Страница 4 из 54
17. Сергей Пономаренко и Андрей Пилявец дегустируют сенаж. Юрий Осаулснко следит, чтобы и коровам осталось
18. В. Т. Гридчин, «съевший собаку на сенаже», рассказывает, как это делается, Юлии Подольховой и Виктору Клейманову
На одном из полей в Михайликах я взял пригоршню земли (фото 16). Она была (в ненастный день!) «сыпотной» (так называют в Сибири разваристую картошку), приятного коричневатого оттенка, с крошками органики, пахла горячим хлебом. Казалось, что её можно есть «сырой», не ожидая, пока на ней что–то съедобное вырастет. А на ферме мои спутники нахваливали вкус… сенажа (фото 17). Даже полуфабрикат — сенаж — приятен на вкус! Разве можно, Семён Свиридонович, награждать такое земледелие — умом не постижимое и словом не описуемое — скучным (хоть и очень точным) эпитетом — реабилитационное?
Когда подчеркивается возможность, хозяйствуя на земле, беречь окружающую среду — Семён Свиридонович употребляет эпитет экологическое. Ещё одним названием — органическое земледелие — акцентируется внимание на производстве съедобных, безвредных для здоровья продуктов питания.
Именно такие продукты называют обычно органическими. Но, на мой взгляд, со словосочетанием «органические продукты питания» не всё ладно.
В давние, скажем, петровские, или даже более близкие, довоенные времена, продукты питания были настоящими. Какая ирония — продукты были продуктами, но назывались просто продуктами, без уточнений типа органические, экологически чистые, биологические…. А специальные уточнения изобретались для всякого рода заменителей, наполнителей, муляжей: эрзац–кофе в Германии, синтетическая икра в лаборатории академика А. Н. Несмеянова и т. п. И это было «по–честному».
Позже, когда земледельцы наловчились производить вместо овощей и фруктов начинённые «химией» муляжи, слово продукты было ими «приватизировано», и теперь производители настоящих продуктов, такие как, например, «Агроэкология», вынуждены для их идентификации искать разные галлицизмы и американизмы. И как бы на этом языке выглядело описание Алексеем Толстым застолий Петра I? Не пора ли производителям муляжей самим озаботиться лингвистическими изысканиями? Сами напихали в огурец всякой гадости — сами и подбирайте (вам ведь виднее!) подходящее название для выращенного вами муляжа: «огурец сульфатный», «огурец нитратный», «огурец отвратный»… А просто огурец оставьте тем, кто выращивает огурцы. А то получается «за моє жито мене й бито» (жито — рожь).
Но вернёмся на землю. К более или менее стройному представлению о природосообразном земледелии я шёл долго, извилистым путём. Поражаюсь и восхищаюсь тем, как смог Н. И. Курдюмов с ходу, уже в первой книжке «Умный огород», составить такой список принципов этого земледелия, который даже через 10 лет не выглядит наивным или устаревшим. Ведь и сегодня ситуация вокруг природосообразного земледелия — «не разбери–пойми»: всякое новшество объявляется его признаком.
Сведя воедино свои шатания и итерации и юношеские (что не помешало им быть прозорливыми — очень выпукло звучал бы в этом контексте украинский эпитет «делекоглядні») наброски Ника, я выделил две группы признаков, скорее — «инструментов» создания природосообразного огорода.
Первая группа признаков относится непосредственно к почве. Эти признаки не могут не «броситься в глаза» ужу или жабе, перебравшимся из традиционного огорода в природосообразный. А для того, чтобы разглядеть признаки второй группы, надо подняться на высоту птичьего полёта, туда, «…где поёт так громко / над подруженькой своей / жаворонок звонкий». Признаки второй группы касаются, скорее, не земли, а менталитета земледельца.
При формировании перечня характеристических признаков пришлось критически пересмотреть некоторые распространённые подходы.
