Страница 36 из 59
-- Меня? Меня в тюрьму?.. За что же?
-- И у тебя, подлец, хватает наглости спрашивать? Ведите, а станет упираться -- связать. Тащите его!..
Сколько Тольский ни сопротивлялся, но принужден был уступить силе солдат, которые не совсем учтиво потащили его из губернаторского дома в мрачную тюрьму.
-- Ну а с тобой, сударушка, что мне делать? -- обратился Семен Ильич к своей бледной как смерть жене.
-- Делайте что хотите. Я... я в вашей власти, -- тихо промолвила она.
-- Верно, ты вся в моей власти, и за твой подлый и греховный проступок я должен судить тебя. Я -- твой муж, и я -- судья твой.
-- Но не забывай и того, Семен Ильич, что у тебя есть сердце любящее, милующее, -- робко произнес Никита Чурухин. -- С несчастьем борись и сумей сдержать гнев свой. Прости, Семен Ильич, что напоминаю тебе об этом!
-- Хорошо, хорошо. Ступай к себе, Никита.
-- Как же ты здесь один? Нет, я не уйду. Ох, Семен Ильич, боюсь я за тебя.
-- Да ступай же, братец! Ну что за меня бояться? Преступления я не учиню... Жены не убью, хотя она и достойна этого! -- сказал Бубнов, бросив злобный и презрительный взгляд на жену.
После ухода Чурухина в горнице водворилось гробовое молчание, прерываемое только тяжелыми вздохами молодой женщины. Семен Ильич задумчиво сидел в кресле; черные, тяжелые мысли бродили у него в голове, отуманивали, не давали ни покоя, ни отдыха.
-- Как же я любил тебя, как любил!.. А ты позором отплатила мне... -- тихо заговорил он. -- Я чуть не преклонялся перед тобой, а ты, преступная, осрамила меня, обесславила...
-- Убейте меня!..
-- И убил бы, если бы не боялся греха.
-- Так отпустите... Я уеду отсюда, в монастырь поступлю.
-- От мужа тебе одна дорога -- в могилу. Ты будешь жить в этом доме, только уже на другом положении... Прежде ты была здесь полной госпожой, а теперь будешь рабой, батрачкой.
-- Лучше бы отпустили меня, Семен Ильич... Не отпустите -- хуже будет.
-- А что же ты сделаешь? -- гневно спросил губернатор.
-- Руки на себя наложу, -- чуть слышно ответила Федосья Дмитриевна.
-- Что же, вздумаешь удавиться, я веревку тебе дам, а зарезаться захочешь -- нож... Ну, марш в свою горницу, оттуда ты никуда не выйдешь... Будешь сидеть под замком. Знай, нас разлучит только смерть.
XXIII
Тольский очутился в тяжелом положении. Камера одиночного заключения была мала, низка, грязна. Удушливый, сырой воздух кружил голову Тольскому, а холод пронизывал до костей. Время было зимнее, стояли лютые морозы, а тюрьма почти не отапливалась.
"Чертовски холодно в этой берлоге!.. Уж не думает ли старикашка губернатор превратить меня в сосульку или уморить голодом?.. Вот уже несколько часов я здесь сижу, а мне не дают ни пить, ни есть... Фу! Я весь дрожу. Пройдет еще несколько времени, и я на самом деле замерзну... А не хотелось бы мне умирать теперь, в мои годы... Да нет, я не умру! Мой верный Кудряш на свободе... Он уже раз спас меня, вывел из тюрьмы -- спасет и теперь", -- рассуждал Тольский.
И он действительно не ошибся.
Иван Кудряш, услыхав, что его барин опять очутился в тюрьме, не знал, что ему предпринять для его освобождения. Губернатор теперь косо посматривал и на него, подыскивая случай и слугу отправить к барину. Но Кудряш был хитер, ловок и вел себя в городе, как говорится, тише воды, ниже травы.
Прошло несколько дней с того момента, как Тольского посадили в тюрьму, и во все это время к нему никого не пускали, строго выполняя приказ губернатора.
Ивану Кудряшу очень хотелось повидать своего барина, поговорить с ним, но его не пускали. Тогда Кудряш стал придумывать, как бы ему проникнуть в тюрьму, и решил подкупить тюремную стражу.
Однажды поздним вечером он, захватив с собою бутылку водки, направился к тюрьме. Вечер был холодный и сырой, и старый солдат из алеутов, стоявший на часах у башенных ворот тюрьмы, корчась от стужи, бегал взад и вперед.
