Страница 37 из 48
-- Мы, ваше высочество, явились к вам по поручению членов Верховного тайного совета, -- начал опять Дмитрий Голицын. -- После кончины его величества возник вопрос: кому следует наследовать корону российскую. И вот тогда я первый подал свой голос за вас. Правду я говорю? -- обернулся Голицын к брату и Долгорукому.
-- Правда... Твое это дело, князь Дмитрий, -- ответили оба.
-- Вы видите, ваше высочество, что я ни на минуту не забывал о той, которая томится в Митаве, о племяннице великого государя.
-- Спасибо! -- вырвалось у герцогини. Князь Голицын продолжал:
-- Одному Богу известно, сколь трудно мне и тем, которые разделяли мои взгляды, отстаивать царский престол для вас. Но я это "делал. Если вам угодно, вы с сегодняшнего дня -- императрица всероссийская. Мы привезли вам корону.
-- Мне?! -- воскликнула Анна Иоанновна. Она хотела что-то сказать еще, но не могла уже: сильное напряжение нервов разрешилось истерикой.
Произошла паника. Все бросились помогать будущей императрице.
Фрейлина Менгден совсем растерялась.
Но вдруг случилось чудо: сразу, моментально, Анна Иоанновна выпрямилась во весь рост и с совершенно спокойной улыбкой обратилась к послам:
-- Это так... пустяки... худо со мной сделалось... Так вы корону мне привезли?
-- Да, ваше высочество, -- низко склонился Голицын. -- Один росчерк пера -- и вы -- императрица.
-- А что же я должна подписать? -- как-то особенно экзальтированно спросила герцогиня.
-- Вот эту бумагу! Угодно вашему высочеству выслушать содержание ее? Мы предупреждаем вас, ваше высочество, что это -- воля народа.
Анна Иоанновна молча согласилась на прочтение и, когда чтение ограничительной грамоты окончилось, тотчас же подписала ее.
XIII
В МОСКВЕ. "ОСТЕРМАН РАБОТАЕТ"
Тепло, торжественно, со звоном колоколов всех сорока сороков, встретила первопрестольная Анну Иоанновну.
Хотя народу избрание ее на царство и казалось каким-то диковинным, чудным, непонятным -- кто знал о ней, захудалой герцогине Курляндской? -- тем не менее народ радовался, что появилась царская власть, а не власть одних верховников.
Долгорукие поселились около покоев Анны Иоанновны и никого не пускали к ней без себя.
Для бывшей герцогини Курляндской получилось заточение еще более тягостное, чем митавское.
Бирон отправился к Остерману. Великий дипломат заканчивал беседу, по-видимому, весьма важную, с князем Черкасским, который бывал у него почти ежедневно. Этот князь Черкасский, представитель "шляхетства" дворянства, страшный богач, но человек в высокой степени ограниченный, сыграл известную роль в уничтожении замыслов верховников об ограничении царской власти.
-- Подождите, Эрнст Иванович, я сейчас к вашим услугам, -- бросил Остерман Вирону.-- Итак, князь, вы не струсите?
-- Что вы! Что вы! Конечно, нет...
-- Приезжайте ко мне вечерком. Надо будет о многом еще договориться, -- окончил беседу Остерман.
Черкасский уехал, едва взглянув на Бирона и надменно кивнув ему головой. Впоследствии этот надменный кивок дорого обошелся князю.
-- Я сейчас хочу проехать к Анне Иоанновне, Бирон,-- сказал Остерман.
-- Я не видел ее вот уже несколько дней, -- угрюмо произнес Бирон.
-- Вы же не уверите меня, дорогой Эрнст Иванович, что это чересчур огорчает ваше сердце? -- тихо рассмеялся Остерман. -- А просто вас разбирает бешенство, что около нее теперь находитесь не вы, а эти пьяные звери. Верно?
-- Да! -- резко ответил Бирон.
-- Ничего не поделаешь, Бирон, надо потерпеть. Пусть все думают, что фаворит герцогини, когда она сделалась императрицей, получил чистую отставку.
Бирон хрипло рассмеялся.
