Страница 34 из 246
И Капитолина Алексеевна вышла как раз в переднюю, и тоже ахнула, восхищаясь курткой, и пожелала удачи. И на улице смотрели ему вслед, но без насмешки, только с удивлением. А уж дома у Джинни…
… «Беженский корабль» — смешное и точное название — встретил его вечерними огнями в окнах, а у подъезда его вдруг окликнули:
— Хей! Я тебя вижу, кутойс.
Это был младший Мороз, Андрей.
— Хей, и я тебя вижу, — ответил он.
Андрей явно тоже направлялся куда-то в гости, но остановился поговорить. Сказал пару слов о погоде и перешёл на русский язык.
— Это, — и показав глазами на его куртку, — это… своё, ну, племенное, да?
— Да, — кивнул он с улыбкой.
— И со значением, как имя?
— Да.
Он понял, что Андрей и хочет расспросить его, и не решается задерживать, а потому пообещал:
— На уроке расскажу.
— Спасибо, кутойс, — обрадовался Андрей и попрощался, совсем правильно, даже акцент слабо заметен.
И, поднимаясь по лестнице, он улыбался: вот и тема следующего урока определилась. В коридоре второго этажа ему опять встретились его ученики из дошкольной группы. Но те только здоровались, изумлённо разглядывая его куртку. У дверей квартиры Джинни он остановился, перевёл дыхание и позвонил. Ему открыла Джинни и ахнула.
— Как хорошо! Здравствуй, заходи! Мама, посмотри, кто пришёл!
Он вошёл, и его сразу окружили, ахая, рассматривая и восхищаясь. Все собравшиеся были ему знакомы, и всё было хорошо, как на любой вечеринке…
…Ну, вот и дошёл. Сегодня в Центре многолюдно, как на открытии. Дети, их родители, знакомые, учителя. В фойе по стенам развешаны рисунки и вышивки, на столах расставлены поделки. И все с аккуратно надписанными табличками.
И вместе со всеми Громовой Камень ходил, рассматривал. Его то и дело окликали, чтобы он подошёл, посмотрел именно этот рисунок, или вылепленных зверюшек, или вышитую салфетку. И все называли его кутойсом. Дети, а за ними и их родители.
— Это я нарисовала, — гордо показывает ему Алиса на свой листок. — А ещё я петь буду. И…
— Алиса, — строго останавливает её Женя.
Громовой Камень, соглашаясь, кивнул и сказал на шауни:
— Перед боем не хвастают, — и по-русски: — Переведёшь?
— Ну-у, — протянула Алиса и посмотрела на стоявшего рядом Эркина. — Ну… себя не хвалят… перед боем. Так?
Громовой камень и Эркин кивнули одновременно.
— Кутойс, а это я вылепил, — влез Дим. — И Катька.
Алиса покосилась на него, но промолчала. Всё равно она успела первой.
Зазвенел звонок, и все потянулись в зал. Валерия Иннокентьевна, в белой кофточке с кружевным бантом и длинной чёрной юбке, слепо наткнулась на Громового Камня у входа в зал. Он поддержал её под локоть.
— Всё будет хорошо, Лера.
— Спасибо, Гриша.
Она улыбнулась ему и тут же побежала вперёд по центральному проходу к сцене.
— Дети, хор, сюда, на первый ряд. Алевтина Алексеевна…
Алевтина Алексеевна уже сидела за роялем и с улыбкой смотрела с высоты сцены, как рассаживаются участники и зрители.
Джинни усадила Норму.
— Мама, я пойду к детям.
— Конечно, Джинни, всё в порядке.
Норма ободряюще похлопала по руке. И Джинни убежала к детячм.
Андрей, сидя рядом с Эркином и Женей, изо всех сил удерживался, чтобы не скорчить рожу то и дело оглядывающейся на них Алисе. Эркин, будто почувствовав что-то, покосился на него, и Андрей сразу стал очень серьёзным.
Вела концерт Василиса Васильевна. Она была в длинном нарядном платье и ткфлях на высоких каблуках. Но все учителя сегодня оделись очень нарядно. Даже те, кто не работал с детьми. Мирон Трофимович все свои ордена надел. И Аристарх Владимирович тоже. Два ордена и медали. А так никогда не подумаешь.
