Страница 56 из 59
По большой смоленской дороге потянулись из Москвы многочисленные повозки с больными и ранеными, двинулся обоз с серебром, золотом и другими награбленными в Москве предметами.
Наполеон оставался еще в Москве до шестого октября, питая надежду, что император Александр пришлет ему ответное письмо. Но ответа не было, и Наполеон понял, что о мире не может быть и речи. Тогда появился следующий его приказ: "Сегодня вечером, в восемь часов, все корпусы должны приготовиться к выступлению из Москвы; каждый генерал возьмет с собой кураж и съестных припасов, сколько может".
Вследствие этого приказа во французском войске началась страшная суматоха. Армией овладел какой-то панический страх: французы кинулись укладывать награбленные вещи и багаж в фуры, а тут еще, к довершение их ужаса, через Серпуховскую заставу потянулся обоз с ранеными под Тарутином. Стоны несчастных далеко неслись, увеличивая панику у отступающих.
Наш отряд под предводительством Беннигсена в ночь с пятого на шестое октября напал на корпус неаполитанского короля Мюрата и разбил его наголову. Мюрат отступил, потеряв множество повозок, орудий и весь свой лагерь. Кроме того, наши взяли много раненых.
Французы спешили скорее покинуть Москву. Их сборы были непродолжительны все награбленное имущество, которое нельзя было взять с собою, они сжигали и ломали. Повсюду слышались разноязычный говор, крики, бряцание оружия, ржание лошадей скрип обозных колес.
Перед самым выступлением неприятельского войска трубачи возвестили о походе; грянуло несколько пушечных выстрелов, громко заиграла музыка. Но "сыны великой армии" покидали Москву с поникшей головой: они ужасались той участи, которая предстояла им на пути от Москвы до Франции; страшный голод, его родной брат мороз-богатырь, народ русский, мстящий за погром своей родины, устрашали их.
И двинулись "двунадесять языков" восвояси. Двуглавый орел победил ворона!
Покидая Москву, Наполеон сказал своим солдатам:
-- Я поведу вас на зимние квартиры, и если встречу на дорогах русских, то разобью их!
Но не то оказалось на деле: в отмщение за разгром России французскому войску суждено было погибнуть в России -- уцелели и вернулись на родину немногие.
Картина выступающих из Москвы французских войск была очень странной: на несколько верст длинным хвостом растянулись полки, сзади ехало более десяти тысяч карет, колясок, колымаг, бричек и фургонов, масса подвод с награбленным добром. Более сорока тысяч повозок ехали медленным шагом. Среди длинных колонн войска везли шестьсот пушек. Наполеон вступил в Москву с четырьмястами десятью тысячами солдат и выступил с тремястами восьмьюдесятью тысячами; следовательно, в одной Москве погибло более тридцати тысяч.
Позади армии шли и ехали не строевые, но принадлежащие к армии, как-то: чиновники, маркитанты, слуги придворного штата, актеры, а также жившие в Москве иностранцы, преимущественно французы. Они тоже последовали за армией.
Наполеон приказал Мортье по выходе войска из Москвы взорвать Кремль. Подкопы под кремлевские здания были сделаны заранее, вековому Кремлю грозило страшное разрушение; что сооружалось веками, мстительный враг задумал разорить в один день. Но Господь невидимо хранил святыню. Отряд генерала Винцингеррде быстрым нападением на неприятельские посты помешал исполнить этот адский замысел.
Мортье поспешно оставил Москву. Целый день десятого октября французы взрывали оружейные склады, вывозили из госпиталя больных и раненых.
Смятение французов увеличили появившиеся у Тверской заставы казаки. Неприятельские войска бежали, не успев даже забрать награбленную добычу, некоторые даже бросали нужные бумаги и планы.
Москвичи встрепенулись и, где можно было, добивали врагов, особенно производя панику между ними криком:
-- Ура!.. Казаки!.. Казаки!..
Несчастные неприятельские солдаты гибли сотнями, тысячами.
XXXIII
Тольский, находясь в генеральской усадьбе Горки, не оставался без действия: он со своим отрядом ополченцев ежедневно ходил на ту дорогу, по которой неприятельские солдаты отступали из Москвы, нападал на небольшие отряды французов и, разумеется, уничтожал их, а большим отрядам причинял сильный урон. Вечером он со своими ополченцами всегда возвращался в усадьбу и с оживлением рассказывал о своих победах.
