Смерть Гапона

   Мартын не отозвался. Я, попрежнему, крепко держал ручку. По обводу двери, царапая отсохшую краску, [33//34] скользнули нащупывающие пальцы. Я почувствовал липкое прикосновение холодной и шершавой кожи и отдернул руку. Дверь ударилась о мягкое, задержалась и хлопнула с визгом. Из-за нее -- в упор стал Гапон, в расстегнутой шубе, в серой мерлушковой шапке, с всклокоченной бородой. Вместо глаз -- бель белков: зрачки закатились.

   -- Мартын!

   На дикий вскрик -- Мартын выскочил. Бледный.

   -- Слушали нас, Мартын! Убей!

   Он выбросил обе руки вперед, отогнув голову, целясь скрюченными пальцами.

   -- Убей! Ой, худо будет!

   Я опустил руку в карман. Но Мартын схватил за запястье, левой рукой быстро нащупал браунинг и вынул. Гапон кивнул головой, закрестился и шагнул мимо нас, через порог, в комнату.

   Дверь глухо хлопнула. В тот же миг сухим разрывом треснула там, в боковушке, дверная створка: сорванный замок перекатом простучал по половицам. Мартын шарахнулся в сторону. Я бросился вслед за Гапоном. Сквозь пролом, сгрудясь, напирали дружинники, Щербатый впереди.

   -- Братцы!

   Гапон прижался к стене и вдруг взвыл тонким, страшным, далеко слышным лаем.

   -- А-а-а-а-а....

   Щербатый, шатнувшись, сбросил тулуп. За дверью по лестнице вниз, загрохотал, шатая ступени, бег... дикий, без оглядки.

   [34//35]

   Мартын?

   Угорь опомнился первым. Он ударил широкой жесткой ладонью по раскрытому рту, далеко разбрызнув пенистую, кровью зарыжевшую слюну.

   -- Молчи, пес!

   Гапон захлебнулся и упал боком, запахивая шубу.

   -- Родненькие, милые, не надо...

   -- Вяжи его.

   Кто-то поднял с полу длинную тонкую бечеву... от корзины с вином и закусками... Щербатый, припав на колени, вывернул Гапону руки назад, круто ударив его лицом об пал.

   -- Продался, стерва... Михайло, браунинг с собой?

   -- Мартын унес.

   -- Братцы!

   Щербатый налег, вскрик оборвался стуком зубов об пол.

   -- Не бей, Щербатый!

   -- Отсунься, Михайло! Барничаешь! Собаке собачья и смерть. Чем его?.. Штопором, что ли?..

   Булкин пошарил по столу, сбрасывая на пол тарелки и банки. Был тут где-то...

   -- Ребята, поищи по дому, топор или что...

   -- Товарищи...

   -- Сказал, -- дико расхохотался, подгибая голову, Манджурец. -- Продал воскресение, Иуда! Опоганил на вечные времена!..

   И снова тяжелый удар головы об пол...

   Дом ожил. По комнатам, по лестницам, -- быстрые, крепкие, бегущие, ищущие шаги.

   -- Веревка. В кухне снял.

   Гапон рванулся отчаянным броском. Дружинники торопливо навалились кучей.

   -- Ты... драться!..

   -- Родные... сказать дайте...

   Николай, калачиком подогнув ноги, сел поодаль иа пол, быстрыми ловкими пальцами свертывая петлю. Он кивнул, оскаля короткие, до корешков стертые зубы.

   -- Поставь-ка его на ноги, ребята. Пусть побалакает...

   Гапона подняли. Я видел только вздрагивающий затылок и тонкую бечеву, закрученную на рукавах шубы.

   -- За что... братцы, родные мои... Ваш я... Мартына испытывал... слух о нем есть... что... предатель... Нарочно говорил... Я новое воскресение готовлю... не с крестом, с мечом... За тем и приехал.

   Голос тускнел... Сошел на шопот: он сам себе не верил, Гапон. Он отвернул голову в мою сторону, влево. Глаза стали влажными. Закапали быстрые, частые слезы.

   -- Пожалейте, родные, любимые...

   Николай поднялся, распрямляя петлю.

   -- А, ну, Угорь.

   -- Куда?--вскинул тот голову. -- На руке, что ли, в поволок? Крюка-то нет?

   [36//37]

   -- В той комнате вешалка, -- кивнул к двери Миней.

   -- Не сдержит.

   -- Сдержит, чего там.

   Гапон плакал, тихо всхлипывая. Угорь, придерживая за плечо, толкнул его в узкую дверь, меж ударом расщипанных планок. Вешалка в два крюка, в человеческий рост. Николай закрепил на одном свободный конец.

   -- Укороти.

   -- Все одно не подтянешь.

   Щербатый накинул петлю, далеко отогнув бобровый воротник.

   -- Садись, поп.

   Он нажал на плечи. Гапон осел под нажимом. Меж валенок Щербатого, вяло и мягко поползли от стены, из-под вешалки, коленко на коленко легшие цоги -- в новых ботах, в отогнутых брюках. Я вышел в комнату с розовыми букетами. Рабочие, толкаясь плечами, обступили Щербатого и Николая.

   Угорь вышел быстро, почти что следом за мной. Он был темен лицом, но спокоен. Новел глазами по стенам и спросил вполголоса:

   -- А тот где?

   -- Кто? Мартын? Он кивнул.

   -- Не знаю.

   -- Надо бы поискать. Ребята, брось попа, дохлый... Обшарь домишко. Куда Мартын задевался? Найдешь, волоки сюда, за загривок.

   [37//38]

   -- То-есть, как "волоки"?

   -- А вот так! -- блеснул глазами Угорь. -- Крюков-то два; рядом и повесим.

   -- Ты что, спятил?

   -- А ты что, не слыхал? Гапон -- Иуда, да и тот гусь -- хорош. Любо это будет, рядышком.

   -- Не дури, не дам!

   -- Тебя не спросился. Вступись, свяжем, верно говорю! Здесь у нас свое понимание! Ну, что?

   -- Нет никого. Пусто!

   Щербатый вынес бумажник Гапона и две записных книжки.

   -- Смотрикось, братцы. Деньжищ. И записки.

   -- Ладно. За заставой разберем. Прибери по полу, братцы, чтобы не столь приметно. Николай, пощупай попа, перед отходом.

   -- Сдох. Достоверно.

   Приладили кое-как выбитый напором замок. Сгребли в угол кучей битые тарелки, прикрыли газетой.

   -- Осмотрись, братцы. Следов не оставили?

   -- Откуда им быть. Обошлись тутошним.

   Входная дверь оказалась распахнутой. Ключ торчал изнутри. На улице -- пусто; по синему снегу, зигзагом, провалы тяжелых ботов.

   Угорь вышел последним. Запер дверь и забросил ключ за углом в чужой палисадник, в сугроб, под занесенной елью.

Цена 15 коп.

Москва б, Страстной бульвар, д. 11, телефон 5-51-69. Акц. Изд. О-во "ОГОНЕК".

Изд. О-во "ОГОНЕК" Москва -- 1928

Отпечатано в 7-й типографии ,,ИСКРА РЕВОЛЮЦИИ" Мосполиграфа. Москва, Арбат, Филипповск., 3.

Тираж 34.000. Главлит N А--14.971.