затем, чтобы вы здесь выступили со

своими мыслями и соображениями по поводу горной войны. Думаю, что мы не

станем ограничивать регламентом наших ораторов. Как вы, товарищи?

-- Не ста-а-анем! -- громко прокатилось по залу.

-- В таком случае приступим к нашей работе. Слово для доклада

предоставляется командиру нашей дивизии генерал-майору Сизову.

Доклад комдива был коротким. Чувствовалось, что Сизову нужно было

только дать направление совещанию, уточнить, детализировать его задачи.

После доклада начались выступления.

-- Слово имеет лейтенант Забаров! -- объявил Демин.

Федор вздрогнул и, удивленно, растерянно двигая густыми бровями,

посмотрел на Демина. Полковник улыбнулся ему, закивал своей большой лобастой

головой. Забаров, чувствуя легкую дрожь во всем теле и особенно в ногах,

поднялся со своего места. Гигант встал недалеко от стола, и на сцене как-то

вдруг стало тесно. На широком лбу лейтенанта легли обычные напряженные

складки. Большие неловкие пальцы перелистывали блокнот. В зале -- тишина,

изредка нарушаемая легким покашливанием. Большинство бойцов знали Забарова

или слышали о нем, о его подвигах и теперь нетерпеливо наблюдали за Федором,

ожидая, когда он заговорит. На груди Забарова вспыхивала Золотая Звезда

Героя. Забаров посмотрел еще раз в блокнот, потом, придумав первое слово,

махнул рукой и заговорил без записей, приблизясь к краю сцены.

-- Сталинградцы! -- Тяжелая рука лейтенанта рассекла воздух. -- Я хочу

прежде всего напомнить вам, что вы -- сталинградцы, что это о вас гремит по

всему свету слава. И будет греметь вовеки!

Зал всплеснулся яростными аплодисментами. Но Забаров обвел солдат

строгим взглядом, и все быстро смолкли.

-- Мы на Волге получили такой опыт, который годится в любых условиях.

Годится он и в этих наших боях. Но я имею в виду, товарищи, прежде всего

мужество и стойкость наших солдат. Вот это годится! Но это вовсе не значит,

что мы вот тут, в горах, должны действовать теми же методами, применяя ту же

тактику, что и в Сталинграде! -- Федор заметно возбуждался. Он чувствовал,

что в его голове родилась и билась большая, горячая и важная для всех мысль.

И он ловил ее, сначала неудачно. Замолчал, посмотрел еще в зал и, вдруг

поняв, что хотел сказать, начал смело и громко: -- И все-таки Сталинград не

мог нам дать методы на все случаи нашей боевой жизни. Вот перед нами горы.

Называются они Трансильванские Альпы. Мальчишками, когда учились в школе, мы

видели их только на карте. Учительница показывала. А теперь пришли сюда

сами. В неведомые для нас горы... Враг же заранее подготовился к обороне,

оседлал все выгодные позиции. А некоторые из нас еще по инерции продолжают и

здесь воевать так, как воевали раньше, в совершенно другой местности и

обстановке...

Генерал Сизов внимательно следил за разведчиком и думал, что в этом

зале уже чувствовалось что-то новое, смелое и дерзкое, что так часто

возникает в солдатской массе и что было сейчас созвучно его душе. Он смотрел

на Федора и все время поощрительно кивал ему головой, будто говоря: "Так,

так, лейтенант. Продолжайте. Вы еще не сказали главного..."

Забаров и сам понимал, что находится лишь на подступах к этому

главному, и злился на себя за то, что никак не перейдет к нему.

-- Уличные бои -- сложное дело. Но они все же нечто совершенно другое,

чем война в горах! -- загудел он, радостно сознавая, что подходит к самому

существенному, к тому, что, собственно, он и хотел сказать в своем

выступлении. -- Город требовал от своих защитников непрерывной

изобретательности в борьбе с врагом. Помните статью генерала Чуйкова? Как

она здорово помогла нам!.. Мы понимали тогда, что так, как мы действовали,

скажем, сегодня, завтра уже действовать нельзя, потому что враг мог

распознать нашу тактику. Успехи разведчика Марченко, ныне лейтенанта, в том

и заключались, что он там, в Сталинграде, придумывал каждый день новoе для

своих поисков, учил этому нас, и мы были неуловимы для врага. И пехотинцы

наши придумывали новые формы борьбы. Кто был там, тот помнит, как, например,

хитро воевал со своим стрелковым отделением Фетисов... Он тогда еще

сержантом был. Вот он -- старшина, здесь сидит, может сам рассказать... В

горах же нужны особые приемы. Почему вчера полковые разведчики не смогли

выполнить задачи? А я вам скажу почему. Их командир отделения -- вон он

сидит, в заднем ряду (все шумно завозились, завертели головами, отыскивая

этого командира), -- неправильно оценил условия горной войны. Он избрал путь

во вражеский тыл через горное ущелье, заросшее густым лесом. На первый

взгляд, он принял наилучшее решение. В самом деле, по ущелью легче всего

пробраться, как казалось Вдовиченко... так, кажись, ваша фамилия, товарищ

старший сержант?.. Но он не учел одного: он забыл, что и враг знает отлично

это, что противник постарается поставить в этом ущелье свою засаду. Коли бы

Вдовиченко подумал побольше, он повел бы разведчиков нe по ущелью, а через

самую высокую и открытую гору, где их меньше всего ожидал бы противник. Наш

Ерофеенко, например, со своим отделением захватил "языка" именно здесь. А

почему? Да потому, что Аким избежал шаблона -- лютого врага разведчиков. Все

мы с вами восхищаемся батареей капитана Гунько. Офицер этот избрал для себя

самый трудный путь: он взобрался с орудиями на большую высоту, хотя мог бы

установить пушки в другом месте. Но теперь он держит под огнем весь город,

ему видно все как на ладони, а враг не может его достать. И Гунько добьется

победы.