Как-то в начале октября Тольский вернулся в генеральскую усадьбу в особенно радостном настроении и весело произнес:
-- Ваше превосходительство, Михаил Семенович, и вы, барышни, порадуйтесь. Москва очищена... Я только что оттуда и скажу вам, что теперь в Москве не осталось ни одного француза.
-- Боже, благодарю Тебя!.. Ты внял нашей общей молитве и избавил древнюю столицу от пришлых врагов! -- дрожащим голосом произнес старый генерал и усердно перекрестился.
-- Как вы об этом узнали? -- спросила у Тольского Настя.
-- Повторяю, я только что из Москвы и не встретил там ни одного неприятельского солдата.
-- Так, так... Не долго же погостил у нас Наполеон. Видно, не сладким показалось ему наше российское угощение, и пошел он со своими солдатами восвояси, несолоно хлебавши! -- промолвил Михаил Семенович.
-- А если бы вы видели, в каком виде выступала из Москвы "непобедимая" армия Наполеона!.. Что за наряд и что за костюмы были на солдатах; какой жалкий и смешной вид они имели!..
-- То ли еще будет! Русский мороз-богатырь не свой брат: он даст себя почувствовать... А знаете ли, Федор Иванович, по-человечески мне жаль этих несчастных людей... Они, право, не столько виноваты, сколько Наполеон. Он привел их умирать ужасной смертью в нашу страну... Поверьте, пройдет еще несколько времени -- и от всей армии Наполеона останутся жалкие крохи... Наш главнокомандующий ждет их, чтобы проводить по русскому обычаю, с честью... Французы, изнуренные голодом и холодом, разумеется, не будут в состоянии защищаться, и Наполеон весь свой обратный путь из России во Францию усеет своими солдатами.
-- Он и сам погибнет. Не правда ли, ваше превосходительство? -- проговорил Тольский.
-- Да, Наполеон должен погибнуть... Извлекший меч от меча и погибнет. Ну, мои милые, завтра мы поедем в освобожденную Москву. Теперь Москве мы нужны... Перед вами открывается обширное поприще для благотворительности, -- обратился Намекин к дочери и к невесте своего сына.
Те с радостью откликнулись на его зов и, приехав в Москву, всецело посвятили себя благотворительности. Уцелевший от пожара дом генерала Намекина на Тверской был обращен в дом призрения и больницу. Там несчастные москвичи, оставшиеся без всяких средств к существованию и без пристанища, находили себе приют, а больные и раненые -- тщательный уход и работу.
Первое время после ухода французов в Москве съестные припасы продавались по очень высокой цене. У генерала Намекина был большой запас хлеба в усадьбе; он перевез его в Москву и приказал продавать по сходной цене, а беднякам раздавать печеный хлеб бесплатно.
Тяжело было смотреть на осиротелую Москву. Как будто страшный ураган пронесся над нею, разрушив и уничтожив все. Смрад и зловоние от пожарищ и гниения неубранных трупов был ужасный, поэтому прежде всего в освобожденной Москве занялись уборкою. Особые фурманщики подбирали мертвые тела, клали их в фуры, свозили за заставы, а также в Марьину рощу и к Крымскому броду и сжигали там. Мало-помалу Москва стала очищаться и приходить в порядок.
Прежде всех прибыло в Москву владимирское ополчение, а потом приехали обер-полицмейстер с полицией, пожарные и московский комендант Эссен.
Стали съезжаться и москвичи на свое родное пепелище. Они едва могли узнать прежнее жилье. Дома были большею частью сожжены, а те, которые уцелели, были разграблены. Многие жители так и не возвратились в Москву, потому что жить было негде: на улице или в обгорелых домах нечего было и думать -- зима стояла холодная и суровая. Некоторые за неимением пристанища поселились в Лефортовском дворце, в Спасских казармах, другие -- в обгорелых полуразрушенных домах, завешивая выбитые окна и двери коврами и рогожами. Квартиры в уцелевших домах были слишком дороги, и потому в одной комнате часто теснились несколько семейств.