Страница 27 из 66
Н. УРАЛЬСКИЙ, гвардии полковник запаса
НА БЕРЕГАХ ЛОВАТИ
Шла весна 1965 года. Страна готовилась торжественно отметить двадцатилетие Победы над фашистской Германией. Ветераны войны выезжали на поля былых сражений. Я выехал в Новосокольники Псковской области. Район этого города был местом тяжелых боев в январе 1944 года. В одном из них погибла смертью героя ефрейтор Лия Молдагулова. Вместе с товарищами из Новосокольнического райкома партии, военкомата и райкома комсомола мы отыскали ее безымянную могилу. А 9 мая на Маноковском братском кладбище, близ поселка Насва, куда торжественно перенесли останки героини, при большом стечении народа открылся обелиск. На одной из его граней была укреплена мемориальная доска с надписью: «Здесь похоронена Герой Советского Союза, дочь казахского народа Лия Молдагулова, снайпер 54-й отдельной стрелковой бригады, погибшая 14 января 1944 года в боях за деревню Казачиха».
Митинг над могилой Лии, поездки в Казачиху, Насву, Починки — по тем местам, где зимой 1943/44 года развертывалась новосокольническая операция, всколыхнули память, и перед мысленным взором встали образы боевых друзей — живых и мертвых соратников, ожили картины суровой борьбы за каждое поле, за каждый взгорок этой древней псковской земли. Вспомнилось, как дрался 4-й батальон нашей бригады, атаковавший гитлеровцев в Насве. Позиции фашистов, занимавших оборону по гористому берегу реки Смердель, были очень удобны. Между ними и нашим передним краем трудно преодолимой преградой вилась река: лед почти по всей ее длине был превращен разрывами мин и снарядов в крошево. Единственным нашим спасением была железнодорожная насыпь, проходившая за рекой вдоль скатов гористого берега неподалеку от линии обороны врага. Здесь, под ее прикрытием, наши подразделения накапливались для броска в атаку. Обстановка под Насвой была сложна. Приходилось под огнем преодолевать большое открытое пространство, с боем брать не только Насву, но и сильно укрепленные высоты. Наши атаки то и дело сменялись контратаками фашистов. Одна за другой вспыхивали ожесточенные рукопашные схватки. Все населенные пункты близ Насвы были сметены огнем артиллерии. А люди должны были выстоять и победить. И они победили.
Я расскажу об одной из тех, кто, не жалея себя, шел здесь под смертный дождь свинца и беспримерным мужеством своим добывал победу. Я расскажу о Лии Молдагуловой[4].
В начале августа 1943 года в один из вечеров я приехал с передовой. Только присел к столу — звонок из штаба армии.
— Говорит полковник Горохов. Как фашисты, Николай Матвеевич?
Я доложил обстановку на фронте бригады.
— Могу тебя порадовать, — выслушав мой доклад, сказал Горохов. — Команду снайперов к тебе направил.
Это была действительно большая радость: я горячо поблагодарил начальника отдела кадров армии. А наутро снайперы уже были в расположении бригады. Их выстроили на линейке. Я смотрю и не верю глазам своим: ждал бравых парней, а в строю — девчата. Дело в том, что не только в нашей бригаде, но и во всей армии не бывало еще девушек-снайперов. Однако не выдав своего удивления, рассказал им о положении на фронте, поставил задачи и пожелал успехов. А мысль о том, справятся ли девчата с боевой работой снайперов, все-таки тревожила. Ну хотя бы вон та, что на левом фланге, — кареглазая, черноволосая, небольшого росточка, совсем еще девочка. По плечу ли ей фронтовая служба?
— Кто она? — спрашиваю начальника отдела кадров подполковника Андреева.
А она в ответ по-девичьи звонко:
— Снайпер Молдагулова, товарищ гвардии полковник.
— Снайпер? — переспросил я ее.
— Так точно!
Передо мной стояло хрупкое юное создание. Подумал: «Нет, рано ей под огонь». И отдал подполковнику распоряжение:
— У нас есть раненые. Пусть девочка идет на кухню, кормит их.
Но не успел я отойти и пяти шагов, как девочка, оставив строй, преградила мне дорогу:
— Я не картошку приехала чистить, а фашистов бить.
Я, честное слово, опешил. Стою и молчу. А она повторяет:
— Да, да, товарищ гвардии полковник, фашистов бить.
