Страница 111 из 137
Зинаида говорила мне, что, когда перешли на другую марку продукции, большинство станков заменили автоматами. Вставил деталь — вынул. Если неполадка, автомат остановится и сигнал подаст. Работать легче, производительность выше, но мне было бы скучно. Да и всем, наверное, скучно, недаром Зина сразу на наладчика сдала, когда автоматы поставили. Все-таки головой надо думать, двигаться, комбинировать что-то, на горло жать.
Ну, а после работы мы с Зинкой бежали в ДК. Руководил нашим самодеятельным театром бывший артист МХАТа Андрей Иванович Донской. Ставил серьезные спектакли с настоящими костюмами, школа, которую он нам давал, была старомхатовская, без штампов обычной самодеятельности. Меня Андрей Иваныч выделял особо, поставил специально для меня «Грозу», где я играла Катерину, а Зинаида Варвару. Левка, которого мы тоже заразили нашей страстью на время, играл Кудряша. Андрей Иваныч мечтал поставить для меня пьесу «Псиша», малоизвестного какого-то старого автора, где я должна была играть крепостную актрису по имени Психея, но вдруг тяжело заболел и к нам уже не вернулся. Мы с Зинкой, правда, долго после ходили к нему домой, помогали, чем могли.
Нет, на заводе мне было интересно, тяжелая работа не отвращала: кругом жили и работали тяжело, это была норма. Но сцена уже имела надо мной власть: сладость преодоления страха контакта с залом — точно в холодную воду шагнул, — а после уже веселая свобода владения знакомыми и незнакомыми людьми — это я уже знала, жаждала этого, была не вольна в себе. Во ВГИК меня приняли сразу, уроки Андрея Иваныча себя оправдали. Приняли и Зинку, но она колебалась: уходить — не уходить с завода и как тогда жить на стипендию — продукты по карточке не выкупишь. Тут она снова забеременела — это решило ее судьбу.
Товарки по цеху первые пять лет все допрашивали меня, как я считаю, сильно Зинка прогадала?.. Я пожимала плечами, пожимаю и теперь. Из тридцати актрис, кончивших вместе со мной курс в мастерской известного режиссера, всерьез снимаются пять. А красавицы были, куда мне! И талантливые… «Верняка», «выслуги лет» нет в нашей профессии. Удача? Король-случай?.. Не знаю.
И потом — что значит «выгадала — прогадала»?.. Чем это измерять? Когда я была девчонкой, бабы во дворе говорили про кого-нибудь из жильцов — «они богатые», осуждая, согласно духу времени, но и завидуя. В те поры я завидовала девчонкам, ежедневно приносившим на завтрак булки с ветчиной или колбасой, ходившим в целых туфлях, «хороших» платьях, в теплых новых пальто. Голодные были, сытость казалась одной из непременных составных счастья. Теперь все вроде бы наелись, одеты, обуты… Чем же сейчас измерить разницу в «выгодности» моей и Зинкиной жизни? Кто из нас счастливее прожил свое, отпущенное? Зинаиде ее работа нравится и всегда нравилась, общественные свои дела она исполняет обстоятельно, со вкусом, с ощущением приносимой пользы; что касается личного, то и мужа до сих пор она любит, и дети здоровы, неглупы. В доме традиционный московский хлебосольный достаток, прочный покой…
А я?.. У меня все подчинено профессии, я счастлива успехом, несчастна отсутствием оного. Успех — это хорошая роль, где я могла бы проявиться, выложиться, передать себя людям… Я же чувствую в себе силы, нерастраченность таланта!.. Я вспомнила сегодняшнюю дневную съемку, представила эпизод, который должен сниматься вечером, — и даже застонала, так вдруг сделалось безысходно: полный крах какой-то, и впереди не предвидится радостей. Ролей для меня нет, давно нет, я играю не то…
Разве это роль — схема, каркас женщины, сумма прописных истин, набор штампованных эмоций? Тем не менее все это было бы удобоваримей, если бы сценарист попытался дать моей героине чуть-чуть иронического отношения к себе, наделил способностью иногда шутить над тем, что с ней происходит. Когда я соглашалась сниматься, надеялась, что найду какой-то ход, «оживлю», наполню юмором скучную схему, — видно, каждый из нас так самоуверенно думает, получая «не совсем ту» роль. Сниматься-то хочется!.. Но никаким актерским, талантом не закроешь бесталанную литературную основу. Увы!.. Все-таки самое великое чудо, которым владеет человек, — это речь, слово… Слово объединяет людей и разъединяет, делает счастливыми и несчастными, пронзает сердца и высушивает души… Лет двадцать уже я служу слову, но до сих пор иногда наивно изумляюсь: вроде бы сочетание обычных слов — читаешь, и сердце наполняется высокой болью, счастьем, делаешься на какие-то мгновения лучше… Катарсис… Забытый за непригодностью термин, я не помню, чтобы кто-то из критиков, пишущих про новые фильмы или театральные спектакли, помянул бы его. Очищение… Ведь мы не только шуты, развлекающие, занимающие публику, мы маги, призванные очищать души…
Щелкнул замок, вошел Алексей. Красавец мужчина в черной небольшой бороде, белозубый, улыбчатый, высокий, кольца на белых с розовыми ногтями руках — обручальное и два тяжелых перстня. Шамаханский принц…
— Приятная неожиданность! — зарокотал он. — В постели — прелестная женщина, к тому же собственная жена!
