Страница 58 из 59
Алеше сказали о Тольском, и он пожелал видеть его.
-- Здравствуйте, Тольский! Очень рад видеть вас здесь, у себя, а в особенности рад той перемене, которая произошла с вами. Я слышал многое про ваши геройства и самоотверженность, -- ласково сказал раненый, протягивая Тольскому руку.
-- Вы... вы не сердитесь за прошлое на меня?
-- О прошлом нечего вспоминать: что было, то прошло... Повторяю, я рад видеть в нашем доме такого гостя, как вы.
-- Спасибо, спасибо!.. Прошлое я постараюсь загладить перед вами, -- с чувством произнес Тольский, крепко пожимая руку бывшего врага.
-- Ну а ты, моя милая невеста, наверное, будешь ухаживать за своим калекой-женихом? Не так ли? -- спросил у Насти молодой Намекин, улыбаясь.
-- Алеша... Алексей Михайлович... -- И молодая девушка покраснела и смутилась.
-- Чего же ты, Настя, смутилась, назвав меня Алешей? Так и зови меня... Ведь я -- твой жених, и как только поправлюсь, будет наша свадьба. Не так ли, батюшка?
-- Да, да, Алеша... Только скорее поправляйся. От своего слова я не отступлюсь. Настенька будет твоею женой.
XXXIV
Прошло более десяти лет после рокового 1812 года. Немало перемен произошло за это время. Наполеона уже давно не было в живых: завоеватель полумира окончил свои дни узником на пустынном, дальнем острове св. Елены. Русский государь со своим народом отплатил ему за дерзость.
Москва пообстроилась, пообчистилась и стала мало-помалу забывать свое несчастье и пожар. Недаром говорят, что всякий после пожара богатеет, -- так случилось и с Москвой.
Немало перемен в это время произошло и с героями нашего повествования.
Алеша Намекин поправился от раны и женился на своей возлюбленной Насте. Свадьба была скромная; они венчались в сельской церкви усадьбы Горки. Никакого свадебного пиршества или бала не было. Генерал ознаменовал день свадьбы своего сына новыми льготами для своих крепостных крестьян, уменьшением барщины и оброка и открытием в селе школы для ребятишек. Обучением занималась Мария Михайловна и "молодая барыня" Анастасия Гавриловна.
Алексей Михайлович, проведя со своей "милой женушкой" в медовый месяц в усадьбе отца, отправился в действующую армию. В то время престарелого вождя русского воинства, князя Михаила Илларионовича Кутузова-Смоленского, уже не было в живых. Шестнадцатого августа 1813 года он тихо скончался. Молодой Намекин участвовал в славном походе русского войска в Париж и был свидетелем того неподдельного восторга, с которым парижане встречали нашего императора Александра Павловича.
-- Царствуйте над нами или дайте нам монарха, похожего на вас! -- с восторгом кричали французы, усыпая путь нашего государя цветами и лаврами, густой толпой теснясь около него и восклицая: -- Да здравствует император Александр, наш избавитель! Да здравствуют русские!
Такие восторженные крики слышались повсюду, где проезжал наш государь.
"Смело можно сказать, -- записал очевидец, -- что едва ли какой государь в свете так встречаем был покоренным народом, как Александр I, оружием тиранию победивший и великодушием -- упорное ослепление европейских народов. Это -- не Траян, вступающий в Рим с триумфом и заложниками чуждых племен, не Генрих IV, возвращающийся в добрый Париж после междоусобий; это -- великий Александр, который, прощая всецело разорения, нанесенные французами и бывшими союзниками их столице его и целым провинциям, вступает в столицу Франции как отец и покровитель, несущий врагам мир и благоденствие".
Так ли Москва встретила Наполеона, как Париж встретил нашего государя?
По возвращении нашего победоносного войска домой, то есть по окончании войны, закончившейся для нас славным миром, вернулся в усадьбу Горки и Алексей Намекин, к горячо любимой жене и к престарелому отцу.