-- Нам надо вести нашу игру очень тонко! -- произнес Остерман. -- Если мы хотим опираться на дворянство и на войско, чтобы уничтожить ограничительную грамоту да и весь этот Верховный тайный совет, то необходимо, чтобы ни дворянство, ни войско, ни духовенство не боялись особенно нас, немцев. Ато они будут так рассуждать: "Освободим мы государыню от властных князей-вельмож, ан, глядишь, в лапы к немцам попадем! А лучше ли от того будет? Те все же -- наши, русские, свои, а эти немцы -- басурмане!" Понимаете, Бирон?
"Конюх" молча кивнул головой.
-- Вы в особенности должны стушеваться, -- продолжал Остерман. -- О той роли, которую вы играли при царевне-герцогине Анне Иоанновне, знают очень многие.
* * *
Всякий раз, когда Остерман появлялся во дворце, лица князей Долгоруких вытягивались. Они ненавидели его, но и страшно боялись -- боялись его поразительно острого ума, изворотливости, ловкости...
-- Как чувствует себя ее величество? -- осведомился Остерман у Алексея Долгорукого.
-- Опочивает, кажется, -- ответил тот;
-- Ну, ничего, я разбужу ее! -- улыбнулся Остерман.
Долгорукий не выдержал и спросил:
-- Скажите, наш великий оракул {Так величали Остермана при дворе}, о чем это вы столь продолжительно беседуете с императрицей?
-- А вас почему это так интересует, ваше сиятельство? -- насмешливо улыбнулся Остерман.
Долгорукий смешался, но тотчас ответил:
-- Нет, я просто так полюбопытствовал.
-- Вступая на престол, Анна Иоанновна желает поучиться кое-какой государственно-политической мудрости, -- продолжал Остерман. -- Зная меня, как опытного в сих делах дипломата, она и выразила требование, дабы я обучал ее... -- Гм... -- ухмыльнулся в бороду Долгорукий. -- Особенно чего же ей стараться? Делами государственными не одна она, чай, будет ведать.
Остерман шепнул на ухо Долгорукому:
-- Да она и совсем не будет ведать ни о чем, князь Алексей. Разве мы не связали ее по рукам и по ногам?
Лицо Долгорукого просветлело.
-- Значит, вы в нашей партии? -- воскликнул он.
-- А то в чьей же? Разве я -- не член Верховного тайного совета? Или вы исключили меня оттуда?..
Тут Долгорукий крепко пожал руку великого дипломата и произнес:
-- В таком случае надо действовать заодно. Ведомо ли вам, великий оракул, что по Москве ходят по рукам подметные письма?
-- Ведомо!.. -- спокойно ответил Остерман.
-- А что писано там, знаете?
Остерман вместо ответа вынул листок бумаги и, протянув его Долгорукому, спросил:
-- Одно из этих, князь Алексей?
Долгорукий обомлел. Он несколько секунд молчал, а потом тревожно воскликнул:
-- И вы, Остерман, столь спокойно относитесь ко всему этому?
-- Я никогда не волнуюсь и не теряю головы. Опасность велика, я знаю это. Но ведь мы настороже, князь?
-- А если нас осилят? Если мы проморгаем? -- заволновался Долгорукий. -- Вот, например, знаете ли вы, кто является первыми смутьянами? Знаете ли вы, кто волнует народ, войско и дворянство?
-- Знаю. И не только знаю понаслышке, но каждый день вижусь и разговариваю с ними, -- проговорил Остерман.
-- Кто же они, если вы их знаете? -- забыв всякую осторожность, закричал Долгорукий.
-- Волынский и князь Черкасский, -- отчеканил Остерман.
-- Так ведь их надо схватить, арестовать... сослать... четвертовать!.. Чего же вы медлите?..
Ироническая улыбка пробежала по губам Остермана.
-- Вы ошибаетесь, князь Алексей!.. -- промолвил он. -- Каждый раз, как они являются ко мне, я получаю от них драгоценные сведения. Ведь они считают меня своим сторонником и потому вполне откровенны со мной. А мне, всем нам необходимо быть в курсе их замыслов, знать настроение и большинства дворянства, и войска. Поэтому вы не волнуйтесь: я не пропущу нужного момента. Я вам скажу больше: я арестую даже Бирона... А знаете, почему и для чего?