Беру у нее винтовку, вынимаю затвор, думаю: «А в каком у тебя состоянии боевое оружие?» Смотрю в канал ствола, а он блестит как зеркало. Открываю чехол оптического прицела — на нем ни пылиночки. Осматриваю приклад, а на нем монограмма с гравировкой: «За отличную стрельбу от ЦК комсомола». Возвращаю винтовку. Гляжу в глаза этой девочки. В них решимость бойца.
— Так вот ты какая! — уже не скрываю ни удивления, ни уважения.
А она в ответ:
— Такая, товарищ гвардии полковник.
— Ну что ж, — говорю, — иди, бей фашистов.
Так я впервые встретил Лию Молдагулову в нашей бригаде. А было ей в ту пору всего лишь восемнадцать. Но она уже успела повидать и человеческое горе, и смерть близких — ощутить дыхание войны.
Мать Лии умерла, когда девочке не было еще и шести лет. Некоторое время росла у бабушки, у дяди.
А в предвоенные годы жила в Ленинграде в детском доме на Охте. Грозовой 41-й застал ее в пионерском лагере на Свири. Там воскресным днем 22 июня услышала она зловещее слово «война», впервые увидела жестокость врага. Над лагерем появились два самолета с чернобелыми крестами на крыльях. Включив сирены, они стали снижаться и с бреющего полета расстреливать детей… Десять маленьких тел, завернутых в простыни, сквозь которые проступала кровь, с той поры почти неотступно стояли перед глазами потрясенной Лии. Девочка вспоминала эти первые жертвы фашистского зверства и в деревне под Ярославлем, куда был эвакуирован детский дом, и в Рыбинском авиационном техникуме, где она училась после семилетки, и в приемной военного комиссара, в ожидании решения своей судьбы. Она просилась на фронт. А комиссар, неловко заправляя единственной рукой пустой рукав под пояс гимнастерки, думал то же, что чуть позднее думал я: «Ведь совсем еще девочка — восемнадцати нет». И вслух по-отцовски внушал ей:
— Нет, дочка, иди учись, где учишься. Кончишь техникум, самолеты будешь строить для фронта.
А она ему отвечает в точности то же самое, что позже и мне:
— Нет, я должна бить фашистов!
После очередного отказа Лия вновь являлась на прием. И добилась своего. Военком выдал направление 2 «Комсомолка Молдагулова направляется Рыбинским райвоенкоматом в женскую снайперскую школу для прохождения дальнейшей военной службы». Это была Центральная женская школа снайперской подготовки при ЦК ВЛКСМ. Уже после войны я просматривал ее архив, встречался с сослуживцами и земляками Лии. И передо мной раскрывался прекрасный образ комсомолки, в душе которой загорелась неутолимая жажда бить жестокого врага, посягнувшего на любимую Родину. Вот первый документ, в котором упомянуто имя девушки, — это приказ начальника школы подполковника Кольчака: «За отличную боевую и политическую подготовку объявляю благодарность Молдагуловой Лии». Девушки, служившие с Лией, рассказывали мне, что ночью, уже после отбоя, Молдагулова шепнула своей подруге Наде Матвеевой:
— Знаешь, Надюша, я плачу от радости: ведь это моя первая награда — благодарность боевого офицера.
Второй документ — рапорт капитана Селифанова: «В период с 19 по 21 июля (1943 г. — Н. У.) рота фронтовиков совершила 75-километровый марш с тактическими занятиями. На протяжении всего похода курсанты держали себя бодро, явных отставаний не было…» Далее шло описание подробностей марша. Среди них нет той, которую я узнал от боевых подруг Лии. Марш был завершен. Уставший капитан стоял перед строем роты и оглядывал шеренги бойцов. Он, мужчина, устал. «А каково им, девчатам?» — думал Селифанов. Но строй есть строй — святое место: здесь не всякому чувству можно волю давать. И офицер почти на крике выдохнул:
— Спасибо за службу!
4
Н. М. Уральский называет героиню так, как ее звали и в бригаде, и до войны — в детдоме, в кругу родных и друзей. И сама Молдагулова подписывала свои письма этим именем. Полное же ее имя — Алия. Что касается разночтения в фамилии (например, на мемориальной доске в Ленинграде выгравировано: Магдагулова), то оно появилось в детском доме. По этому поводу в письме к сестре от 15 мая 1943 года Алия писала: «…в детдоме мне при восстановлении метрики сделали ошибку в фамилии: вместо Молдагуловой написали Магдагулова» (примечание составителя).