Граница

— До смерти?

— До смерти.

— Покажитесь людям.

Лох и Дина, взявшись за руки пошли, обходя людское кольцо. Им кричали:

— Долгой жизни! Любви! Удачи!

— Ну, — вздохнул Лечко, когда новобрачные, обойдя круг, снова к нему подошли, — теперь-то гуляем?

— Гуляем! — ответил Лох.

Оглушительно загремела музыка. Ребята Безунуго Бочки явно как следует подкрепились и набрались новых сил. К новобрачным потянулись с поздравлениями. А Самоха занял место за столом, чтобы полюбоваться картиной происходящего.

Словно цветной вихрь закружился по лугу, пары пошли в пляс. Танцевали и Араконскую змейку, когда поток танцующих катился по периметру луга, словно гигантская сороконожка. Танцевали и Огневицу, особо ценимую девушками, так как этот танец позволял им в выгодном свете представить все пленительные изгибы своего тела перед восхищенными взорами мужской половины танцующих.

Потом все запыхались и сделали перерыв, пили, потому что почувствовали жажду, и ели, потому что почувствовали голод.

Подошла раскрасневшаяся Квета, держа в руках две объемистых чарки:

— Я хочу выпить с тобой, Самоха.

— За что? — улыбнулся Самоха.

Квета была хорошая девочка, но жениться Самоха еще не собирался. А что до плотского вожделения, то тут охлаждающе действовал свирепый вид Ноты Рыбаря, который бы ни на минуту не задумался снести голову обидчику дочки.

Вообще, Самоха был довольно рассудительный юноша, правда до тех пор пока, как говорила Мелита, вожжа не попадала ему под хвост. Но сейчас никакой вожжой и не пахло…

— За любовь! — торжественно сказала Квета.

— Естественно, — подумал Самоха и так же торжественно ответил: — За любовь!

Никогда Самоха не думал, что обычное фетидское вино может так ударить в голову. Он помотал головой, отгоняя морок, но от этого совсем поплыл. Мир сузился до девичьего лица, окаймленного ручьями золотистых волос, и прямо в душу смотрели бездонные, словно светящиеся, глаза.

— А теперь нам надо поцеловаться! — голос Кветы, как голос какого-то лесного божества, казалось, звучал со всех сторон. Противиться ему не было никакой возможности.

— Опоила чертова девка, — вспыхнула в голове Самохи последняя здравая мысль и он приник губами к полуоткрытым, ждущим губам девушки, от которых уже невозможно было оторваться, руки его сами собой обвились вокруг Кветы и он почувствовал, как тяжелеет ее тело.

И Безунуго Бочка, словно участвуя в заговоре, объявил, стукнув ногой по барабану:

— Танец ив!

На этот танец приходилась добрая половина дурных слухов, ходящих о Пойме. Во всей Архонии он был запрещен особым указом Верховника. И патрулям городской стражи было дано право казнить танцоров на месте. И кого-то даже казнили.

Но Пойма есть Пойма, на нее указы Верховника распространялись только в том случае если шла речь об обороне внешних границ.

Так что Безунуго Бочка вполне мог не опасаться за свою голову.

ГЛАВА 4

Заиграла медленная тягучая музыка, обнявшиеся, как можно крепче, пары почти не двигались. Самоха прижимал Квету к себе, словно стараясь проверить, насколько упруги ее груди. Груди ее были очень упруги, и тело податливо. Тяжесть в паху, на зло всем законам природы не придавливала к земле, а увлекала в небо. Не прерывая поцелуя, Самоха стал опускаться с Кветой на траву.

От немедленного грехопадения его спас возмущенный Клепила. Решительно встряхнув Самоху, он привел его в вертикальное положение и стал жаловаться на Жуча. Смысл его слов не доходил до Самохи, но, назойливый как солнечный зайчик, Клепила умел настоять на своем. Он втискивался между Кветой и Самохой, продолжая о чем-то без умолку говорить, глаза его обиженно щурились, а руки совершали рубящие, колющие и щипающие жесты, тогда как, разлученные друг с другом юноша и девушка, продолжали тянуться друг к другу через голову старого дурака. Наконец Клепила заподозрил неладное.

— Да вы что, перепились оба? — закричал он и начал вертеть головой, вглядываясь в их лица. Через минуту ему уже все стало ясно. — Так, — сказал он важно, — ты, девонька, придуриваешься.

Квета продолжала извиваться, покачивая бедрами, лицо ее оставалось отрешенным. Но провести ведуна было не просто.

