Солдаты

-- Бун!.. Карашо... Карашо, Кузмытш! -- и лез целоваться.

Петра Тарасовича дома не было. Накануне он узнал от Наташи и Василики,

которая уже поселилась в доме Бокулеев, что дочь хозяина, семнадцатилетняя

Маргарита, заражена немецким офицером нехорошей болезнью. Пинчук решил

отвезти девушку в наш армейский госпиталь, что стоял в городе Хырлэу, в

тридцати километрах от Гарманешти. Убитая горем мать Маргариты теперь

воспрянула духом и в знак благодарности грела для солдат воду.

Петр Тарасович охотно взялся помочь семье хозяина. Глядя на худенькое,

бледное, истомленное тяжкой болезнью лицо девушки, он шептал в адрес

фашистов:

-- Ось гниль яка... Всю Европу опоганили...

Больше всех страдал от безделья Сенька Ванин. Его неуемная молодая

энергия искала выхода. Послонявшись возле Кузьмича и Лачуги, он вновь шел

допекать Никиту Пилюгина. Последнее задание, в котором неплохо показал себя

Никита, несколько смягчило Сеньку в отношении Пилюгина. Тем не менее он

по-прежнему донимал его.

-- Опять сидишь один, -- говорил он ему. -- Нет бы пойти к хлопцам,

побеседовать с ними вместе, анекдоты хотя б послушать... Ну, неисправимый же

ты единоличник, Никита!.. А ведь что ты есть один? Ничто! -- И Сенька

пускался в глубокие и рискованные философские рассуждения: -- Вот взять к

примеру наш последний бой с немецкими разведчиками. Один бы ты там ничего не

сделал. Умер бы от страху. А все вместе мы легко управились с немцами,

потому как мы -- сила... Ты -- опасный индивидуалист, Никита, вот ты кто.

-- Отвяжись ты от меня! -- стонал Пилюгин. -- Что ты ко мне

прилепился?.. "Индивидуалист"...

-- А то и прилепился, чтоб ты понял...

Но тут появлялся Шахаев, и Сенька покорно умолкал. Однако, отойдя с

парторгом от Пилюгина, жаловался:

-- Мозолит мне глаза наш Никита, товарищ старший сержант. И зачем вы

только с ним возитесь?..

Шахаев хмурился.

-- У Никиты много недостатков, как, между прочим, немало было их и у

тебя, Семен, да и сейчас еще кое-что осталось, -- втолковывал он Ванину. --

А мы -- коллектив, сила большая, как ты сам говоришь. Вот и надо

перевоспитать Никиту в духе уважения к коллективу. Грош нам цена, если мы не

сделаем этого. Ты вот уже и сам отделенный, а рассуждаешь не

по-командирски... А ведь я считал, что ты уж совсем избавился от своей

болезни.

Сенька безнадежно махнул рукой:

-- Не верю я в Пилюгина. Его советская власть за двадцать с лишним лет

не воспитала, а вы хотели сразу...

-- Надо верить. Ты вот что: чем попусту Никиту одолевать, занялся бы

полезным делом.

-- Каким? -- насторожился Ванин, думая, что сейчас опять заставят

копать укрытия.

-- А вот каким: ты -- опытный разведчик. Почаще беседуй со своими

солдатами, особенно с новичками. Расскажи им о своих поисках. Да и в газету

об этом напиши. Сейчас в дивизии много молодых бойцов. Им пригодятся твои

советы. Меня и редактор просил, начподив -- тоже.

Предложение Шахаева написать в газету Сеньке особенно понравилось, оно

льстило ему. Целый день корпел он над бумагой. Поломал дюжину карандашей.

Переживая незнакомые муки творчества, искусал все губы, даже похудел. К

вечеру, однако, статья была готова. Сенька перечитал ее раза два --

задумался. Не будучи вполне уверенным в своих писательских способностях, на

что, конечно, имел веские основания, он после долгого размышления сделал

следующую приписку:

"Прошу товарищей из газеты отредактировать мои ошибки и все недостатки

в моем изложении выслать мне в письменной форме".

Не страдая избытком скромности, ниже поставил подпись:

"Кавалер четырех орденов гвардии ефрейтор Ванин Семен Прокофьевич".

