Герцогиня и "конюх"

   -- Мы, ваше высочество, явились к вам по поручению членов Верховного тайного совета, -- начал опять Дмитрий Голицын. -- После кончины его величества возник вопрос: кому следует наследовать корону российскую. И вот тогда я первый подал свой голос за вас. Правду я говорю? -- обернулся Голицын к брату и Долгорукому.

   -- Правда... Твое это дело, князь Дмитрий, -- ответили оба.

   -- Вы видите, ваше высочество, что я ни на минуту не забывал о той, которая томится в Митаве, о племяннице великого государя.

   -- Спасибо! -- вырвалось у герцогини. Князь Голицын продолжал:

   -- Одному Богу известно, сколь трудно мне и тем, которые разделяли мои взгляды, отстаивать царский престол для вас. Но я это "делал. Если вам угодно, вы с сегодняшнего дня -- императрица всероссийская. Мы привезли вам корону.

   -- Мне?! -- воскликнула Анна Иоанновна. Она хотела что-то сказать еще, но не могла уже: сильное напряжение нервов разрешилось истерикой.

   Произошла паника. Все бросились помогать будущей императрице.

   Фрейлина Менгден совсем растерялась.

   Но вдруг случилось чудо: сразу, моментально, Анна Иоанновна выпрямилась во весь рост и с совершенно спокойной улыбкой обратилась к послам:

   -- Это так... пустяки... худо со мной сделалось... Так вы корону мне привезли?

   -- Да, ваше высочество, -- низко склонился Голицын. -- Один росчерк пера -- и вы -- императрица.

   -- А что же я должна подписать? -- как-то особенно экзальтированно спросила герцогиня.

   -- Вот эту бумагу! Угодно вашему высочеству выслушать содержание ее? Мы предупреждаем вас, ваше высочество, что это -- воля народа.

   Анна Иоанновна молча согласилась на прочтение и, когда чтение ограничительной грамоты окончилось, тотчас же подписала ее.

XIII

В МОСКВЕ. "ОСТЕРМАН РАБОТАЕТ"

   Тепло, торжественно, со звоном колоколов всех сорока сороков, встретила первопрестольная Анну Иоанновну.

   Хотя народу избрание ее на царство и казалось каким-то диковинным, чудным, непонятным -- кто знал о ней, захудалой герцогине Курляндской? -- тем не менее народ радовался, что появилась царская власть, а не власть одних верховников.

   Долгорукие поселились около покоев Анны Иоанновны и никого не пускали к ней без себя.

   Для бывшей герцогини Курляндской получилось заточение еще более тягостное, чем митавское.

   Бирон отправился к Остерману. Великий дипломат заканчивал беседу, по-видимому, весьма важную, с князем Черкасским, который бывал у него почти ежедневно. Этот князь Черкасский, представитель "шляхетства" дворянства, страшный богач, но человек в высокой степени ограниченный, сыграл известную роль в уничтожении замыслов верховников об ограничении царской власти.

   -- Подождите, Эрнст Иванович, я сейчас к вашим услугам, -- бросил Остерман Вирону.-- Итак, князь, вы не струсите?

   -- Что вы! Что вы! Конечно, нет...

   -- Приезжайте ко мне вечерком. Надо будет о многом еще договориться, -- окончил беседу Остерман.

   Черкасский уехал, едва взглянув на Бирона и надменно кивнув ему головой. Впоследствии этот надменный кивок дорого обошелся князю.

   -- Я сейчас хочу проехать к Анне Иоанновне, Бирон,-- сказал Остерман.

   -- Я не видел ее вот уже несколько дней, -- угрюмо произнес Бирон.

   -- Вы же не уверите меня, дорогой Эрнст Иванович, что это чересчур огорчает ваше сердце? -- тихо рассмеялся Остерман. -- А просто вас разбирает бешенство, что около нее теперь находитесь не вы, а эти пьяные звери. Верно?

   -- Да! -- резко ответил Бирон.

   -- Ничего не поделаешь, Бирон, надо потерпеть. Пусть все думают, что фаворит герцогини, когда она сделалась императрицей, получил чистую отставку.

   Бирон хрипло рассмеялся.

