Солдаты

Интенданты наши -- сволочи. Воруют...

Начподив долго молча наблюдал за пленным, потом поморщился.

Генерал Сизов, поняв настроение Демина, резко махнул рукой и приказал:

-- Уведите его!..

-- ...В общем, вот уж форменный мамкин сынок попался! -- резюмировал

Сенька свой рассказ. -- Я еще ночью узнал, что он за тип такой, когда мы с

Акимом волокли его. Орет в наших руках: "Хайль реджеле Михай! Хайль реджеле

Михай!" И так это в рифму у него получается. Аким даже позавидовал такой

рифме!..

-- Перестань болтать, Ванин! -- остановил Сеньку Забаров. -- Откуда ты

все взял? Ничего ведь румын не кричал. Шел да помалкивал.

Но Ванин уже сидел на своем любимом коньке, и его трудно было

остановить.

-- Товарищ лейтенант! -- говорил он, скорчив оскорбленную рожу. -- Вы

же сзади шли и ничего не слышали. Спросите Акима. Орал, да еще как! А эту

самую старую... Маму Елену раз десять упоминал. Вот провалиться мне на этом

месте!

-- Будешь врать, так и провалишься.

Обиженный, казалось, в самых лучших своих побуждениях, Сенька замолчал.

Начав врать, Ванин через минуту уже сам искренне верил в то, что

подсказывала ему его же собственная неудержимая фантазия. Эта искренность

рассказчика и масса приводимых им деталей захватывали слушателей и

заставляли их внимать Сенькиной выдумке с большим терпением.

Забарова в первые дни командования разведротой насторожила было эта

черта Сенькиного характера. Но Федор скоро понял, что там, где речь шла о

серьезных вещах, Сенька правдив до скрупулезности. Не кривил душой даже в

тех случаях, когда правда складывалась явно не в его пользу. Подобный случай

произошел совсем недавно. Как-то, возвратившись из штаба дивизии, Забаров

увидел на своем дворе оседланного коня, привязанного к перильцу крыльца.

Рядом стояли Кузьмич со скребницей и сияющий Ванин.

-- Для вас, товарищ лейтенант, привели этого породистого

конька-горбунка!

-- Откуда это вы его привели? -- полюбопытствовал лейтенант.

Кузьмич закусил рыжий ус и пробормотал что-то невнятное. Сенька вдруг

глянул на ездового с нескрываемой злостью, зеленые глаза его посветлели.

-- У одного тут мироеда ликвидировали, товарищ лейтенант. Фамилия его

-- Патрану. Хозяин наш говорит, что он житья тут никому не давал, с бедных

людей три шкуры снимал. И к тому же еще -- немецкий холуй! -- ответил он

прямо и вновь укоризненно посмотрел на смущенного Кузьмича.

-- Коня отведите сейчас же туда, где вы его взяли. Если надо, без вас

реквизируют. И притом -- сами румыны. Придет еще такое время. А за

самоуправство объявляю вам обоим выговор... за неимением гауптвахты.

-- Есть, выговор! -- гаркнул радостно Ванин, будто ему объявили

благодарность, и, подойдя к своему дружку Акиму, признался: -- Отпущение

грехов состоялось...

Прихвастнуть же любил Сенька по мелочам, для "веселья и облегчения

души", как он сам признавался, хотя на этот счет у него были серьезные

расхождения с Акимом, который не допускал лжи ни в большом, ни в малом и

требовал этого от Сеньки, на что Ванин отвечал:

-- Может, учитель и не может приврать, ему действительно неудобно, а

мне можно... К тому же я не вру в таком... нехорошем смысле этого слова, а

смешу, веселю вас же, чертей! Разве это преступление? Ты же, Аким, сам

гогочешь, как застоявшийся Мишкин битюг, когда Пинчук анекдоты рассказывает.

А в них, анекдотах, -- сплошное вранье. Кроме того, у Петра Тарасовича эти

анекдоты вот с такой бородищей!

-- Собственно, чего ты от меня хочешь? Чтобы я благословил тебя на

ложь? Этого ты от меня, Семен, никогда не дождешься, -- возражал Аким уже

совершенно серьезно и сердито, и на этом их споры заканчивались. Аким

отлично понимал, что Сеньку ему не перевоспитать.

