Страница 26 из 66
— Так о чем грустишь, Григорий? — переспросил комиссар.
— О многом… О Севастополе нашем, о хлопцах этих вот, — он показал на раненых. — Нам бы туда, где они побывали, в Севастополь, на защиту его!
— А мы разве не защищаем его? Что ни день — со смертью в обнимку ходим. Войска на подмогу везем, раненых спасаем!
— И то правда, — признал Григорий.
Он вспомнил тот суровый зимний день. Кажется, девятого января. Бушевавшая накануне снежная буря к утру приутихла, и в ясном морозном воздухе, пронизанном лучами солнца, сигнальщики увидели шедшие в сторону Южной бухты самолеты. Стервятники направлялись бомбить стоявшую у Графской пристани «Абхазию».
Произошло все так неожиданно, что изготовившиеся к бою артиллеристы даже не заметили, как вздрогнул, а затем резко покачнулся корабль. Уже стреляя, они не обратили внимания на то, что подошедшая к транспорту для приема продуктов огромная баржа, оказавшись в центре бомбового удара, исчезла в морской пучине, унося с собой членов ее экипажа. Спасать тех, кто еще находился на поверхности воды, бросились «абхазцы», в их числе погибший позже Женя Волковинский. Каким-то чудом «Абхазия» осталась невредимой.
И еще. Тогда же, в январе, во второй половине. В полночь. Транспорт держит курс на Севастополь. Играет, беснуется снежная крутоверть. Она будто непроницаемым щитом закрывает «Абхазию» от всего мира. Сквозь порывы ветра радист едва улавливает сигналы Севастополя и Большой земли:
— «Абхазия», «Абхазия!»
А она молчит, не может отвечать, чтобы не раскрыть врагу свое местонахождение. Она мечется в открытом море, маневрирует, ловко уклоняясь от торпедных атак врага, одна, без защиты эскорта, ушедшего куда-то в сторону. И все же выполнила свой долг, на третью ночь пришвартовавшись в порту назначения.
Историю знаменитого в годы войны черноморского «плавучего госпиталя» я узнал недавно, хотя с Григорием Ивановичем Оноколо, старшиной сигнальщиков транспорта «Абхазия», знаком много лет. Мы оба живем и работаем в одном городе. Слышал я, что он бывший моряк. Но Григорий Иванович не очень любит говорить о себе.
Однажды встретились мы с ним в зале кинотеатра. Показывали документальный фильм «Корабли не умирают». Фильм этот рассказывает о судьбе «Абхазии», ее мужественных людях. С экрана глядели на нас боевые черноморцы, строгие и решительные. Сидевший рядом со мной Григорий Иванович был весь захвачен фильмом. Очень волновался. И я понял: этот фильм о нем, Григории Оноколо, о его корабле.
— Да, корабли не умирают, — повторил он название фильма, когда сеанс закончился. — А могла умереть наша «Абхазия» в любой из тридцати трех рейсов, которые она сделала за одиннадцать месяцев. Только подумать: обычное транспортное судно, маловооруженное, подвергалось четырнадцать раз артиллерийскому обстрелу, на него сброшено около пятисот авиабомб, наши зенитчики отбили более сорока групповых атак вражеских самолетов…
Потом, уже дома, он мне показывал книги о действиях краснофлотцев Черноморья. Книги с надписями: «На память боевому другу от Ф. И. Родионова». И письма, снимки, документы. И конечно, вспоминал. Особенно о Камыш-Буруне — маленьком, но важном в стратегическом отношении порте. Именно сюда, на Керченский полуостров, где Советское командование готовило наступление, спешно подтягивались наши резервы. Рейсы в Камыш-Бурун были проверкой мужества и боевого мастерства экипажей кораблей.
Уже в первый раз придя сюда, «Абхазия» подверглась многочасовой жесточайшей бомбардировке. Буквально через пять-семь минут Григорию с товарищами приходилось сообщать:
— Курсовой сто десять — три самолета!
— Курсовой сто — восемь «юнкерсов»!
Яростно отбивали их атаки артиллеристы «Абхазии», с трудом пробивавшейся к причалу по узкому фарватеру. Бомбы угодили в соседний корабль и баржу. Все гудело вокруг, груды земли и камня, смерчи воды вздымались вверх, с силой разбивались о корабль. Но войска были сгружены, раненые взяты. Отстреливаясь и искусно маневрируя, транспорт, чудом уцелевший в этой кутерьме, ушел в море.
