Страница 26 из 59
Викентий Михайлович, распустив слух, что его жена умерла, не особенно заботился о том, что этому могут и не поверить.
"Для меня это безразлично: хотят -- верят, хотят -- нет... Я знаю, что для меня моя жена умерла: для меня ее более не существует... Если она нарушит свое обещание и выйдет из мезонина, то и об этом беспокоиться не стану... Я очень умело распространил слух о ее кончине, а лично о том никому не говорил", -- так рассуждал Смельцов, обрекая свою красавицу жену на затворничество...
Такую жизнь и повела Надежда Васильевна. За пять лет она только и выходила в ближайшую церковь к заутрене, в такое время, когда все еще спали и на улице никто ей не попадался.
Старуха Фекла всегда сопровождала свою молодую госпожу, куда бы она ни пошла.
Иногда в летнюю пору, и то ночью, Надежда Васильевна покидала на самое короткое время мезонин и выбиралась в небольшой садик, находившийся при доме, подышать свежим воздухом. Но это бывало очень редко.
Старухе Фекле не нравились эти ночные прогулки; она любила поспать, а тут ей приходилось следовать за своей барыней: горничной Луше она не доверяла.
Провизию и все нужное для стола стряпуха сама покупала на базаре, причем ходила туда всегда ранним утром и старалась вернуться домой, пока еще не вставали ни сторож, ни дворецкий; ключ от замка запертой калитки всегда находился у Феклы, она зорко охраняла его и никак не соглашалась отдать Лукерье. Той надоело сидеть взаперти, она не раз чуть не со слезами просила у Феклы выпустить ее "на волю, хоть на полчаса", но старуха грубо отвечала ей:
-- Ни на одну минуту не выпущу.
-- Что же мне, задыхаться здесь?
-- Не задохнешься небось! Коли душно, ночью окно открой.
-- Ведь теперь лето, народ на полях да на лугах... А я вот сиди здесь взаперти да изнывай в неволе.
-- Не ты одна! Барыня и я тоже ведем такую жизнь; чай, мы не хуже тебя-то.
-- Ты хоть на рынок ходишь, а я сиднем сижу дома: никуда выхода нет.
-- На то господская воля... Жди, может, барин и сменит тебя.
-- Как же, сменит!.. Видно, так и пройдет моя молодость в четырех стенах... Оторвали меня от семьи, увезли с родимой сторонушки и заперли в неволю. Вот уже пятый год я жду, когда меня выпустят. Убегу я...
-- Не убежишь.
-- Убегу... Думаешь, тебя побоюсь? -- задорно проговорила Луша.
Она не любила ворчливой Феклы и называла ее за глаза не иначе как ведьмой; свою подневольную, затворническую жизнь она ставила в вину Фекле, но старуха была ни при чем. Если кто и был виноват, то сама барыня Надежда Васильевна: она любила Лукерью, и, когда Викентий Михайлович предложил выбрать для услуг какую-нибудь дворовую девку, ее выбор остановился на Лукерье.
Последняя, любя свою барыню, покорилась горькой участи и волей-неволей стала привыкать к затворничеству.
Был осенний ненастный вечер. Мелкий и частый дождик хлестал в окна мезонина. Как-то мрачно было даже в уютной комнате Надежды Васильевны. Она сидела, печальная, задумчивая, в кресле, около круглого стола. На коленях лежала раскрытая книга, но молодая женщина не читала ее: она была погружена в свои грустные мысли.
Из нижнего жилья доносились веселые звуки музыки, оживленный говор, смех: только что переехавший в дом богатый помещик справлял новоселье.
Это было в первый год затворничества жены Смельцова.
-- Скучно, Луша, скучно, -- проговорила она, обращаясь к сидевшей рядом с нею на узкой скамейке горничной. -- А там, внизу, веселье... И от этого веселья у меня на сердце еще печальнее, еще мрачнее.
-- Новоселье справляют... Я, барыня милая, в окно украдкой подсмотрела, как переезжали... Жильцы, видно, богатые, потому мебель хорошая, дорогая, -- промолвила вошедшая в горницу стряпуха Фекла.
