Страница 78 из 148
— Добрый день. Я — доктор Ливингстон, — поприветствовал он незнакомца, по всей видимости, дежурного санитара.
— Да-да, мы вас заждались. Позвольте проводить вас в сестринскую.
— Спасибо, — ответил Барни, стреляя глазами по сторонам.
Они прошли через две двери, и справа от них возник седой человек. Голову он держал набок, а руки ходили ходуном: пальцы левой исполняли какую-то замысловатую пляску, а правой ладонью он ритмично водил над левым плечом.
— Это Игнац, — пояснил негр, — Он играет.
— A-а, — протянул Барни и, осмелев, спросил: — Во что играет?
— Доктор, вы разве не видите его «Страдивари»?
— Ах, ну да, конечно. Только звук никак не расслышу.
— Но, доктор, вы же помните: «Слышимая музыка звучит сладко, а неслышимая — во сто крат слаще…»
Барни оценил.
— Удачно сказано! — восхитился он. — Джон Китс тоже был врач. А кстати, — добавил он и протянул руку, — я еще не знаю, как вас зовут.
— О, — ответил негр, — я думал, вам во дворце сообщили.
— Не понял?
— Вы разве не слыхали, что Понтий Пилат задумал меня распять?
— Господи Иисусе! — воскликнул Барни, моментально сбитый с толку.
— Да, сын мой. И когда я в ночь с пятницы на субботу предстану пред Отцом своим, я замолвлю за тебя словечко.
Неожиданно раздался сердитый голос:
— Мистер Джонсон, что вы там наговорили этому юному доктору?
Громила повернулся к приближавшейся старшей медсестре (по крайней мере, Барни надеялся, что это именно она). Та бодрым шагом шла им навстречу, грозя верзиле пальцем.
Тот шепнул Барни:
— Поостерегись, сын мой! Эта женщина — суккуб, она демон в женском обличье.
Сестра подошла.
— Доброе утро, — сказала она. — Я сестра Джейн Херридж. А вы, должно быть, доктор Ливингстон?
— Доктор Ливингстон? — с восторгом выдохнул негр. — А я, стало быть, Генри Стенли.
— А теперь, мистер Джонсон, ступайте и займитесь своими фантазиями, а нам с доктором нужно переговорить. Я уверена, он скоро опять вас навестит.
Сестра увела Барни, по дороге заверяя его, что многогранный бред Джонсона носит абсолютно безобидный характер.
— Вообще-то он не здешний. Он из отделения неотложной госпитализации. Но любит изображать из себя добровольного санитара. У нас очень не хватает людей. А он такой общительный, так хорошо понимает других…
«Наверное, благодаря тому, что он сам — во стольких лицах», — мелькнуло у Барни. Он оглянулся назад, на огромную фигуру мистера Джонсона, который сделал прощальный жест.
— «Прощай покой! Прощай душевный мир!»
— Это Шекспир, — пояснил Барни сестре. — Но из какой пьесы, хоть убейте, не помню.
Негр издалека крикнул:
— «Отелло», третий акт, сцена три, строка триста пятьдесят один!
Через минуту они уже были в своем «укрытии», за звукоизолирующей стеклянной перегородкой сестринского поста, и пили кофе из бумажных стаканчиков с пластмассовыми подстаканниками.
— Он просто гений! — восхитился Барни.
Сестра отозвалась:
— Доктор, мне думается, что самое печальное в этом отделении то, что там заперты одни непризнанные таланты. Заперты — не в смысле сидят под замком. Заперты у каждого глубоко внутри. И с этим ничего нельзя поделать.
Она провела его по «объектам». Окна, напоминающие о тюрьме, были ему уже не в новинку. Палаты с мягкими стенами — тоже. (Он не мог заставить себя называть их камерами, хотя сходство было налицо.) Зато Барни поразили спальни. Спальные помещения походили на бараки в летнем лагере, только там, где скауты спят впятером или вшестером, размещалось…
— Сколько здесь человек, сестра?
— Шестьдесят, — ответила та. — Рассчитано было на сорок, но вы знаете, какие у нас проблемы…
«Нет, не знаю! — мысленно возмутился Барни. — Что у нас, эпидемия психических заболеваний?»
— Как вы их лечите? — спросил он.