— Да, да, придуриваешься. Иди, девонька. Ступай, Кветочка. — Но видя, что его слова не действуют, Клепила наконец рявкнул: — Ах, чертовка, а как отцу твоему пожалуюсь, что ты парней комыльником потчуешь, ох и даст он тебе березовой каши. Сказано, брысь!

Лицо Кветы мгновенно приняло нормальное выражение и, показав ведуну острый кончик розового языка, она, хохоча, упорхнула.

— Ишь ты, язык показывает, — бормотал Клепила, щелкая пальцами перед лицом Самохи.

Потом взял его за руку и как маленького повел из круга. Отойдя в темное место, Клепила открыл свою сумку с которой никогда не расставался и достав глиняную бутылочку и глиняный стаканчик, накапал в него тридцать капель какой-то остропахнущей жидкости и, приказав Самохе открыть рот, плеснул туда из стаканчика.

Самохе показались, что он проглотил огонь, хотел было выплюнуть, но Клепила, неожиданно сильными пальцами, сдавил его челюсти, не давая открыть рот, и давил до тех пор пока не решил, что зелье проглочено окончательно и бесповоротно. Словно занавеску сдернули с окна, в голове Самохи посветлело и он пришел в себя.

— Где Квета?

— Ускакала, отроковица, как коза. Ты бы с ней поосторожней, она тебя настоем комыльника попотчевала, от которого, знаешь ли, можно мужскую силу вовсе потерять.

Самоха прислушался к ощущениям внутри себя и нерешительно сказал:

— Я, вроде, не потерял.

— Да это к утру будет ясно, — утешил его Клепила и беспечно махнул рукой. — Главное, что живой.

— Так что Жуч? — с трудом ворочая языком, спросил Самоха.

А Жуч, незамеченный ими, был всего лишь в нескольких шагах и был тоже не вполне в себе, хотя его никто ничем не опаивал.

Незадолго перед тем, в перерыве между танцами, он подсел к жене начальника Южных ворот Пексигеля, которая скучала, глядя, как порученные ее попечению, барышни весело пляшут со своими новыми подружками, напропалую кокетничая с бряцающей саблями и шпорами граничарской молодежью, и поинтересовался, как она чувствует себя здесь, среди грубых жителей пограничья.

— Знаешь, — охотно вступила в беседу архонка, — хорошо. Люди здесь грубоватые, но славные. Муж мне такое рассказывал, а оно все не так и страшно.

— Да, — согласился Жуч, — тут страшного ничего нет. Страшно в Заречье.

Но разговор был бесцеремонно прерван, капитан архонской городской стражи Тино Гравин, который был свидетелем на свадьбе Лоха и Дины, возник перед ними с кубком в руке. Свою восьмиугольную железную шапку с белым пером он уже потерял. На очереди был панцирь, ремни которого капитан расстегнул, так как панцирь, по мере продолжения праздника, начинал ощутимо давить на живот. Пряди светлых волос прилипли к потному лбу, а круглые совиные глаза остекленели. Но голос капитана оставался на удивление трезвым, а речь внятной.

— Кого я вижу! И где! Восхитительная Диан, приветствую вас! — капитан галантно раскланялся.

Жучу показалось, что встреча с капитаном не очень обрадовало восхитительную Диан, но вида она не подала.

— Рада вас видеть, капитан, — сказала она.

— Паренек, пересядь пока, — обратился капитан к Жучу, — у благородных людей свои беседы.

Жуч пересел на соседнюю лавку и, подливая из кувшина в глиняную кружку, занялся свиным окороком. Привычный часами ждать в лесных засадах, он не любил терять время даром. И теперь краем уха прислушивался к разговору, прикидывая заодно сколько надо еще выпить капитану, чтобы он наконец угомонился. По жучевым выкладкам выходило, что наилучшего результата можно достигнуть, влив в Тино Гравина пару чарок молодого вина, присовокупив для верности немножечко браги. Теперь следовало обдумать, как осуществить этот план. Сделать это можно было несколькими путями… Но капитан сам ускорил события. Чего уж там кипело в его лысоватой голове, догадаться было мудрено, однако он внезапно на полуслове прервал свой рассказ о похождениях полковника городской стражи Туки Сильвера, место которого надеялся со временем занять, и вперив в Жуча неподвижный взгляд, которого так боялись арестованные, называя его взглядом змеи, прах побери, капитану было чем гордиться, сказал отчетливо и громко, безотносительно к своему рассказу о полковнике.