День возвращения с войны молодого Намекина был днем ликования для его жены и доброй сестры, а отец буквально не помнил себя от радости. Но недолго пришлось отцу порадоваться счастью своего любимого сына: старый генерал скоро умер, простудившись. Непритворными слезами оплакивала его семья, дворовые и все крепостные. В память своего умершего отца Алексей Намекин отпустил на волю некоторых дворовых и крестьян; бедные же крестьяне были обеспечены деньгами, а многие совсем избавлены были от барщины. Мирно и тихо, в любви и согласии текла жизнь молодого Намекина с дорогой женой.
Надежда Васильевна Смельцова, находившаяся в доме мужа чуть ли не в затворе, все время пребывания французов в Москве прожила в Петербурге, причем хозяйство у нее вел преданный ей старик дворецкий Иван Иванович. Что касается ее мужа, Викентия Михайловича Смельцова, то он, распорядившись ее переездом в Петербург, сам опять уехал в Англию. К бедствию родной земли он не остался чужд и почти все свое огромное состояние пожертвовал на нужды войны, за что удостоился благодарности государя. Однако в Англии он сильно простудился, и его безнадежно больным привезли в Петербург. Здесь он и умер, причем за несколько дней до смерти примирился со своею женой и оставил ей родовое огромное имение.
Надежда Васильевна все свое богатство и свою молодую жизнь положила на дела благотворительности, устраивая школы, больницы, богадельни. Она жила в доставшейся ей от мужа усадьбе безвыездно зиму и лето, но не в огромном доме, а в маленьком флигельке, состоявшем всего из четырех небольших комнат. Большой же дом был переделан в больницу и богадельню для больных и престарелых крестьян. Для услуг при Надежде Васильевне находились наемные Фекла и горничная Лукерья. Обе они давно получили вольную, но не захотели воспользоваться этим и по-прежнему жили со своей доброй госпожой.
Надежда Васильевна, несмотря на свои еще молодые годы, не оставляла своей затворнической жизни, редко выезжала из усадьбы, а также и к себе никого не принимала.
Единственным ее гостем был, и то редко, Федор Иванович Тольский, Георгиевский кавалер и бывший храбрый партизан Отечественной войны. Вскоре после войны он полюбил простую девушку, женился на ней и совершенно переменил свою бурную жизнь на тихую семейную. Летом жил он в своей подмосковной усадьбе, доставшейся ему в наследство от тетки.
Иван Кудряш по-прежнему неотлучно находился при Тольском, исполняя роль преданного слуги и ближнего приятеля. Тольский давно выдал ему вольную, но Кудряш ни за что не хотел оставлять своего барина.
-- Гоните, сударь, силою гоните, и то не уйду. И вольная мне не нужна. Зарок у меня дан: до самой моей смерти служить я вам должен и неотлучно состоять при вашей милости.
Тогда Тольский решил положить Кудряшу хорошее жалованье и оставил его при себе.
Хоть Федор Иванович бросил свою прежнюю бесшабашную жизнь, но на него находили иногда и такие минуты, когда он становился прежним: кутил без просыпу, пил вино, играл и обыгрывал в карты; не прощал ни малейшей обиды и за всякое двусмысленное слово или за какой-либо намек вызывал на дуэль. Но такая разгульная жизнь продолжалась обыкновенно не более недели. Тольский раскаивался и спешил уехать из Москвы в свою усадьбу.
Его жена была кроткой, милой женщиной, покорной своей судьбе. Тольский никогда не слыхал от нее даже упрека. Однажды, вернувшись после загула в Москве, он даже спросил ее:
-- Послушай, Наташа, неужели ты не умеешь ругаться?
-- Да, не умею, -- с улыбкой ответила молодая женщина.
-- Сердиться, ворчать тоже не умеешь?
-- Да, тоже не умею.
-- Ну а драться, чай, и подавно не горазда? А хорошо было бы, если бы ты взяла да прибила меня. Я вполне заслужил это. Возьми чубук и отколоти меня. Ну пожалуйста!
-- Оставь шутки, Федор.
-- Я не шучу, а говорю серьезно. Теперь мне совестно глядеть на тебя. Мне думается, что ты презираешь меня, и поэтому молчишь...
-- Оставим это, Федор! Я люблю тебя...