Затем запечатал статью в конверт и хотел было отдать пакет Кузьмичу, по

совместительству исполнявшему у разведчиков должность почтальона, но

раздумал. Он вспомнил, что редакция располагалась недалеко от них, и решил

отнести пакет сам, тем более что в одном доме с редакцией размещалась и

полевая почта: был чудесный предлог встретиться с Верой.

Отпросившись у Шахаева, временно исполнявшего обязанности командира

взвода, Семен отправился в редакцию. По дороге он увидел большую группу

румынских крестьян. Среди них стоял Александру Бокулей. Он показывал всем на

свой дом, хохотал, щелкал языком. Рядом с Бокулеем был невысокий человек,

без шапки, с коротко остриженными седыми волосами. Человек этот тоже глядел

на дом Бокулея, говорил что-то крестьянам.

Это был Николае Мукершану. Он первый поклонился разведчику. За ним то

же самое сделали остальные. Ванин приосанился, молодецки козырнул и

продефилировал дальше, борясь с нетерпеливым желанием вступить с

иностранцами в пространную беседу.

Во дворе, где размещалась редакция "Советского богатыря", Ванин увидел

любопытную сцену. Красный от злости наборщик гонялся по двору за огромным

гусаком (редакции подарили этого гусака еще на Украине, и наборщики возили

его все время с собой). Гусак вытягивал свои белые саженные крылья, гортанно

гоготал, носясь по двору, как планер. Путь ему пересекал шофер Лавра. На

крыльце стоял секретарь редакции Андрей Дубицкий и командовал:

-- Лови, лови его!.. Лавра, забегай слева!.. Слева, говорю, забегай! Не

слышит, черт!..

-- Что случилось? -- осведомился у секретаря Сенька, готовый броситься

в погоню.

-- Весь петит из кассы выклевал, куршивый гад! -- ответил тот и снова

закричал: -- Лови, лови!..

-- Какой аппетит? -- ничего не понял Ванин. Однако, подхлестнутый

командой секретаря, помчался на помощь Лавре и наборщику. Гуся загнали в

хлевушок и там при активном Сенькином содействии обезглавили.

Содержимое гусиного зоба было выпотрошено на чистую бумагу. Присев на

корточки, наборщики принялись выискивать крохотные свинцовые буковки,

легкомысленно выклеванные пернатым из оставленной на земле кассы.

Гуся зажарили. В трапезе участвовал и новый военкор -- Семен Ванин. Он

аппетитно жевал гусиное мясо и уверял наборщиков, что проглотил не меньше

десятка этого... как его...

-- Петиту?

-- Во-во!

-- Так мы и тебя, как гуся, выпотрошим.

-- Ну, ну, попробуйте!

И без того радостное настроение Ванина поднялось теперь еще выше. Он

уже собирался было навестить свою любушку, но прибежал Никита Пилюгин и

позвал Ванина в роту. Сокрушенно охнув и зло посмотрев на Пилюгина, Сенька

быстро распрощался с товарищами из редакции.

-- Пойдешь с капитаном Гуровым и Бокулеем делать для румынских солдат

передачу, -- сказал Шахаев, несказанно обрадовав этим Ванина.

В окопе, который находился ближе всех к румынским траншеям, установили

ОЗУ. Бокулей взял рупор, приготовился было говорить по написанному, но

вражеский пропагандист опередил его. На ломаном русском языке от

неприятельского переднего края кричали:

-- Русский солдаты! Мама Елен приказала вышвырнуть вас за Прут.

Это было уже слишком. Сенька вырвал у Бокулея рупор и что есть моченьки

заорал:

-- Эй ты, гнида продажная!.. Щенок блошиный! Скажи своей Елене, чтобы

того... приготовилась... Скоро в Бухарест... придем!..

Стенки окопа посыпались от азартного солдатского хохота. Поощренный

смехом бойцов, Сенька набрал в легкие воздух, чтобы выкрикнуть еще

что-нибудь похлеще, но Гуров отобрал у него рупор.

-- Этак ты мне наагитируешь...

Довольный произведенным эффектом, Сенька распрощался с капитаном и

Бокулеем и отправился к своим товарищам.