— Мы снимаем режим сегодня, — попыталась я его остановить. — Через полчаса мне на грим.
Но он уже плескался, отфыркиваясь, под душем, вышел в халате, с прилизанными мокрыми волосами, белоногий, очень роскошный и вовсе нежеланный мне. Что делать, я вообще малотемпераментная женщина. К своему красивому мужу отношусь великолепно: лучшего спутника жизни не выдумаешь. Дома все усовершенствования он делает собственноручно, с машиной возится сам, когда Сашка росла, я без забот могла оставлять ее с отцом, уезжая в экспедицию. В компаниях остроумен, весел, танцует все на свете и лучше юных. Недавно снимали «Танцы во дворе моего дома», не явилась массовка по вине помрежа — загримировали всех, мало-мальски умеющих танцевать в группе, — тут уж Алексей по праву был главным действующим лицом. Но я не хочу его…
Однако жена — это тоже профессия, существует привычка, покорность традиции и так далее и тому подобное…
— Сашке позвони, — сказала я. — Сейчас примчится меня будить. Пусть идет с Игорем обедать.
— Почему вы считаете, что я опять должна быть здесь жалкой и скромной? Это ханжество уже! Она видит в его глазах восхищение, в ней женщина заиграла! Должна же она хоть раз быть в фильме женщиной! Любить — это не преступление, это божья благодать. Не мешайте мне своей убогой арифметикой!
— Ну вот, договорились до мистики: бог, убогий!.. — воздев театрально руки, Валентин Петрович пошел к режиссерскому креслу, сел. — Делайте как хотите, но все равно эту сцену заставят вырезать. «Ханжество»!.. А то вы не знаете, из кого худсоветы состоят.
Впервые в жизни я сорвалась на площадке, усталость все-таки берет свое. Обычно я умею сказать то же самое с улыбкой. Сейчас я кричала не помня себя, как базарная баба, как на кухне, перед группой стыдно, все отводят глаза. Только Игорь Сергеевич с интересом посматривал на меня да Сашка усмехаясь подмигивала.
— Она права, — вдруг словно отрубил Кирилл. — Или теперь вы дадите нам свободу, или я бросаю все и уезжаю. Незачем было приглашать нас сниматься, если вы диктуете каждую интонацию. Всё. Стася, не нервничай, давайте снимать.
Кирилл обычно отмалчивается: знаменитый отличный актер, снимается много, эта роль ему не так уж и важна, я уговорила его сниматься. Его неожиданная поддержка тронула меня почти до слез, — чтобы успокоиться, я подхожу к парапету, разглядываю красный в черных полосах облаков закат, черную в красных зигзагах реку. Снимаем «режим» — вечерняя съемка. На пленке получится почти так же, чуть, может, потемней, чем натура. Красиво. Кирилл подошел, обнял меня за плечи.
— Не трать себя, дело того не стоит, — говорит он довольно громко.
Ну вот, не хватало еще разреветься от жалости к самой себе. Надо переключить эмоции на прекрасное, собраться. Через мгновение оборачиваюсь, спрашиваю с улыбкой:
— Итак, снимаем?
Режиссер обиженно молчит, Игорь Сергеевич весело ответствует: