Последний человек

Когда предложение Райленда было поддержано, поднялся лорд Раймонд. Лицо его было спокойным и ласковым, все движения — как бы успокаивающими, мелодичный голос зазвучал словно флейта после громкого органного голоса его противника. Он сказал, что поддерживает предложение уважаемого члена парламента, с одной лишь небольшой поправкой. Он также готов вспомнить былые времена — борьбу наших отцов и отречение короля. Славный последний монарх Англии с истинным благородством и величием принес себя в жертву тому, что называли благом страны, сложив с себя власть, удерживать которую можно было лишь ценою крови его подданных. В благодарность ему эти подданные — называемые не подданными, но друзьями и равными — навечно присудили ему и его семье некоторые привилегии. Им было отведено обширное поместье и отдано первое место среди пэров Англии. Можно, однако, предположить, что венценосное семейство не забыло прошлого своего положения, и было бы жестокостью, в случае попытки его наследника вернуть себе то, что принадлежит ему по праву наследования, карать его наравне с другими претендентами, Оратор не говорит, что одобряет такую попытку, но считает, что она была бы проступком извинительным и если бы не доходила до объявления войны, то заслуживала бы снисхождения. В предлагаемой поправке он просит, чтобы в законе было сделано исключение для любого, кто стал бы претендовать на престол, основываясь на правах графов Виндзорских.

Прежде чем закончить свою речь, Раймонд живыми и яркими красками изобразил великолепие королевства в сравнении с коммерческим республиканским духом. Он заверил, что при монархии, как и ныне, любой человек в Англии может достичь высокого положения и власти — кроме одного лишь единственного поста, более высокого и благородного, чем те, какие может дать робкое правительство торговцев. И кроме этого исключения, в чем было бы отличие от нынешнего положения вещей? Сейчас список кандидатов на пост протектора поневоле ограничен немногими богатыми и влиятельными лицами и можно опасаться, что раздражение, возникающее каждые три года в борьбе за этот пост, для беспристрастного взора перевешивает все преимущества. Едва ли сумею я передать плавное изящество выражений и остроумные шутки, которые усилили впечатление от этой речи. Вначале звучавшая несмело, она сделалась уверенной; изменчивое лицо Раймонда засияло каким-то сверхчеловеческим светом; голос его очаровывал, словно музыка.

Мне незачем описывать дебаты, последовавшие за его речью. Представители фракций облекли вопрос в принятый лицемерный жаргон, скрыв простой смысл сказанного Раймондом в целом потоке слов. Предложение Райлен-да было отвергнуто; он удалился в ярости и отчаянии, а ликующий Раймонд ушел мечтать о своем будущем королевстве.

Глава пятая 57

Бывает ли любовь с первого взгляда? А если бывает, чем отличается она от любви, медленно выросшей из долгого общения? Быть может, она не столь длительна, но, пока длится, выражается с такой же силой. Мы блуждаем среди людей как в лабиринте, не зная радости, пока не обрели ключ, выводящий из лабиринта в рай. Все существо наше, бесформенное и темное, точно незажженный факел, пробуждается от этого огня, огня жизни; от него светит нам луна и сияет солнце. Не все ли равно, будет ли огонь высечен из кремня, заботливо раздут и медленно передан темному фитилю или сила его, мгновенно перейдя к родственной силе, сразу вспыхнет нам надеждой и путеводной звездой? Что-то забилось в самой глубине моего сердца, и со всех сторон окутала меня, точно плащом, цепкая Память. В каждом наступавшем мгновении чувства мои были новыми, не теми, что в прошлом. Дух Айдрис реял в воздухе, которым я дышал; глаза ее все время смотрелись в мои; запомнившаяся мне улыбка ослепляла меня; я шел, нет, не во тьме и не в пустоте, но в пространстве, освещенном новым, ярким светом, слишком ярким для зрения смертного. На каждом листке, на каждой малой частице вселенной (как на гиацинте слово at58) начертан был мой талисман: «Она ЖИВЕТ! Она ЕСТЬ!» Я не успел еще разобраться в своем чувстве, не заставил себя обуздать неукротимую страсть; в одной мысли, в одном чувстве была вся моя жизнь.