Эркин видел знакомых по «Беженскому Кораблю», по Старому городу, но осбо оглядываться и озираться было уже некогда. На сцену поднимался хор доршкольников. И среди н их Алиса. В белом, с оборочками и кружевами платье, что ей на Рождество подарили, в белых гольфах и новых белых туфельках. Женя сделала ей два чуть подвитых на концах хвостика-локона и вывязала пышные белые банты. И остальные девочки тоже в новых нарядных платьях, а мальчики, все как один, в белых рубашечках.
Валерия Иннокентьевна переглянулась с Алевтиной Алексеевной, и та начала играть. Двое или трое малышей начали петь невпопад и немного раньше, но в целом «Во поле берёзонька стояла» получилась очень стройно. Зал хлопал, не жалея ладоней. Потом спели ещё про солнышко и лето. И вперёд по знаку Валерии Иннокентьевны вышли трое. Маленький круглолицый негритёнок — Эркин знал, что он из той же башни, что и Миняй, а отец у него трёхкровка и работает на стройке, весной приехали, — смуглая кудрявая девочка из Старого города и Алиса. Они спели по-английски. Джинни перевела дыхание и захлопала вместе со всеми.
После пения малыши встали в строй, и весь хор стал читать стихи. Каждый по две-три строчкит, а получалось очень складно и красиво.
Малышам долго и упоённо хлопали. Зина умилённо промокнула платочком глаза, а Тим с усилием еле удержал лицо.
Сбежав со сцены, дети бросились к родителям, а на сцену стали подниматься старшие.
Пока выступала мелюзга, Артём спокойно сидел рядом с дедеом и бабкой, держа на коленях Ларьку. И пение, и стихи ему понравились. Но когда на сцене встали старшие, а среди них Санька в новенькой голубой вышитой рубашке и Лилька в синем, обшитом тесьмой сарафанчике и белой вышитой кофточке, он заволновался. Бабка, как стало известно о концерте, шила и вышивала, не разгибаясь, чтоб в хороводе Санька с Лилькой были не хуже других. И Ларьке, чтоб не ревел, сшила новую рубашку, розовую. И он сам в своей лучшей рубашке, красной, с витым шнурком-пояском. И у Саньки с Ларькой такие же пояски, а у Лильки тканой узкой полоской с красными кисточками на концах. Но ведь одежда — это так, пока рот не откроют.
И пока на сцене пели и плясали, Артём сидел как на иголках, немного успокаиваясь только на чтении стихов. Но всё обошлось благополучно. Ни Санька, ни Лилька не сфальшивили и в танце не сбились. Артём самодовольно улыбнулся: недаром он их две недели каждый вечер гонял и учил. Послушал тогда под дверью, как учат, запомнил мелодию с голоса и учил. Даже Ларька гудел в тон, не сбиваясь.
Хлопая долго и упоённо. Отбивая ладони, Громовой Камень про себя решил: на следующий год он хоть одну песню с танцем, но сделает. Танец… подберёт, что попроще и не военный, конечно… барабан и бубен… это он сам и сделает, а ождежду… ну, там с родителями придётся поработать, но ортоже — вполне решаемо.
Василиса Васильевна поблагодарила пришедших и объявила концерт оконченным. И сразу шум голосов, смех, аплодисменты и толкотня вокруг учителей. Каждый хотел поблагодарить, посоветоваться, спросить о своём, что дескать, как мой или моя…
И в этой круговерти Санька и Лилька подтащили Артёма к Валерии Иннокентьевне.
— Вот, это Тёмка…
— Он, знаете, как поёт здоровско…
— Он нас учил, вот…
— Он всех перепоёт, запросто!
Покраснев до тёмно-бордового цвета, Артём затравленно огляделся, не зная, куда бежать и у кого просить помощи. Вот втравили его мальцы, ну, он им дома за всё врежет. Если сейчас обойдётся.
— Да? — обрадовалась Валерия Иннокентьевна. — Обязательно приходи, мы осенью большой хор будем делать.
На счастье Артёма, её кто-то отвлёк, и страшного вопроса: а где это он научился петь, не прозвучало. Он благополучно выдрался из толпы, волоча Ларьку, которому приспичило потыкать вон те… ну, как их…
— Клавиши, — сердито сказал Артём по-английски и пообещал уже громко по-русски: — Я тебе так потыкаю, что по гроб жизни запомнишь.
Но самому так захотелось сесть к роялю, тронуть клавиши, он ведь хорошо играл, руки, правда, не те стали, а хочется… Артём сердито отвернулся от сцены.
— Пошли. Деда где?
— А вона, — Лилька ткнула пальцем. — С английской училкой.
— Ага, вижу.
И стал пробиваться туда.