Страница 49 из 95
Все под грушею, под зеленою,
Ой, лели, лели, лей-ели...
Да жена мужу все корилася.
Слабо, неуверенно, как огонек, вспыхнув, песня так же быстро обрывается. Слышен только сап лошадей, хлопанье кнута, смех бабы.
На колени она становилася,--
неожиданно подхватывают песню с другого конца обоза.
Медленно шелестит рожь; резко взмахивая серыми крыльями, почти касаясь ими матово-зеленых, влажных колосьев, сверху вниз, снизу вверх, толчками, пролетает сова; сумерки глотают ее.
Ты не бей меня, пожалей, молоду...
Кучка ребятишек, поровнявшись с нами, долго переглядывалась, перешептывалась, подталкивала друг друга.
-- Ну, что же вы? -- нетерпеливо крикнул полупьяный голос.
Дети, ободренные окриком, вразброд запели на манер частушки:
Уж ты, тетушка Матрена,
Наведена, напудрена,
На улицу выходила,
Девкам речи говорила:
-- Уж вы, девушки-злодейки,
Не любите мово мужа...
-- Ну, на черта он нам нужен?
Привяжи себе на шею
Да носи его...
Взрослые заливисто хохочут, малыши заканчивают песню отборной бранью.
Мотю передернуло, лицо потемнело и сжалось, губы затряслись и стали тоньше, но она не промолвила ни слова и только, когда ватага ускакала вперед, обратилась ко мне:
-- Слыхал? Про меня сложили, а зачем? Сделала ли я кому-нибудь дурное?.. Поют вот, а большие радуются, что дети их умеют сквернословить...
Вытянув шею, приподнявшись, чуть не кричит:
-- Ты вот про город... А только люди везде несчастны!.. В деревне того хуже! Хуже!..
Подъезжали к деревне. Песни стали звонче, воздух гуще, голоса слышнее. Оживление и смех волнами перекатывались по обозу. Дорога поднималась в гору. У моста через ручей караван неожиданно остановился.
-- Что там такое? -- сердито закричал кто-то сбоку.
Словно в ответ впереди послышалось надрывистое:
-- Н-но!.. Н-но!..
Загалдели:
-- Стала у кого-то!
-- Кажись, ягненок попал под колеса!
-- Какой тебе ягненок, у Сашки кобыла не везет!
-- Поскореича, дьяволы!..
Слезли с возов, подошли к шершавой лошаденке и хилому мужику. Хохочут, обступив гурьбой.
-- Два именинника!..
-- Лександра, ты бы подпер ее сзади: гляди, полекшает!
Рябой, косоглазый, скуластый Выгода сипит простуженным басом:
-- Пой вечную память! Пой вечную память!
-- Кой там черт, плясовую! -- кричат другие.
Выгода дергает комолою бородой, скалится.
-- Ну, плясовую! Пой плясовую!
Несколько человек схватились за тяжи. Выгода, распялив пасть, запел:
Александру мы уважим:
По губам его помажем...
Эх, дубинушка, ухни!
Вот зеленая сама пойдет, сама пойдет!..
Дядя Саша, по прозванию Астатуй Лебастарный, беспомощно суетился вокруг длинношерстной больной лошаденки, махал на нее руками, чмокал, прыгал, подталкивал со всех сторон, но она только дрожала всем худым, изъязвленным телом, жалобно глядела по сторонам, сопела, качаясь на разбитых ногах, но с места не двигалась. По впалым бокам ее, по вытертой коже, приросшей к ребрам, по крутым желобам между ребер струился пот, под брюхом набилось мыло, усталые глаза по-человечьи плакали...
-- Н-но! Н-но, матушка!.. Н-по, кормилица!.. Да что же ты это, а?.. Ну, да чего ж ты, а?.. Н-но!..-- истерично кричал Саша, забегая то с того, то с другого бока лошади, хватался за тяж, дергал вожжи, оброть.
-- Немного осталось... Дотяни... Понатужься!..
Кобыла не шла. Ворот у Саши расстегнулся, старая запыленная грудь похожа на лубок, по земле треплется сползшая с ног дырявая онуча.
Кто-то нарочно наступил на онучу, дядя Саша упал. Раздался взрыв хохота.
-- Бросьте, робятишки, какой тут смех! Не надомно!..
Теми же глазами, что у лошади, дядя Саша с тоскою глядит на мужиков.
-- Сам-то рассупонился, старый верблюд!..
-- Не надомно! -- хватается Саша за пыльную грудь.
-- Не на-дом-но! -- передразнивают его.-- Чего глаза-то лупишь -- подгоняй!
Старик нагнулся повязывать онучу, короткая линючая рубаха сдернулась вверх, обнажая острые крестцы и часть сиденья. Хлопая его ладонью по телу, Выгода ржет:
-- Поддень портки, баб испугаешь!..
Саша охает и виновато улыбается.
-- Ну его к чертовой матери, поезжай мимо! -- опять сердятся сзади.-- Замотают лошадей, сукины сыны, а тут стой через них!
Подскочил Илья Барский, Мышонок, Капрал.
-- Ну-ко, отступись! -- кричит Мышонок.-- Левка, заводи свово саврасого вперед!
Капрал развязал вожжи, зацепил их арканом за шею Сашиной кобыленки, а концами обмотал задок передней телеги.
-- Трогай!
Сытый мерин легко сдвинул воз, аркан натянулся, обхватив мертвою петлей шею кобыленки; она напряглась, неестественно задрав голову вверх. На боках и животе ее шнурами выступили жилы, мускулы на спине округлились.
-- Эй, не отставай!..
-- Подстегивай, чего рот раззявил, ворона трепаная!
Раз-два... Раз-два... У лошаденки дугою выгнулась спина, затряслись и закачались ноги; полустертые, редкие зубы оскалились... Выпучив глаза, она захрипела и ткнулась мордой в землю...
-- Поцелуй собаку! -- злобно сплюнул Выгода.
Аркан сдавил ей шею так, что глаза наполовину выскочили из орбит, губы обметались кровавой пеной.
-- Стойте, ребятушки, погодите малость!..
-- Гони, чего там -- стой: за постой деньги платят!
Дядя Саша, бледный и беспомощный, метался вокруг упавшей лошади, не зная, что делать. Седые липкие волосы поминутно падали ему на глаза, и он тряс, как от пчел, головою, охал, бестолково поддергивал штаны.
Подскочила Мотя.
-- Развяжи супонь... Аркан надо перерезать!..
-- Так вот я дал,-- оттаскивая сестру, заорал Капрал,-- новые-то вожжи, барыня выискалась!..
Дядя Саша беспомощно смотрел на сестру, на Капрала. Передняя повозка снова дернула, веревка снова натянулась, таща за собою лошадь.
-- Удавите! -- не своим голосом закричала Мотя, хватаясь за аркан.-- Что же вы делаете, бессовестные?
-- Обождите, правда. Ай разорить хотите мужика? Како время-то подходит -- страда али нет? -- вступились и другие.
Остановились. Развязали вожжи. Лошадь лежала неподвижно. Кто-то пхнул ее в бок ногою. Ребра кобылы порывисто заходили, и она с трудом подняла голову. Плакала крупными слезами, которые, как роса, выступали из-под опущенных ресниц ее. Плакал дядя Саша, Астатуй Лебастарный, без слез плакала сестра.
В телегу запрягли другую лошадь; воз вывезли на гору.
-- Ты ее, Иваныч, не води домой, гнедушку-то, пускай тут отдохнет на вольной травке!.. Чижело одной-то, вот и стала, лихоманка! -- участливо говорили те самые люди, что минуту перед этим с хохотом и бранью издевались над двумя калеками: обессилевшей лошадью и стариком.
-- Ну-ка, девки, будет вам зубы-то перемывать! -- крикнул Илья Барский. -- Дома посмеетесь. Берись кто за что -- живо домчим тележонку!..
Толпа подхватила воз и с шутками и смехом повезла его вдоль улицы.
Вечер становился темнее, росней. Ярко, отчетливо, радостно горели звезды. Пахло навозом, дымом, теплою рекой.
II
На Ильин день сестра родила в поле. Пошла дергать лен, до обеда проработала, а к вечеру начались роды.
Мы с отцом только что убрали в сарай снопы, привезенные для завтрашней молотьбы, и собирались пойти ужинать. Вошел Мишка Сорочинский.