Солдата звали Никитой, по прозвищу Гусак. Кудряш был немного знаком с ним -- как-то раз угощал его водкой, -- а до водки солдат бы страстный охотник и с того раза стал смотреть на Кудряша, как на своего старого приятеля.
-- Здорово, Гусак, -- смело подходя к тюремным воротам, сказал Кудряш.
-- Здорово, брат, здорово, -- радушно ответил часовой.
-- Холодно, Гусак?
-- Холодно, и-и как холодно!
-- А погреться хочешь?
-- Хочу, да нечем.
-- А у меня есть... Видишь? -- И хитрый парень вынул из-за пазухи бутылку.
-- Неужели водка? -- жадно пожирая бутылку взглядом, спросил часовой.
-- Она самая! Хочешь угощу?
-- Дай, дай, дай!.. -- И Гусак протянул к бутылке руки.
-- Постой, приятель, не торопись! -- отстраняя его, с улыбкою произнес Кудряш. -- Пусти на тюремный двор, и водка будет твоя.
-- Зачем тебе на тюремный двор?
-- Своего барина проведать.
-- Нельзя!.. Пустил бы, да боюсь губернатора.
-- Ну прощай, Гусак, мерзни здесь на здоровье! -- И Кудряш сделал вид, что уходит.
-- Не уходи, батюшка! Водки дай, водки хочу.
-- Мало ли, чего хочешь! Вот и мне охота на своего барина взглянуть, да ты не пускаешь.
-- Иди на двор, пожалуй, а в тюрьму тебя все же не пустят; там есть другой часовой.
-- Не твоя забота, Гусак; ты только меня на двор впусти.
-- А водочки, водочки дашь?
-- Целая бутылка твоя, пей не хочу.
Гусак не взял, а вырвал из рук парня бутылку и жадно прильнул к ее горлышку.
Кудряш между тем поторопился войти во двор. Там он не встретил ни души; дверь, ведущая в тюрьму, была заперта. Тогда он смело направился к смотрителю.
-- Кто ты и как сюда попал? -- с удивлением посматривая на Кудряша, спросил смотритель.
-- Я -- слуга барина Тольского, пришел проведать его.
-- А пропуск есть у тебя?
-- Есть, господин смотритель. Вот он, -- смело произнес Кудряш и показал смотрителю несколько золотых монет. -- Бери их вместо пропуска!
-- Не надо, не надо... Опасно, боюсь губернатора, -- дрожащим голосом проговорил тот, а сам протянул руку за золотом.
-- Нет, ты прежде проводи меня к моему барину, а там уже получай.
-- Ну пойдем, впущу; только ненадолго.
Смотритель поспешно накинул на плечи тулуп, надел шапку и повел Кудряша к тюрьме.
Длинный, холодный и вонючий коридор разделял здание тюрьмы на несколько отдельных помещений, или камер. Около одной двери, обитой железом, смотритель остановился, поставил фонарь, находившийся в его руках, на пол и большим ключом отпер замок.
Камера, где находился Тольский, была низкая, душная и притом холодная. Смотритель впихнул туда Кудряша и сказал ему:
-- Когда я постучу в дверь, выходи не мешкая. В камере было совершенно темно.
Тольский лежал на куче прелой соломы, заложив руки за голову; он не спал. Эти несколько дней, проведенные им в тюрьме, лишенной воздуха, притом сырой и холодной, а также скудная пища отозвались и на его здоровом организме.
-- Кто? Кто вошел? -- слабым голосом спросил он, не разглядев своего верного слуги.
-- Я... я, сударь...
-- Как... неужели Ванька? Да как ты попал в эту могилу?
-- Попасть никуда не трудно, сударь, только бы в голове была смекалка да деньги в кармане.
-- Ну, говори, Ванька, ведь ты пришел, наверное, с намерением вытащить меня отсюда? Так, что ли? Выручай, Ванька! Если не выручишь, я скоро умру... Ведь это не тюрьма, а могила... страшная могила.
-- Точно, сударь, походит на могилу. Ведь я не вижу вас, а только слышу ваш голос.
-- Есть у тебя, Ванька, хоть маленькая надежда выручить меня?
-- Есть, есть, сударь... Только потерпите немного.
Едва Кудряш проговорил эти слова, как в дверь послышался стук.