Лёха

Пиво тут было ни при чем, пиво как раз пили в автобусе, на котором их коллектив прибыл в эту глушь, но присловье было хорошо, Валерке тоже нравилось, вот Леха его и пользовал к месту и не к месту, нельзя сказать, чтоб был Леха очень уж веселым юмористом. Так, а что там было в кустах? Что-то еще запомнилось или нет? Запомнилось – когда он залез поглубже, путаясь в ветках и сделал свои маленькие, но важные дела, рядом с собой Леха увидел маленький огонек – ну вот как светлячок из детства, только те были зеленые, а этот огонек был мерцающим желтым – от лимонного до оранжевого и висел практически неподвижно. Еще подумал: «Принесу телкам, а там видно будет. Пожалуй, все же Танька! Хотя у Лильки такое декольте… И соски через купальник торчат!»

И вот на этом все воспоминание заканчивалось. Вроде как он этого светляка все же цапнул. Ну не светляк же его так оглоушил? Ладно, надо выбираться. Можно подсуетиться и попасть на перерыв, может, это проскочит? Все-таки генеральный не всех сотрудников всех филиалов в лицо помнит, может, и удастся тихо подсесть в задний ряд, как будто тут и был? Времени-то сколько сейчас?

Айфон не порадовал. Получалось, что на два часа уже опоздание, тут уже точно переписали всех на тренинге. Ладно, все равно выбираться из кустов придется. Вот вопрос – куда? Леха прислушался, но ни черта слышно не было – лагерь же вроде б должен быть рядом, хотя если все на тренинге, то перед генеральным никто не пошумит. Валерику позвонить не выйдет: айфон исправно сообщал две новости – и обе неприятные – связи нет и зарядка вот-вот закончится. Здорово! Этот захолустный городишко с украинско-белорусским окончанием на «о» не подкачал.

Леха выругался и, стараясь, чтобы гудевшая голова не слишком раскачивалась из стороны в сторону, побрел туда, где вроде бы был просвет среди этого чертова кустарника. Когда выдрался из проклятых кустов, понял, что не туда вылез – проселочная дорога тут имелась, озерцо тоже, а вот здоровенного лагеря и следов не было, даже тех же бутылок пластиковых и всяких упаковок, словно кто специально берег выдраил, как тысяча китайцев. Пошлепал по песочку вдоль берега, сколько глаза хватало – никаких признаков людей. Тишина почти полная, только комарье звенит, да здоровенные такие, заразы. Ну ваще!

Оставалось только идти по этой дорожке, она-то всяко куда-нибудь приведет, а там договориться, чтобы подбросили до лагеря… Работу свою Леха не любил, зарплатой был недоволен, но вот так глупо с ней расстаться тоже не хотелось. Опять же обедом должны были покормить, с завтраком-то он уже пролетел, как фанера над Парижем.

Идти в пляжных шлепанцах было неудобно, дорога была в лужах и глубоких колдобинах. Леха шел и чертыхался. По-прежнему вокруг не было ни души: хоть бы какой пейзанин на мотоцикле попался – так нет, тихо вокруг. Разве что вот комары стараются изо всех сил. И мухи откуда-то взялись – здоровенные, наглые, изумрудно-зеленые и синие, блестящие, словно китайские игрушки. И запашком каким-то потянуло. Сладковатым, но неприятным. Что-то с этим запашком было связано. Не сейчас, в детстве вроде… Помойка? Нет, не то. Леха покрутил носом, прошел еще полста метров и ахнул – за поворотом эта убогая дорога, если ее можно было так назвать, наконец вылезала из кустов на более-менее ровное пространство, и теплый ветерок именно отсюда тянул гадостный запах, который тут стал гуще, и Леха отлично увидел – откуда и чем пахнет.

Прямо у дороги торчал непонятный буро-черно-белый бугор, поодаль из травы так же холмились чем-то похожие бугры той же расцветки. Скорее удивившись, чем ужаснувшись, Леха вдруг понял, что это валяется и воняет падалью здоровенная коровья туша. И дальше – тоже дохлые коровы, и их тут не меньше двух десятков. И ладно бы просто дохлые коровы, мало ли – может, их с ближайшей фермы сюда приволокли… Но с этими было все очень неладно – распотрошена была ближайшая туша совершенно зверски, валялась в луже кровищи, и из вздутого брюха вывалились сизые и зеленоватые кишки. Бурые пятна крови так же пятнали и соседние туши. Радостные мухи жужжали на манер нескольких генераторов – столько их тут было! – и оторопелый Леха, содрогаясь от брезгливости, злобно отмахивался от тех, что садились на него.

