Герцогиня и "конюх"

   -- Говори! Сознавайся! -- гремит голос Бирона.

   -- Хот... хотели...

   -- Завещание подделали?

   -- Подделали, -- извиваясь от боли, кричит Иван Долгорукий.

   Анне Иоанновне душно... Она чувствует, что еще минута -- и ее сердце разорвется на куски.

   -- Пустите его! Пустите! Что вы с ним делаете? -- в ужасе кричит она и пытается броситься к Долгорукому на помощь, но не может: ноги словно приросли к тому стулу, на котором она сидит; она только замечает, что Бирон с раскаленной палкой подходит к ней и, грозя ей этой палкой, кричит:

   -- За него заступаешься? За того, кто тебя с трона хотел удалить? Разве ты не понимаешь, глупая женщина, что если бы их план удался, то ты и я -- мы сгнили бы в Митаве?.. Жгите его!.. А только я один вопрос ему задать хочу. -- И Бирон вплотную подходит к замученному Долгорукому и спрашивает: -- Сладко тебе, князь Иван?

   -- Сладко...

   -- А почему тебе сладко?

   -- А потому, что в харю твою плюнуть могу! -- исступленно кричит Долгорукий и плюет прямо в лицо "лошаднику".

   Этот плевок -- какая-то кровавая пена...

   Отшатывается Бирон...

   Анна Иоанновна громко вскрикнула и проснулась. Она хотела вскочить с кровати, но не могла... Какая-то непреодолимая сила тянула ее возбужденную вином голову к подушке. И она снова забылась сном, тем больным, кошмарным сном, который часто мучил ее и довел до серьезных припадков, которые тогдашние врачи не умели определить, на которые теперешняя медицина определяет приступами histeria magna {Одна из форм тяжкого нервного заболевания.}.

   Большая площадь битком набита народом. Целое море голов. На высоком помосте в ожидании своей жертвы разгуливают палачи. Они в красных рубахах, с ременным кнутом за поясом и в своих страшных колпаках.

   -- Везут! Везут!.. -- проносится рев толпы.

   Она, эта толпа, уже соскучилась в ожидании вида крови.

   -- Царица едет! Царица! -- еще громче прокатывается громкий крик народа.

   И вот Анна Иоанновна в парадной карете подъезжает к лобному месту. Рядом с ней Бирон.

   -- Пощади их! -- умоляюще обращается она к Бирону.

   -- Ни за что! Они должны умереть. Первым будет четвертован князь Иван Долгорукий! -- отвратительно смеется "конюх". -- Смотри, Анна, вот он уже на помосте.

   Захолонуло сердце Анны Иоанновны. И все увидели, как палачи разложили на кобылке князя Ивана Долгорукого, как привязали его ремнями, как топором рубили ему ноги и руки...

XVIII

"УСЛУГИ" КНЯЖНЫ ЕКАТЕРИНЫ ДОЛГОРУКОЙ

   Чуть свет проснулась Анна Иоанновна.

   Как радовалась она пробуждению от мучительного кошмара!

   Лишь только она успела одеться, как в ее опочивальню вошел князь Алексей Долгорукий.

   -- Хорошо ли изволили почивать, ваше величество? -- спросил он, поглядывая на нее с какой-то особенной, колдовской улыбкой.

   Анна Иоанновна вспыхнула, отвернулась и тихо промолвила:

   -- Спасибо, хорошо! Только сон один нехороший видела.

   -- Сохрани и помилуй, ваше величество! Какой же сон? -- воскликнул князь Алексей.

   -- Не буду тебе говорить, князь Алексей. Тебя и твоих касается он, -- замялась Анна Иоанновна.

   Побледнел Долгорукий.

   -- Про меня? Про моих? А что же такое во сне видели? -- опасливо прошептал он. -- Кого из нас, Долгоруких, вы видели?

   -- Ивана, -- прошептала Анна Иоанновна.

   -- А-а! Ну, что ж, это не беда, государыня... А вот я понапомнить дерзаю вам, что день сегодняшний -- великий день.

   -- А что? Какой день? -- отрываясь от дум, спросила она.

   -- Сегодня вы, ваше величество, должны будете официально подписать ту грамоту, сегодня вы будете объявлены всенародно императрицей российской, -- произнес Алексей Долгорукий.

