Страница 19 из 47
— Бывает, — согласился Ромка, — Я тоже сначала боялся прыгать, а теперь хоть бы что.
Он разбежался и прыгнул «солдатиком». Валерка с завистью проводил его взглядом. Через минуту Ромка снова стоял на краю обрыва.
— Сейчас «бомбой». Смотри!
Он подпрыгнул, поджал в воздухе ноги и плюхнулся в воду.
— Ты не бойся, — уговаривал он. — Зажмурь глаза и прыгай. Вот так.
Ромка красиво, на этот раз почти без брызг, скрылся в бочаге. Когда он вылез, Валерка обиженно сказал:
— Думаешь, я не прыгну? Мне только сегодня почему-то не хочется.
Ольшанка — речка с чистой ключевой водой. В теплый солнечный день на дне ее виднеется много ярких камней. Без конца можно любоваться ими. Но только не бери их с собой наверх — тотчас же превратятся они в обыкновенные голыши, каких по крутым песчаным берегам Ольшанки видимо-невидимо.
Купались ребята долго, до гусиной кожи. Потом вылезли на берег и растянулись на траве. День был жаркий, без единого облачка на небе. Листья ольхи, источенные черными букашками, печально поникли, словно старались спрятаться от палящего солнца. Песок был горячий, и мальчики блаженствовали. Ромка говорил:
— У нас на Волге самодельный трамплин был. Длиннущая доска! Один конец в берег вкопан, другой торчит над водой не ниже дома…
— Прибавляешь! — нехотя возразил Валерка, похлопывая себя по голому животу.
— Ничего не прибавляю. Вопрос, какого дома. Есть дома маленькие, есть большие. Так вот с этого трамплина многие боялись прыгать. Я тоже боялся. Зайду на край доски и раскачиваюсь, а чтоб прыгнуть — нет! Качаться хорошо. Сердце так и замирает. Накачаюсь досыта, потом схожу на берег. Только однажды качался, качался, потерял равновесие и… полетел. Здорово перепугался. А как вылез из воды, и не страшно стало.
— Ну и что?
— С тех пор я стал прыгать каждый день. Напрыгаюсь — даже голова заболит. Хочешь, я тебя столкну? — внезапно предложил он.
— Ты… ты что? — испугался Валерка, отползая от края обрыва. — Выдумал тоже.
— Ну ладно, не буду, — смилостивился Ромка.
Помолчали. Потом Валерка сказал:
— Это еще что. Я, помню, раз полез на березку, а она — сломалась. Прямо на спину шлепнулся. Глаза закатил, и ни вздохнуть, ни выдохнуть. Полчаса не дышал.
— Да, попробуй, не дыши полчаса — задохнешься.
— Ничего не задохнешься. Можно потихоньку дышать… Ромка, слышишь?
— Ага, слышу.
В кустах затрещали сучья. Мальчики притихли. На высокой ольхе застрекотала сорока, словно засмеялась над кем-то.
Ветви вдруг раздвинулись, показалась бородатая голова с длинными рогами. Блестящий глаз с любопытством смотрел на ребят.
— Козел! — вместе выдохнули они, вскочив на ноги.
— Покатаемся, Ромка? А? — предложил Валерка.
— На козле?
— Конечно! Окружай.
Они стали подкрадываться к козлу. Тот обеспокоенно вертел головой то в одну, то в другую сторону. И вдруг громко заблеял.
— Ну, ты! — прикрикнул Валерка. — Стой смирно.
Но козлу смирно стоять не хотелось. Нагнув бородатую голову, он стукнул передней ногой о землю. Глаза у него теперь светились злобой.
— За рога его, за рога, — поучал Ромка, пятясь к кустам.
Козел презрительно посмотрел на него и неожиданно бросился к Валерке.
— А-а! — закричал тот и пустился наутек.
Козел с блеяньем несся за ним. Опомнился Валерка только перед самым обрывом. Он хотел повернуть в сторону, но ощутил тупой удар пониже спины и с криком «мама» плашмя полетел с обрыва вниз.
Когда он, отплевываясь, показался из воды, первая его мысль была: прыгнул! — и сердце заколотилось от радости.
А на берегу истошным голосом орал Ромка. Валерка мигом выбрался на берег и ахнул: козел катал Ромку по траве. Ромка ревел белугой. Валерка схватил сучок и самоотверженно бросился на помощь другу. Разъяренный козел повернулся к нему.