-- И зачем барин пустил жильцов, зачем приказал сдавать дом... Неужели ему мало дохода? -- промолвила Надежда Васильевна. -- Без жильцов как было тихо, спокойно... А теперь вот и сиди ночь без сна.
-- Можно, барыня милая, отбить у жильцов охоту снимать дом, -- после некоторой задумчивости проговорила Фекла.
-- Как так? -- с удивлением поднимая на старуху взор, спросила Надежда Васильевна.
-- Прежде времени ничего я вам не скажу, а только так сделаю, что жильцы скоро съедут.
В словах старухи слышалась уверенность.
-- Хвастаешь, тетка Фекла! Ну где тебе это сделать? -- возразила горничная Лукерья. -- Как ты заставишь жильцов сменить эту квартиру, если они только что переехали?
-- И заставлю... Недели не дам им здесь прожить..
-- Опять хвалишься! Ну как же ты это сумеешь?
-- Уж это мое будет дело, а не твое... Ты еще молоденькая, чтобы все знать... Сударыня-барыня, дозволь мне, старухе, малость позабавиться! И с моей этой забавы жильцы здесь не станут жить! -- обратилась старуха к Надежде Васильевне.
-- Делай, что хочешь, забавляйся, как знаешь! Мне теперь все равно... Нет у меня жизни, отняли ее у меня, -- с глубоким вздохом произнесла молодая женщина и махнула рукой, чтобы ее оставили.
Фекла и Лукерья тихо вышли.
На следующую же ночь в доме Смельцова стали совершаться необычайные явления: слышались сильный грохот и шум в коридоре, там кто-то ходил, стуча о пол палкою.
Стук разбудил спавших квартирантов; они вышли в коридор и с ужасом увидали там какую-то старую женщину или привидение, закутанное во что-то белое, с фонарем в руках. "Смельчаки" чуть не умерли от страха.
На другую и на третью ночь повторилось то же, так что квартирант был принужден искать себе новое помещение и выехать из дома Смельцова.
Заняли его другие жильцы. Но и им пришлось пожить на новой квартире недолго -- их тоже выгнала нечистая сила.
По Москве стали ходить слухи о таинственном доме Смельцова, в котором каждую ночь появляются привидения и безобразничают: сбрасывают с окон цветы, передвигают мебель и прочее. Квартиранты стали избегать снимать этот неблагополучный дом, и он пустовал по целым месяцам.
Дворецкий Иван Иванович и сторож Василий пробовали кропить комнаты святой водой, приглашали приходского священника служить в доме молебен, окуривали углы ладаном, спасаясь от нечистой силы, но ничего не помогало: нечистая сила бушевала вовсю, не давая никому покоя.
Дворецкий и Василий потеряли голову и не знали, на что решиться. Они и вообразить не могли, что в мезонине живет барыня Надежда Васильевна с двумя служанками; им сказали, что в мезонине находится барское добро, что они ни в коем случае не должны заходить туда и что ключ от дверей мезонина хранится у самого Викентия Михайловича. Поэтому оба старика были твердо уверены в том, что в мезонине сидит нечистая сила, пугающая жильцов, и только по прошествии долгого времени, как мы видели, дворецкий и сторож перестали живых людей принимать за привидения.
XVIII
Вернемся теперь к Феде Тольскому и посмотрим, что с ним случилось в Петербурге, куда он, благополучно выбравшись из тюрьмы, поскакал с преданным ему камердинером Иваном Кудряшом.
Тольский торопился; он приказывал кучеру гнать лошадей и останавливался только на ночлег, но не на станциях и постоялых дворах, а в какой-нибудь первой попавшейся крестьянской избенке: он боялся погони.
"Только бы мне добраться до Петербурга, а там я найду такое укромное местечко, что ищи меня хоть год, так и то не найдут. К тому же в Питере у меня есть заступники, в обиду там меня не дадут", -- думал он.
По прошествии четырех дней, когда Тольский уже подъезжал к северной столице, он вдруг заметил, что позади его возка едут сани с верхом, запряженные в две лошади. Ими управлял какой-то плюгавый мужичонка, а внутри сидел закутанный в лисий тулуп человек с гладко выбритым лицом; на голове у него был большой бархатный картуз с наушниками.