— Видите ли, доктор, в прямом смысле мы их не лечим. Кое-как режим соблюдаем… Вы же понимаете, что значит поднять шестьдесят человек, построить их, отправить на завтрак…
— Построить?
— Ну, я неточно выразилась. Мы стараемся, конечно, чтобы они шли в столовую парами. Так с ними легче управляться.
— Как в Ноев ковчег… — рассеянно бросил Барни. И спросил: — А что потом?
— Для тех, кто еще может как-то общаться, у нас предусмотрены занятия рисованием и рукоделием. Время от времени с ними даже проводят уроки танцев. Но большинство просто стоит и занимается… ну да вы сами видели, чем они занимаются. И так — до следующей кормежки. Потом им дают лекарства — и все.
— И все?
На лице медсестры появилось нетерпеливое выражение.
— Доктор Ливингстон, их шестьдесят, а нас — восемь. Включая мистера Джонсона. Приходится давать им успокоительное, иначе тут будет полный хаос.
Барни кивнул:
— Если это вас не слишком затруднит, я бы хотел посмотреть некоторые истории болезни.
— Разумеется, — ответила сестра и повела его назад, к себе в кабинет.
Черт побери! Даже беглого взгляда на карты больных Барни хватило, чтобы прийти в ужас от того количества препаратов, которое здесь давали пациентам.
— Боже мой! — сказал он старшей сестре. — От ваших дозировок даже супермен впадет в спячку.
— Я удивляюсь, что вам не жалко времени на эти карты, доктор.
— Так это же моя работа! — удивился Барни.
— Если вы возьметесь прочесть от корки до корки историю болезни хотя бы одного нашего пациента, можете считать, что и ординатура ваша уже прошла. Большинство лежит здесь, сколько я себя помню. Миссис Ридли скоро отметит двадцатипятилетие своего лечения, только она этого не поймет.
А Барни подумал: «А что, если они сюда поступили в гораздо менее плачевном состоянии, чем стали?»
— Миссис Херридж, скажите, пожалуйста, а отсюда кто-нибудь выходил?
— Не в том смысле, который вы в это вкладываете, доктор. Они же преимущественно уже немолодые люди и…
— …выходят отсюда уже в гробу, хотите сказать?
Ему показалось, что на ее лице появилась улыбка, но она с нетерпением взглянула на часы:
— Прошу меня извинить, доктор, мне надо проверить, все ли у нас в порядке.
— Я, пожалуй, тоже пойду. Завтра приду с утра и примусь за дело.
Но он сказал не всю правду: он был искренне напуган перспективой остаться наедине с этими ходячими призраками, а потому последовал за сестрой.
В самом конце гигантского коридора до него донесся ноющий звук. Слов не было, но сам голос был похож на мольбу.
Барни остановился и медленно повернулся влево. Там стоял довольно молодой человек — по крайней мере, на фоне остальных развалин он таким казался.
Он стоял без движения, издавая прерывистые стоны и непрерывно глядя перед собой.
Они встретились взглядами. И на какой-то миг лицо показалось Барни знакомым.
Кто это такой? Не встречались ли они прежде — в том мире?
Он остановился в замешательстве, а миссис Херридж спокойно сказала:
— Не обращайте внимания, доктор. Это трагический случай — он пытался убить жену и детей. Ужасная история. Идемте дальше?
Барни двинулся к дверям, где стоял охранник. Но прежде чем выйти, он еще раз украдкой взглянул на стенающего и мысленно повторил: «Богом клянусь, я его знаю!»
Формально у Беннета Ландсманна вторая половина августа была свободна. Он мог наконец передохнуть, отоспаться, а может, и порыбачить.
За несколько лет до этого Хершель с Ханной купили летний домик в Труро на полуострове Кейп-Код. В надежде, что это дозволит их сыну чувствовать себя свободнее, случись ему приехать с подружкой; они специально выбрали такую дачу, где был отдельный маленький гостевой домик.
Здесь Беннет провел конец августа 1958 года, перед началом учебы на медицинском, после своего возвращения из Оксфорда.
Один раз он действительно приехал с красивой мулаткой по имени Робин. Но затем неизменно приезжал один. И вдруг в августе 1963 года он не приехал вовсе.