Отшлепав подальше от лежащей почти на дороге коровы, Леха наконец-то ужаснулся, потому что до него доперло, что запросто так убивать стадо коров никто не будет. Одна за другой в голове пронеслось сразу несколько идиотских мыслей, которые и сам Леха таковыми посчитал. Какие тут волки! И инопланетяне тоже не бывают. Тем более они берут внутренности, а тут вон – валяется. Тогда кто? Испугавшись того, что его сейчас увидят и либо грохнут как свидетеля, либо загребут как виновника, Леха присел на корточки и перевел дух. Потом со скрипом в и так натруженной голове сообразил, что сидеть на корточках посреди дороги всяко еще глупее, чем просто идти. И заметно издалека и толку нет. Лучше идти. Вопрос – куда? Может быть, назад пойти? А что там – медом намазано? Или все-таки вперед? Странно это все.

Леха поднялся и по возможности быстрее засеменил в неудобных шлепках по засохшей грязи проселка, стараясь при этом съежиться и проклиная кричащие цвета футболки и шортов. Теперь на обочине было довольно много хлама, в основном какие-то бумажки и тряпки, но к мусору вдоль дорог Леха привык и тут только удивился, что нет вездесущих пластиковых бутылей и пивных банок.

Когда запах стал слабее и Леха перевел было дух, подловатая дороженька преподнесла еще гадостный сюрпризец – семенивший, как пожилая китаянка, по обочинке Леха чуть не наступил на сверток каких-то грязных тряпок, в которые была замотана кукла. То есть внешне она была похожа на куклу, такую Леха дарил сестре Валерки – здоровенная куклеха, размером с годовалого младенца и выглядевшая как младенец, только эта кукла была очень грязной, загаженной чем-то и сильно помятой. На голову этой кукле словно наступил кто-то. И цвет у куклы был неправильный, восковой, зеленоватый. И опять мухи. И опять запах.

До старательно отпихивавшегося от дикого факта сознания все-таки дошло – это ни фига не кукла, это как раз младенец. Настоящий. Мертвый. Точнее – убитый.

Тут Леха почувствовал, что его холодом просквозило. Ледяным ужасом. Это все было категорически неправильно, такого просто не могло быть, чтоб вот так по дорогам валялись убитые коровы и младенцы. Ясно – тут маньяк какой-то бродит. Судя по тому, как изувечена была корова – не меньше чем с бензопилой. Ничего другого и в голову не приходило. Разве что уж совсем экзотика – типа Хищников целой командой. Или там Чужих. Чужие так же выдирались при своих родах из организмов-носителей. А ведь похоже! Это что: тут, в белорусской или, черт ее дери, украинской глубинке – два десятка Чужих?!

Леха дернулся обойти сверток с трупиком стороной и напоролся на еще одного мертвеца, которого до того прикрывала не шибко высокая, но густая трава, только небольшой проплешиной выдавая место, где, раскинувшись навзничь, валялась белобрысая девчонка лет десяти с грязными босыми ногами. Леха оглянулся и вздрогнул – таких проплешин было еще несколько. Сунулся было к ближайшей, увидел там мертвую в платочке и старушечьей одежде, потом понял, что оскаленное лицо покойницы совсем молодое – она не старше Лехи, просто оделась зачем-то так, по-старушечьи; наверное, это богомольная, ну православная в смысле, они так наряжаются. И тоже вся растопорщена и в кровище, уже засохшей.

Да что тут такое происходит?!

Леха дико глянул вокруг и совершенно неожиданно для себя рванул неуклюжим галопом по дороге. Хватило его сил метров на пятьдесят, все-таки бегать он со школы не бегал, да и жирком подернулся, пузиком оброс. Остановился, задыхаясь и морщась от боли в разбитых ногах… И вздрогнул от негромкого, но очень злого возгласа:

– Стой!

Леха затормозил как можно резче, глянул вбок – там, плохо видимый в пушистых кустиках, стоял коренастый парень в желто-зеленой мешковатой одежде, с расплющенной на круглой, стриженной наголо голове странной шапочкой. Тут только Леха понял, что в руках этот парень держит здоровенное длинное ружье, и ствол этой длиннющей дуры направлен прямо на него.