— Беги! — успел крикнуть Ромка и прыгнул с обрыва. Вслед за ним летел в воду, на этот раз самостоятельно, и Валерка.
А на обрыве стоял козел и победно блеял. Мальчики погрозили ему кулаками. Козел прыгнуть с обрыва не решился.
Вечером после отбоя Валерка лежал в кровати и мечтал. Вот скоро пойдут они в поход, и Маруся Борисова пойдет. На дороге им встретится волк или еще кто, Валерка бросится вперед и защитит собой Марусю, и вот его бездыханный труп лежит на дороге. А Маруся плачет: «Пусть бы уж лучше я…»
И жутко Валерке представлять так, и в то же время сладкая истома разливается в груди. Только как же Маруся останется одна? Диамат снова будет обижать ее.
— Ромка! Ты спишь?
— Сплю, — сонно ответил тот. Он наработался и накупался за день, и теперь ему было ни до чего. В палате темно. Свет выключили сразу после отбоя.
— А что, Ромка, пройдет много-много лет, встретимся мы с тобой когда-нибудь… Ну, например, приедешь ты в наш город из далекого плавания. Важный такой капитан. Спросишь, где живет мастер Валерии Алексеевич Неудачин, я то есть. Найдешь меня. Сядем мы с тобой и будем говорить. Я будто невзначай скажу: «Помнишь, Ромка, как мы с тобой в пионерском лагере отдыхали?» А ты скажешь: «Что-то забыл».
— Это почему я забыл, а ты не забыл?
— Это я к примеру. Может, ты и не забыл.
— Факт, не забыл.
— Верно, Ромка. Мы оба будем помнить. Поедем с тобой опять в наш лагерь. И станешь ты рассказывать у костра о своем плавании. Все будут хлопать…
— Это хорошо, — оживился Ромка. — Я люблю, когда хлопают… Мне уже раз хлопали.
— Врешь, Ромка. Когда тебе хлопали?
— Я стихотворение про маму-депутата рассказывал в рабочем клубе.
— За стих не так интересно.
— Если тебе, ты бы сказал: интересно. Знаю я тебя,
— Что ты знаешь? — всколыхнулся Валерка, поворачиваясь на бок. Он хотел еще что-то добавить, но так, и остался с открытым ртом.
— Ромка, там чего-то светится! — выдохнул он наконец. — Честное слово.
Ромка плотнее закрылся одеялом и с дрожью в голосе сказал:
— Что ты, Валерка, пугаешь! Ну что там может светиться?
— Не знаю… Ты посмотри.
— Я спать хочу.
Валерка перегнулся с кровати и стал рассматривать в углу около тумбочки какие-то светящиеся палочки. От страха замирало сердце.
— Ромка, гляди! — прошептал он.
Ромка натянул на голову одеяло, но вдруг вскочил, нагнулся к тумбочке.
— Это гнилушки, — сказал он. — Я сегодня в лесу набрал.
Он выбрал самую длинную палочку и взял ее в зубы. Лицо стало синеватым и страшным, как у мертвеца.
— Вынь, Ромка, боязно…
Но Ромка и не думал вынимать. Он взял еще две гнилушки, привязал их на нитку, потом приладил на лоб. Получились светящиеся глаза. Затем взял еще по гнилушке в руки. Теперь он походил на странное чудовище. Валерка, дрожа от восторга, тоже навешал на лицо гнилушек и вдобавок обернулся простыней.
Они прошли по палате, сожалея, что все спят. Потом Валерка шепнул другу, и оба, крадучись, вышли на улицу.
В это время в кабинете старшей пионервожатой шло совещание. Елена Григорьевна подводила итоги дня. Добрую половину выступления она посвятила отряду Яши Осокина.
— Сегодня пионеры из второго отряда купались на дальнем бочаге. Куда это годится? Жаль, что не удалось установить, кто именно был там.
Яша, уставший за день, дремал. Голос Елены Григорьевны доносился до него глухо, как из глубокого колодца.
— Осокин сегодня не наказывал Белосельцева и Неудачина. Это им наруку. Я считаю большой ошибкой вожатого…
«Чего она напустилась на наш отряд? — подумал Яша. — Дисциплина нисколько не хуже, чем в других». — И все же он понимал, что Елена Григорьевна права.
— Или еще… — начала старшая пионервожатая. Но так и не кончила. От павильона девочек донесся пронзительный визг. Вожатая отряда девочек выбежала из кабинета, не закрыв за собой дверь. Теперь визг нескольких голосов стал еще сильнее.