А между тем жребий был брошен — Айдрис станет женой Раймонда. В ушах моих уже звучали веселые свадебные колокола; я слышал, как приветствует новобрачных народ; честолюбец орлиным полетом взлетел к трону. Ему достанется и любовь Айдрис. Но нет! Она не любит его; она меня назвала своим другом, мне улыбнулась и мне вверила свои надежды, судьбу Адриана. Эта мысль растопила ужас, леденивший мою кровь, я ожил, прилив любви и жизни поднялся высоко, чтобы смениться отливом при новых изменениях в моих мыслях.

Дебаты окончились лишь к трем часам ночи. Душа моя была в смятении. Я быстро шагал по улицам, сам поистине безумен в ту ночь. Моя любовь, которую я с минуты ее зарождения назвал гигантом, боролась с отчаянием. Сердце мое — поле этой битвы — было ранено железной пятой одного из сражавшихся, увлажнено слезами второй. Взошла заря, ненавистная мне; я вернулся к себе, бросился на постель и заснул, — но был ли то сон? — ибо мысль моя не уснула, любовь и отчаяние все еще боролись, и я метался в нестерпимой муке.

Пробудившись, я не сразу пришел в себя. Я ощущал какой-то тяжкий гнет, не понимая его причины. Мне казалось, что я вхожу в зал совета собственного мозга и допрашиваю собравшихся там министров мысли. Но скоро, слишком скоро я вспомнил все — и существо мое содрогнулось от мук; я понял, что был рабом!

Внезапно, не дав доложить о себе, ко мне вошел лорд Раймонд. Он был весел и напевал тирольскую песню о свободе;59 приветливо кивнув мне, он раскинулся на оттоманке, напротив копии бюста Аполлона Бельведерского00. После нескольких незначащих замечаний, на которые я отвечал весьма сухо, он воскликнул, глядя на бюст:

— Говорят, я похож на этого победителя! Неплохая мысль! Пусть его голову чеканят на новых монетах. Для моих верных подданных это будет знаком моих грядущих успехов.

Он произнес это весело и добродушно и улыбнулся, но не презрительно, а словно подшучивая над собой. И вдруг лицо его омрачилось, и резким тоном, иногда прорывавшимся у него, он вскричал:

— Славно я вчера сражался! Такой победы я не одерживал и в Греции. Теперь я первый человек в государстве; я — герой всех песен, распеваемых на улицах, и за меня молятся все старушки. А что думаете вы? Ведь вы полагаете, что можете читать в человеческой душе, подобно тому как озеро на вашей родине отражает каждую складку и расщелину окружающих холмов. Скажите же, что вы думаете обо мне? Кто я? Будущий король? Ангел или демон?

Его иронический тон ранил мое исстрадавшееся сердце. Я был уязвлен дерзостью Раймонда и ответил с горечью:

— Есть такой дух, не ангел и не демон, и место его — в преддверии ада.

Лицо Раймонда побледнело, побелели даже задрожавшие губы. Его гнев лишь распалил мой собственный, и я ответил ему решительным и твердым взглядом; но он вдруг отвел глаза, опустил их, и его темные ресницы увлажнились слезами. Я смягчился и добавил, невольно смущаясь:

— Но вы-то не таковы, милорд.

Сказав это, я умолк, видя его волнение.

— Нет, — вымолвил он наконец, поднимаясь и кусая губы, чтобы сдержаться, — нет, я именно таков! Вы не знаете меня, Вернэ. Ни вы, ни вчерашние наши слушатели, ни кто-либо другой во всей Англии не знает обо мне ничего. По-видимому, я буду избран королем, рука моя готова взять скипетр, голова уже чувствует на себе корону. Кажется, что я обладаю силой, мощью и победой, что я стою крепко, словно колонна, держащая свод; а между тем я — тростинка! Я честолюбив и достигаю цели; сбылось то, что я видел во сне, на что надеялся наяву; меня ждет королевство, мои враги повержены. Но вот, — и он с силой ударил себя в грудь, — вот где мятеж, вот где препятствие, вот где деспот! Я могу выпустить из него всю кровь, но, пока оно бьется, я его раб.

Голос его прерывался; он опустил голову и заплакал, закрыв лицо руками. Я еще страдал от собственной потери, но это зрелище ужаснуло меня; и я не в силах был прервать такой приступ отчаяния. В конце концов он миновал; упав на оттоманку, лорд Раймонд несколько минут оставался неподвижен, и только изменчивые черты его лица отражали сильную внутреннюю борьбу. Наконец он поднялся и сказал обычным своим тоном: