Александр Юдин

— Любопытен ты очень, а еще в особом отделе служишь.

Открылась дверь, негромко сказали:

— Заходите, Елионский!

Да, это был Елионский! Скрываясь от красных, он долго жил в глухой деревушке Медвежье, недалеко от станции Голышманово. Русая бородка, картуз. С приходом колчаковцев он стал героем: его включили в список пострадавших от коммунистов.

— Здравия желаю, ваше благородие, — весело приветствовал он полковника.

— Здравствуй, Елионский! Ну, садись, рассказывай.

— Сведения, ваше благородие, отменные и проверенные.

— Не набивай цену, Елионский.

Псаломщик пододвинул стул поближе.

— Разрешите, по карте покажу, ваше благородие?

— Показывай!

— Так вот, приехал я отсюда. Здесь стык 29 и 30-й дивизий красных, причем стык почти не прикрыт. Вот здесь, по дороге на Медвежье, лес. Тут может свободно пройти эскадрон или сотня незамеченной. Эта дорога ведет к штабу второй бригады 29-й дивизии красных. Все части бригады ведут бои. А штаб сейчас прикрыт только взводом разведки и штабной командой. Можно, ваше благородие, его не только разгромить, но и захватить ночью, прямо с комиссарами. Я берусь провести.

— Прекрасно, Елионский. Если это так и операция удастся — награда тебе обеспечена. И погоны.

— Я готов, ваше благородие. Момент превосходный.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Вечером кавалерийский эскадрон особого карательного отряда 2-й белогвардейской армии вышел рысью из Мокроусова. Впереди, рядом с капитаном Лисихиным, в дождевике, в надвинутой на глаза фуражке, ехал Елионский.

Штаб второй бригады 29-й дивизии располагался в пустовавшем поповском доме. Комбриг Николай Павлович Захаров и комиссар Александр Алексеевич Юдин только что вернулись из передовых частей, пили чай и негромко разговаривали.

— Молодцы, кавалеристы. Завтра же надо написать о их боевых делах листовки и отправить во все подразделения и части бригады, да и в «Красном набате» об этом следует дать, — говорил Юдин.

Было уже за полночь, когда во дворе штаба щелкнул одинокий сухой револьверный выстрел. Комбриг, переглянувшись с комендантом штаба бригады, сказал:

— Товарищ Иванов, идите, проверьте, в чем дело?

Не успел Иванов выйти за дверь, как в коридоре раздался крик:

— Белые! Нас окружили!

Юдин первым выскочил в коридор, в руке он держал маузер.

Красноармейцы бросились за ним.

— Тащи скамейки, закладывай дверь!

Раздались выстрелы, посыпалась штукатурка с пола и стен. Но дверь забаррикадировать не удалось. Белые были уже в коридоре.

В темноте завязалась упорная рукопашная схватка. Люди не знали, где свои, где чужие. Юдин стрелял из маузера через окно во двор по кавалеристам, окружившим штаб. Рядом с ним был комбриг.

— Свяжитесь по телефону с полками, — приказал он.

— Нет связи, товарищ комбриг, — доложил телефонист.

— Отходите в угловые комнаты, а там в сад! — скомандовал Юдин.

— Передайте команде, Иванов, пробиваться через окна в сад, а сам немедля в кавполк, мигом, — комбриг не договорил. Дом вздрогнул от взрыва гранаты. Рядом упало несколько красноармейцев.

— Идите, товарищ комиссар, — настойчиво звал телефонист. Но Юдин стрелял. Вот по коридору пробежало еще несколько человек, один из них вполголоса попросил:

— Товарищ комиссар, идите!

Юдин, не оборачиваясь, ответил:

— Отступать в угловые комнаты! — и выстрелил в перебежавшего от дерева к дому белогвардейца.

— А вы как, товарищ комбриг, товарищ комиссар?

Снова взрыв. Волна отбросила его в глубь коридора. Колчаковцы ринулись из коридора во внутренние комнаты.

Очнулся Юдин от выстрела, который прогремел возле самого уха. Попытался встать на ноги, но тут же получил сильный удар прикладом в грудь. Упал.

И вот они во дворе, окруженные белыми. Человек в дождевике и высоком картузе снует и снует среди пленных. Через плечо у него клинок, сбоку револьвер.

— Елионский, где тут комиссар?

— А вот он, господин капитан!

— Этот?

— Этот — комиссар Юдин.

— Обыскать.

Двое солдат начали шарить в карманах у Юдина.

— А это комбриг, господин капитан!

— А-а-а, это же бывший офицер!

Бешеный удар в зубы.

— Поручик, стройте эскадрон!

— Елионский, заберите документы! Быстро, быстро, господа!

Эскадрон спешно построился. Конница скрылась в лесу.

Между двумя кавалеристами шли комиссар и комбриг. Каратели торопили, беспрестанно хлестали пленных, матерно ругались. Они явно боялись погони. Сзади шел раненый комендант штаба бригады Иванов. От потери крови лицо его было мертвенно-бледным, ноги не слушались. Он еле-еле передвигался. А удары плетьми все сыпались и сыпались. Гимнастерка намокла от крови, в глазах — черные круги.

— Господин капитан, разрешите этого кокнуть? — сказал унтер, возглавлявший взвод.

Капитан вяло опросил:

— Который?

— А вон, во второй паре!

— Я бы их всех кокнул… Да вон тех птиц, — он показал на комиссара и комбрига, — велено доставить в полной сохранности. А этого? Этого можно в расход.

Раздался выстрел.

Рассвет. На лесной поляне сделали небольшой привал. Пленных окружили тесным кольцом и рассматривали, как диковинку. Вьюном вертелся среди офицеров Елионский. Колчаковскому холую казалось, что на плечах его сияют офицерские погоны, а в карманах звенят золотые.

Через день прибыли в Мокроусово.

Люди выходили из домов, а некоторые смотрели на проходящую колонну через заборы. А в середине колонны избитые, истерзанные, окровавленные пленники.

— И что это за хреновина, русские русских истребляют! — ругались старики, сидя на завалинках.

Некоторые смельчаки пытались подойти к пленным, но каратели отгоняли их плетьми и громко орали:

— А ну, посторонись!

А шествие все двигалось и двигалось. Впереди пленных все так же шли комбриг Николай Павлович Захаров и комиссар бригады Александр Алексеевич Юдин. Лица обоих были в страшных кровоподтеках. Без ремней, без фуражек и босиком они шли по улицам Мокроусова, еле переставляя ноги.

Колонна двигалась к центру села, к дому, где находился штаб.

— Ну, вот, и до места, кажется, дошли, — тихо проговорил Юдин, поддерживая комбрига, — крепись, командир.

Их втолкнули в темный, сырой подвал. Там были люди. Юдин поздоровался. Вразнобой ответило несколько голосов. Это были пленные красноармейцы из 29-й дивизии. Они сразу узнали комиссара второй бригады и обступили его.

— Садитесь, товарищ комиссар, — освободив чурбан, единственное сидение в подвале, сказал один из них.

— Что же, товарищи, закручинились? — бодро спросил Юдин.

— Каждый день расстреливают, товарищ комиссар!

— Не горюй, браток, а за Советы, за революцию умереть не стыдно. На миру и смерть красна. Правильно, товарищ комбриг? — обратился комиссар к Захарову.

— Правильно, Александр Алексеевич! Одного только простить себе не могу: резерв возле штаба бригады придержать надо было. Тогда не случилось бы этого.

Под вечер массивная железная дверь отворилась, и белогвардеец в черной папахе рявкнул:

— А ну, кто комиссар Юдин, выходи!

Александр Алексеевич подошел к Захарову, поцеловал его в разбитые губы.

— Прощай, командир, прощайте, товарищи! — вышел за дверь. Его провели во флигель.

В маленькой комнатушке за столом сидел полковник Бугров.

— Садитесь, господин Юдин, так, кажется, вас зовут? Нас интересует один вопрос, от ответа на который зависит ваша жизнь, Юдин. Покажите расположение вашей Третьей армии, базы снабжения, расположение штабов 29 и 30-й стрелковых дивизий. Это для вас большого труда не составит.

— Только и всего? Тогда, пожалуйста. Все штабы находятся по ту сторону фронта, а в штабах готовится вам гибель…

Полковник Бугров побагровел от злобы, а Юдин продолжал:

— Запомни, господин полковник, раз и навсегда запомни: пощады я просить у тебя не буду, предателем быть не собираюсь. Разговор считаю законченным.