Можно встретить, к примеру, утверждение, что признаком природосообразного земледелия является обработка почвы плоскорезом Фокина. Но это нелогично ни с какой точки зрения. Во–первых, этим искусственно принижается универсальность изумительного инструмента — им удобно работать в любом огороде, будь тот хоть трижды конвенциальным. А во–вторых, упоминание о плоскорезе Фокина подразумевало бы ограниченную площадь, на которой возможна ручная обработка.
Только не надо мои слова о плоскорезе Фокина толковать как желание бросить на него тень. Наоборот, я защищаю плоскорез от настойчивых попыток прилепить его не по делу и, в конечном счёте, «принизить» его. Для меня этот инструмент дороже многих изобретений человечества. С моей точки зрения, телевидение, к примеру, стремительно тянет людей назад, в пещеру (если не на деревья к обезьянам), эффективно отучает нас читать и размышлять над прочитанным. Мне, например, понятно поведение замечательного украинского актёра Богдана Бенюка, запрещающего смотреть телевизор своим внукам — Богдан хочет видеть внуков людьми. Хотя — с педагогической точки зрения — этот запрет, возможно, не безупречен.
Словом, я готов был бы приплатить, чтобы телевидение исчезло из нашей жизни. «А Вас, Плоскорез, я попрошу остаться». Но не в качестве признака какой–то конкретной системы земледелия, а в качестве изумительного инструмента для каждого земледельца.
Совсем неуместно привязывать к альтернативному земледелию ЭМ-технологии. Скорее наоборот: «эмочки» нужнее в традиционном огороде, где пахота/перекопка, минеральные удобрения и прочие «урожаев командиры» регулярно уничтожают (вместе с прочей почвенной живностью) колонии бактерий, и их надо восстанавливать чаще и интенсивнее, чем там, где о благоденствии бактерий пекутся круглый год, где и без «дотаций» поддерживается естественный бактериальный фон.
Строго говоря, ЭМ-технологии не столько следуют природе, сколько пытаются повлиять на неё. С помощью эффективных микроорганизмов можно что–то подправить, можно вслепую что–то улучшить здесь и сейчас, но это ещё не основание говорить об ЭМ-технологиях как о характеристическом признаке природосообразности.
К тому же, ЭМ-технологии не познаны в должной мере (во всяком случае, научные сведения о них не стали общедоступными), не управляемы, не предсказуемы, есть в них что–то от шаманства. Не могу я взять, к примеру, в толк, зачем для разных целей предписываются (и притом достаточно строго, с умным видом) концентрации 1:2000, 1:1000, 1:500, 1:100…? Разве число бактерий не удваивается в благоприятных условиях каждые 20 минут? Разве нельзя раствор концентрации 1:500 заменить раствором 1:2000, приготовленным 40 минут назад? И сократить расходы (надо сказать, немалые!) вчетверо? Или я совсем немощен в арифметике? Разве не была бы гораздо более естественной (и не менее «строгой» с научной точки зрения) рекомендация просто «плеснуть» ЭМ-препарата в бочку и не думать о наукообразных концентрациях?
Кстати, впервые я увидел этот «плюх» у поминавшихся ранее добрым словом Светы и Андрея Марченко. Это меня шокировало, засело в памяти, «прокручивалось», пока не пришло понимание, что «плюх» — это и есть максимально потребная, «провизорская» точность в работе с «эмочками».
А с какой целью рекомендуется вносить в настой с эффективными микроорганизмами едкую щёлочь — золу? Ведь для почвенной живности губительны растворы даже куда более «смирных» минеральных удобрений! На многие такого рода недоуменные вопросы нет ответов — вот почему упомянуто о шаманстве. Возможно, эти слова резковаты, но пока нет стройной и доступной концепции ЭМ-технологий. А в том, что выходит из–под пера производителей и дистрибьюторов, трудно отделить науку от коммерции. И относиться к нему с абсолютным доверием — не лежит душа. А если кому непонятно, почему — могу отослать к любой пьесе А. Н. Островского, не упускавшего случая «оттенить» моральные достоинства купцов (тогдашних «дистрибьютеров»).