Солдаты

вытирая платком вспотевшую вдруг толстую шею.-- И это страшно, когда солдаты

начинают интересоваться историей. А история -- в пользу русских, что сейчас

широко используется коммунистами в их пропаганде... Тудор Владимиреску,

например, боролся против турецкого владычества бок о бок с русскими. А в

русско-турецкой войне 1828 -- 1829 годов принимали участие два румынских

полка под командованием полковника Соломона... Потом семьдесят седьмой

год... Вон когда началось это роковое для нас единение! -- Генерал выпил еще

рюмку коньяку, желая, очевидно, хоть немного охмелеть: только в таком

состоянии положение дел не казалось ему слишком мрачным. Но хмель почему-то

не брал его. И он продолжал все тем же унылым тоном: -- Я не сказал вам, мой

милый полковник, еще об одной неприятности. Сформирована из румын,

представьте себе, добровольческая дивизия и названа именем бунтаря Тудора

Владимиреску. Сейчас она дислоцирована недалеко отсюда, где-то чуть севернее

Пашкан, готовая воевать против нас...

-- Пустяки! -- поспешил успокоить генерала Раковичану.-- Знаю. Хотя

нелишне и там иметь своих людей. Надо нам позаботиться об этом. И вообще,

генерал, мы должны максимально активизировать свою деятельность в этом

направлении, особенно в связи вот с этим, полковник потряс листовкой.--

Главное -- всеми силами и средствами возбуждать у румын ненависть к русским.

Вместе с этим беспощадно расправляться с теми, кто сочувствует русской армии

и помогает ей... Ваш бывший адъютант, генерал, оказался несостоятельным и в

этом чрезвычайно важном для нас деле. Он до сих пор не выполнил нашего

задания...

-- Трудно перейти передний край русских. Русские с непостижимой

быстротой создали свою оборону с густой сетью траншей и окопов, с колючей

проволокой, минными полями и с отлично организованным боевым охранением,--

словно извиняясь за молодого Штенберга, проговорил Рупеску.

-- Ладно, скажите ему, что перебросим на самолете ночью. Пусть

готовится. И не только он. И святой отец тоже. Попу крестьяне верят больше.

Пусть читает свои проповеди там, а тут мы можем закапывать солдат в землю и

без его пения. Да предупредите его, что в случае невыполнения нашего приказа

он сам пойдет туда, "где нет ни радости, ни печали..."* -- Незаметно

полковник перешел на тон приказа, к чему уже давно привык корпусной

генерал.-- И вообще, господин Рупеску, ваш бывший адъютантик наделал нам

много пакостей. Только его высокий титул и близость с королевским двором не

позволяют нам швырнуть его в штурмовой батальон в качестве рядового... Вот

вся эта романтическая история с его возлюбленной... Девчонка, по-видимому,

рассказала о нашем расположении, и мы должны подумать о том, чтобы перенести

свой командный пункт в другое место. Да и развeдчики генерала Сизова

действуют преотлично... Скольких уже офицеров они перетаскали и из вашего

корпуса?

* Слова взяты из молитвы, которую читают румынские священники при

похоронах солдат.

-- Эти опасения сильно преувеличены. Василика глупа и вряд ли может

толком рассказать что-либо русским,-- уклонился Рупеску от прямого ответа.

-- Как бы она не оказалась умнее нас с вами,-- глухо пробормотал

обозленный Раковичану и вдруг заговорил опять о том, что, видимо, больше

всего волновало и тревожило его: -- Майский приказ русских, господии

генерал,-- это пренеприятнейший для нас документ. И нам нужно принять

решительные меры, чтобы парализовать его губительное действие. Во все пункты

должны быть посланы наши агитаторы. Поднять на ноги бояр, богатых крестьян,

жандармов, лавочников, примарей- всех, кому стало неуютно жить с приходом

русских... Пусть поймут, что речь идет об их существовании. И этим

операциям, генерал, вы должны уделять столько же внимания, как и боевым.

Если не больше. Я сегодня покину ваш штаб. Меня ждут другие дела, более

важные, там, в Бухаресте, и напоследок, как ваш искренний и преданный друг,

хотел бы предупредить вас вот о чем: русских трудно выбить с захваченных ими

позиций. И пожалуй, совсем невозможно вышибить их из голов так называемых

простых людей, если русские туда проникнут... Я хотел бы также предупредить

вас, мой дорогой генерал, и о том, что именно по этим вашим делам круги,

которые я представляю, будут судить, как велика и важна услуга, оказанная

вами. Со всеми вытекающими отсюда последствиями, конечно. Надеюсь, вы поняли

меня?

-- Я вас понял! -- взволнованно проговорил Рупеску, торжественно

пожимая холодную руку своего собеседника.

-- Вот и отлично! Ну что ж, желаю вам успехом! До скорой встречи в...

ставке генерала Санатеску!

Они еще раз многозначительно переглянулись и обнялись.

2

Жизнь разведчиков вошла в свое обычное русло. Армия готовилась к

большим боям, и их чуть ли нe каждый день посылали в поиск. Часть бойцов

находилась все время на передовой, вела наблюдение за неприятелем, изучая

его оборону. Разведчики несли потери. Тяжелое ранение комсорга было особенно

удручающим событием для них. И вновь, как раньше, в дни тяжелых сражений,

воскресла в памяти солдат и зазвучала их старая песня:

Закури, дорогой, закури.

Ведь сегодня до самой зари

Нe приляжешь, уйдешь ты опять

В ночь глухую врага искать.

Ты к суровым походам привык,

Мой товарищ боец-фронтовик,

Вижу я по туману волос:

Много ты пережил, перенес.

Дивизия генерала Сизова продолжала стоять в обороне, совершенствуя свои

позиции. В недалеком тылу шла боевая учеба пополнения. Там штурмовались

доты, воздвигнутые по приказу командира дивизии и расположенные в таком же

шахматном порядке, как у противника. Оттуда целыми днями доносились пушечные

и минометные выстрелы, разрывы снарядов и мин, пулеметная трескотня, крики

"ура"; пехота атаковала "вражеские позиции", следуя не за условным, а за

настоящим огневым валом, для чего была специально вызвана батарея Гунько.

Сам Гунько неизменно находился на батарее и командовал огнем. По всему было

видно, что он доволен. Он весело прикрикивал на своих молодцов:

-- Первое!..

И Печкин, бывший наводчик, а теперь командир орудия, оставшийся в числе

немногих невредимых после июльских боев на Донце, так же весело и задорно

отвечал:

-- Есть, первое!..

Наводил пушку тот самый маленький, щуплый пехотинец, которого Гунько

задержал у своих позиций утром 5 июля 1943 года,-- теперь один из самых

опытных бойцов на батарее. Гунько немного потолстел, но это нельзя было

назвать полнотой,-- он только как бы стал шире, "осадистeй", как он сам

шутил, еще уверенней и спокойней в движениях.

-- Огонь! -- командовал он все тем же свежим, отчетливым голосом, какой

был у него там, на Донце, и артиллеристы, повинуясь этому голосу, быстро

работали у орудия, действия их были точны, как бы заранее рассчитаны. Гунько

так натренировал батарею, что огневой вал ложился впереди пехоты лишь

настолько, чтобы осколки не задевали своих и чтобы подразумеваемому

неприятелю за этим валом не было видно бегущих в атаку пехотинцев.

Генерал Сизов, полковник Павлов и подполковник Тюлин, солдаты которого

обучались, подолгу находились в районе учений. То, что делалось сейчас тут,

для них было важнее всего.

-- Хочу ночью вывести сюда второй батальон, товарищ генерал,-- доложил

Тюлин.