   -- Нам надо вести нашу игру очень тонко! -- произнес Остерман. -- Если мы хотим опираться на дворянство и на войско, чтобы уничтожить ограничительную грамоту да и весь этот Верховный тайный совет, то необходимо, чтобы ни дворянство, ни войско, ни духовенство не боялись особенно нас, немцев. Ато они будут так рассуждать: "Освободим мы государыню от властных князей-вельмож, ан, глядишь, в лапы к немцам попадем! А лучше ли от того будет? Те все же -- наши, русские, свои, а эти немцы -- басурмане!" Понимаете, Бирон?

   "Конюх" молча кивнул головой.

   -- Вы в особенности должны стушеваться, -- продолжал Остерман. -- О той роли, которую вы играли при царевне-герцогине Анне Иоанновне, знают очень многие.

* * *

   Всякий раз, когда Остерман появлялся во дворце, лица князей Долгоруких вытягивались. Они ненавидели его, но и страшно боялись -- боялись его поразительно острого ума, изворотливости, ловкости...

   -- Как чувствует себя ее величество? -- осведомился Остерман у Алексея Долгорукого.

   -- Опочивает, кажется, -- ответил тот;

   -- Ну, ничего, я разбужу ее! -- улыбнулся Остерман.

   Долгорукий не выдержал и спросил:

   -- Скажите, наш великий оракул {Так величали Остермана при дворе}, о чем это вы столь продолжительно беседуете с императрицей?

   -- А вас почему это так интересует, ваше сиятельство? -- насмешливо улыбнулся Остерман.

   Долгорукий смешался, но тотчас ответил:

   -- Нет, я просто так полюбопытствовал.

   -- Вступая на престол, Анна Иоанновна желает поучиться кое-какой государственно-политической мудрости, -- продолжал Остерман. -- Зная меня, как опытного в сих делах дипломата, она и выразила требование, дабы я обучал ее... -- Гм... -- ухмыльнулся в бороду Долгорукий. -- Особенно чего же ей стараться? Делами государственными не одна она, чай, будет ведать.

   Остерман шепнул на ухо Долгорукому:

   -- Да она и совсем не будет ведать ни о чем, князь Алексей. Разве мы не связали ее по рукам и по ногам?

   Лицо Долгорукого просветлело.

   -- Значит, вы в нашей партии? -- воскликнул он.

   -- А то в чьей же? Разве я -- не член Верховного тайного совета? Или вы исключили меня оттуда?..

   Тут Долгорукий крепко пожал руку великого дипломата и произнес:

   -- В таком случае надо действовать заодно. Ведомо ли вам, великий оракул, что по Москве ходят по рукам подметные письма?

   -- Ведомо!.. -- спокойно ответил Остерман.

   -- А что писано там, знаете?

   Остерман вместо ответа вынул листок бумаги и, протянув его Долгорукому, спросил:

   -- Одно из этих, князь Алексей?

   Долгорукий обомлел. Он несколько секунд молчал, а потом тревожно воскликнул:

   -- И вы, Остерман, столь спокойно относитесь ко всему этому?

   -- Я никогда не волнуюсь и не теряю головы. Опасность велика, я знаю это. Но ведь мы настороже, князь?

   -- А если нас осилят? Если мы проморгаем? -- заволновался Долгорукий. -- Вот, например, знаете ли вы, кто является первыми смутьянами? Знаете ли вы, кто волнует народ, войско и дворянство?

   -- Знаю. И не только знаю понаслышке, но каждый день вижусь и разговариваю с ними, -- проговорил Остерман.

   -- Кто же они, если вы их знаете? -- забыв всякую осторожность, закричал Долгорукий.

   -- Волынский и князь Черкасский, -- отчеканил Остерман.

   -- Так ведь их надо схватить, арестовать... сослать... четвертовать!.. Чего же вы медлите?..

   Ироническая улыбка пробежала по губам Остермана.

   -- Вы ошибаетесь, князь Алексей!.. -- промолвил он. -- Каждый раз, как они являются ко мне, я получаю от них драгоценные сведения. Ведь они считают меня своим сторонником и потому вполне откровенны со мной. А мне, всем нам необходимо быть в курсе их замыслов, знать настроение и большинства дворянства, и войска. Поэтому вы не волнуйтесь: я не пропущу нужного момента. Я вам скажу больше: я арестую даже Бирона... А знаете, почему и для чего?