   Вздрогнула Анна Иоанновна. В эту историческую минуту в ней происходила страшная борьба: кому отдаться, С одной стороны -- немцы: Остерман, ее Бирон, Миних, Левенвольд и вся их сильная немецкая партия; с другой -- эти Голицыны, Долгорукие, Ягужинский и прочие. Кто более твердо будет держать ее трон? Те или другие? Как русская женщина, она тяготела, безусловно, к своим.

   Но Бирон? Разве не он старался для нее? Разве не он откопал в дальней Венеции таинственного мага, который предрек ей судьбу?

   -- Ах, да, я и забыла. Сегодня ведь! -- возбужденно ответила Анна Иоанновна.

   -- Там, в приемном зале, ожидает вас Остерман! -- сообщил Долгорукий. -- Дозволите ему войти?..

   Анна Иоанновна провела рукой по лбу. Она еще не совсем пришла в себя после угарной ночи. Наконец она ответила:

   -- Он, князь Алексей, входит ко мне без доклада. Впустите!

   Через несколько секунд в комнате "императрицы" появилась фигура великого дипломата.

   -- Ваше величество! -- почтительно склонился великий немец к руке еще не коронованной государыни. -- Вы кажетесь подавленной...

   -- Я плохо спала, -- понуро ответила Анна Иоанновна.

   -- Ай-ай-ай! -- покачал головой Остерман, бросая на Долгорукого странный взгляд. -- Что же это вы, любезный князь Алексей, плохо помогаете нашей повелительнице?

   -- А вы помогите лучше! -- усмехнулся Алексей Долгорукий.

   -- А вот сейчас, одним словом. Не верите, князь Алексей? -- И Остерман, подойдя к Анне Иоанновне, громко произнес, пристально глядя ей в глаза: -- Радуйтесь, государыня, с_е_г_о_д_н_я.

   Анна Иоанновна долго глядела в глаза Остерману.

   -- Вы говорите, что сегодня? -- произнесла она побелевшими губами.

   -- Да! -- твердо произнес Остерман. -- Позвольте же вам, государыня, как я и обещал, преподать последний урок политической мудрости относительно конституционного образа правления, который вам угодно ввести в уклад жизни Российской империи. Но... а-ппчхи. -- Остерман, вынув табакерку, понюхав, снова Чихнул и продолжал: -- Но вам надо сначала сделать диспозицию сегодняшнего дня. Правда, князь Алексей?

   -- Правда, наш великий оракул!.. -- ответил Долгорукий.

   -- Кто будет одевать вас к парадному выходу, ваше величество? -- обратился Остерман к Анне Иоанновне. -- Я советовал бы вам попросить князя Алексея Долгорукого пригласить для сей оказии его дочь Екатерину. За то счастье, что она будет присутствовать при вашем туалете и помогать вам облачаться в мантию императрицы, вы, ваше величество, не откажете в милости пожаловать ее в ваши обер-гофмейстерины. Правду я говорю, князь Алексей? -- насмешливо обратился Остерман к Долгорукому.

   Анну йоанновну словно осенило. Она все поняла. Поняла она то, что сила, стало быть, на стороне Остермана, раз он так уверенно говорит за нее; поняла, что надо слушать его, не противоречить ему; поняла, что надо мстить этой "подлой Катерине", которая хотела вырвать у нее трон.

   Долгорукий побледнел.

   -- Она больна, ваше величество... навряд ли она сможет подняться с кровати, -- пробормотал он, бросая недоумевающие взгляды на Остермана, своего "единомышленника".

   -- Я желаю этого!.. -- топнула ногой Анна Иоанновна. -- Она, твоя, князь Алексей, Екатерина, должна присутствовать при позорном акте, когда вы будете лишать меня самодержавия.

   "Дура! Ах, дура! Она, того гляди, проболтается!" -- подумал великий "оракул" и тотчас произнес:

   -- Ваше величество, я должен заметить вам, что вы выразились резко: ограничение прав монарха -- вовсе не позорный акт. Сейчас я убежу вас в этом... Все это время вы разделяли со мной тот взгляд, что пора дать империи большую самостоятельную волю... А-п-пчхи! -- Остерман подошел к Алексею Долгорукому и еле слышно бросил ему: -- Ступайте скорей за Екатериной!

   -- А вы зачем надумали доставить ей это унижение? А? Ловушка немецкая? -- прохрипел Долгорукий.

   -- Что вы, что вы, князь Алексей? Для политики это надо. Пусть все видят, до чего любовь Долгоруких к царице простирается: бывшую невесту царя, а потом и кандидатку на престол в услужающие к ее величеству поставили.