Не легким был и следующий рейс в Камыш-Бурун, когда, оказавшись одна среди льдин, не имея возможности выгружать войска у причалов, «Абхазия» вела ожесточенный бой с налетевшими на нее немецкими бомбардировщиками. Бойцы добирались до берега по льдинам и доскам, под огнем противника. Каждый рейс мог быть последним. Но спасала выдержка людей, воинская сноровка.
— И еще, — добавляет Григорий Иванович, — мастерство моих боевых товарищей Белухи и Родионова, а также нового старпома Григория Лукича Надточего.
Обо всем этом вспоминал Григорий Иванович, разглядывая присланные друзьями снимки. Вот они на встрече в Севастополе, затем — в июне 1967 года — в Одессе. Григорию не удалось принять участия в этих встречах. Но он сердцем был с боевыми товарищами, приславшими ему приглашения. Они писали ему потом: «В Севастополе мы собрались под руководством нашего «старосты» — доктора Ефима Александровича Рагозина на встречу ветеранов с новым лайнером «Абхазия», ее молодым экипажем. Мы вручили ему эстафету мирного плавания, а военным морякам — наказ продолжать славные традиции черноморцев. Три дня мы встречались с моряками-севастопольцами. Такие не подведут…»
Да, тогда не довелось Григорию Ивановичу встретиться с дорогими его сердцу людьми. Зато ранней осенью 1968 года выпало ему побывать среди друзей. Бывшего моряка с «Абхазии» трудящиеся Новороссийска пригласили на торжества по случаю двадцатипятилетия со дня разгрома немецко-фашистских захватчиков в этом городе. Он не участвовал в освобождении Новороссийска, но с городом-героем, портом, к которому была «приписана» «Абхазия», портом, откуда они везли помощь Одессе и Севастополю, Ялте и Камыш-Буруну, связано многое. За тридцать три рейса «Абхазия» прошла под огнем тридцать тысяч миль, перевезла до ста тысяч воинов и гражданского населения.
— Вот сколько жизней спасла наша «Абхазия», вернее, ее люди, — с гордостью говорит бывший старшина сигнальщиков, заканчивая свой взволнованный рассказ о подвиге, который длился одиннадцать месяцев.
«Да, Гриша, пережитое не забывается. И мы отдаем дань погибшим товарищам. Тебя вспоминаем. Рады, что ты не вышел из строя», — читаю я вслух еще одно письмо ветеранов «Абхазии».
Григорий Иванович смущенно улыбнулся.
— Да, не вышел из строя. Уцелел…
Помолчал немного, перебирая события в памяти. Потом рассказал, как это было:
— 10 июня 1942 года мы в сопровождении эсминца «Свободный» шли в Севастополь с войсками. Швартовались, как обычно, у Сухарной балки. Ночью.
В тревожной тишине сходили на берег воины, сгружались боеприпасы. А с рассветом не меньше полусотни фашистских стервятников закружилось над бухтой. Вокруг рвутся бомбы. Грохочут наши зенитки. В этом аду медики переносят раненых в штольню. Страшной силы удар потряс судно. На корабле вспыхнул пожар. И все-таки экипаж остается на местах. Старшина сигнальщиков, стоя на мостике, докладывает капитану, что прямо на них идет новое звено «юнкерсов». Взрывы: один, другой, третий… Григорий прикрывает собой командира, и острая боль сразу в нескольких местах пронзает его тело. Старшина падает без сознания, изрешеченный осколками, тяжело контуженный.
— Пришел в себя на следующий день, уже в штольне, — заканчивает рассказ Григорий Иванович. — Узнал, что командир жив. Как тонула родная «Абхазия», не видел. Узнал об этом много времени спустя в госпитале. А позже боевые друзья сообщили подробности.
Но «Абхазия» живет и сейчас. Это новый корабль, принявший эстафету мужества. Корабли не умирают, как не умирают и подвиги, совершенные во имя жизни.
Вот, собственно, и вся история — маленькая страничка летописи Великой Отечественной войны. Героическая история «Абхазии», о которой напомнила присланная бывшему старшине сигнальщиков, председателю Чимкентского областного объединения «Казсельхозтехника» Григорию Ивановичу Оноколо горсть священной севастопольской земли.