...Забаров вернулся от командира дивизии еще более помрачневший. Глубже

легли складки на его широком лбу и на рябоватых щеках. В глазах -- знакомый

разведчикам сосредоточенный блеск. Гимнастерка была расстегнута и обнажала

могучую волосатую грудь с вытатуированным орлом. Лейтенант дышал тяжело и

шумно.

К нему подошел Шахаев.

-- Ну?

-- Приказано ночью вновь выйти на поиск. Генералу нужны сведения о

немцах. Вот так-то, брат мой Шахай! -- Федор впервые назвал парторга этим

коротким именем.

-- Обязательно немца?

-- Обязательно.

Помолчали. Парторг поворошил седые жесткие пряди волос. Потом сразу

выпрямился, сказал с редким для его чистой русской речи восточным акцентом:

-- "Языка" возьмем. Немца возьмем!

-- Каким образом? Ты что-нибудь придумал?

-- Не я... Как вы полагаете, товарищ лейтенант, где находятся немцы?

-- В том-то и дело, что не знаю.

-- Не допускаете ли вы, что гитлеровцы, выставив румын под пули, сами

упрятались в дотах и преспокойно лакают там ром и жуют галеты?

Парторг замолчал, дожидаясь ответа. Забаров некоторое время думал.

Потом тоже выпрямился, скупая улыбка прошла по его лицу и остановилась

где-то в уголках больших обветренных губ.

-- Кто это придумал?

-- Мы узнали от одной девушки. Зовут ее Василикой. Невеста нашего друга

Георге Бокулея. Прошлой ночью она вернулась с той стороны. Служила поваром у

корпусного румынского генерала. Говорит, что в районе дотов ее чуть не

задержал немецкий патруль...

-- Ну, это еще надо проверить. Вы осторожнее с этой девицей.

-- Разумеется. Но в ее рассказе много правдоподобного. Ведь это так

похоже на гитлеровцев!.. Я думаю, товарищ лейтенант, с проверки ее показаний

мы и начнем.

-- Спасибо тебе, друг! -- Худые острые плечи Шахаeва хрустнули под

свинцовой тяжестью забаровских ладоней.

-- За что же мне?

-- А вот за это самое!.. Ну, хватит. Давайте лучше помозгуем, как в

доты пробраться.

-- Мы уж тут думали немного об этом. -- Шахаев расстегнул свою полевую

сумку, вынул лист бумаги, разрисованный красными и черными линиями,

испещренный точками.

-- Что это?

-- Схема расположения дотов.

-- Ну, ну, -- поощрительно закивал Федор, наклоняясь над бумагой.

-- Построены они у них в шахматном порядке, таким образом, чтобы каждый

дот был защищен огнем соседних укрепленных точек, -- знаешь, на манер линии

Мажино, недаром румынам помогали строить эти укрепления французы! Ближе всех

расположен к нам вот этот, -- Шахаев показал на кружочек, отмеченный

крестом. -- Теперь нужно только узнать, какие у дотов двери, как они

открываются. Времени у нас для этого нет.

-- Время будет. Я сейчас же пойду к начальнику разведки и с ним -- к

генералу. Дай мне эту бумажку.

Часа через два Забаров вернулся из штаба дивизии. Он сообщил Шахаеву,

что их план одобрен, а на подготовку дано пять дней. На шестой --

отправляться.

-- Целых пять дней! -- гудел Федор, довольно потирая свои тяжелые,

горячие руки. -- Да мы так подготовимся, что фашистов вместе с дотом

принесем!..

Но веселость Забарова была минутной.

-- Трудно будет, -- выдохнул он шумно. И умолк.

Почти целую неделю, предшествовавшую поиску, забаровцы пробыли на

переднем крае, ведя наблюдение с различных пунктов. Михаил Лачуга, Пинчук и

Кузьмин носили им туда пищу в термосах, с трудом выпрошенных Петром

Тарасовичем у скуповатого и до смешного бережливого Докторовича. Пинчук чуть

ли не под присягой дал ему слово, что все термосы вернет в целости и

сохранности. Докторович термосы отпустил, однако в качестве надзирателя

послал к разведчикам свою верную суровую помощницу -- толстущую Мотю. Она

ежедневно и неутомимо конвоировала ребят до самого переднего края и обратно,