Страница 25 из 29
Осторожные эксперименты привели к результатам, которые поколебали самых закоренелых скептиков. Аборигенам давали прослушать запись ультразвуковых излучений звезд-пульсаров, и они, казалось, сразу же вступали с ними в разговор, как со старыми знакомыми. С радостным оживлением они включались и в беседу парочки влюбленных дельфинов, — как известно, дельфины разговаривают в амплитуде от шестнадцати до двухсот ультразвуковых импульсов в секунду. А механический ультразвук летучей мыши, гоняющейся за жертвой, испугал их. Пугали их и радиопередачи людей, поэтому исследователи планеты пользовались только лазерным телефоном, что сильно затрудняло работу.
— Что они делают сейчас? — спросил пилот.
Посреди кабины, в воздухе, на корточках, как жабы, сидело с сотню аборигенов. По строению тела из всех земных существ они больше всего напоминали именно лягушек: длинные ноги с широкими плоскими ступнями, короткие руки с широкими четырехпалыми ладонями, плоская голова без носа с двумя щелями, видимо, это были орган зрения и рот. Венчик из шестидесяти ушек делал их похожими на большие странные цветы с розово-оранжевыми лепестками. Тела их были покрыты короткой шерстью цвета сине-зеленых водораслей, мягкой и нежной, напоминающей кротовый мех,
— Слушают, — отвечала женщина-анторополог. — Это их утренний ритуал. Слушают пенье шабана.
— Кого?
— Шабана. Жреца. У людей древности на религиозной стадии развития тоже были жрецы. Нечто вроде духовных вождей. Других предводителей у них нет. Полная демократия.
В центре круга, привставая на широких плоских ступнях, размахивал короткими руками абориген, который отличался от остальных только тем, что на его узких плечах красовались две рубиново-красные ветки растения колитор. Это растение, яркие огоньки которого пламенели кое-где в джунглях, аборигены считали священным.
— Значит... он им поет? — спросил пилот недоверчиво, потому что дуговидный лягушачий рот жреца не открывался, и не было слышно ни звука. Он забыл, что рот служит аборигенам только для принятия пищи, и что его уши не воспринимают их сигналов. — И что он им поет?
Антрополог знала песню жреца наизусть:
— Он им говорит: вы умны и красивы, вы добры и полезны, вы любите всех и все.
— И только?
— И только. Шестьдесят раз повторяет одно и то же каждое утро, на рассвете. Но это — только лейтмотив музыкального произведения очень сложной тональности. Прямо целая симфония.
Пилот усмехнулся:
— Наверное, таким образом он заряжает их бодростью на весь день.
И обрадовался, узнав, что угадал. Жрец замолчал, и в ту минуту, когда он опустил руки, аборигены запрыгали, затанцевали, тела их изумрудно засияли, — очевидно, они умели выражать свои настроения и цветом шкуры. Венчик ушек из розово-оранжевого цвета спокойной любви стал рубиновым, как ветки колитора. Потом все исчезло. Женщина выключила голограф.
— А что еще делает жрец?
— Ничего, только поет. Утром и вечером. Но на закате он поет другое. Вечером он им говорит: Вы не были добры. Вы глупы и пакостливы. Вы — самые глупые и пакостливые создания на всей планете. И так шестьдесят раз. Наверное, число имеет какое-то магическое значение, связанное с устройством их слуховопередаточных органов. Этих органов тоже шестьдесят.
— Гм, не очень приятная колыбельная.
— Видимо, это самокритика, нечто вроде очищения. Но они каждый раз страдают. Ушной венчик бледнеет, шерсть тоже, она становится почти серой.
Пилот посмотрел на пульт управления, где успокоительно светились сигнальные огоньки, и сказал:
— А я опять вспомнил о вашем роботе. Зачем вы его оставили? Могут быть неприятности.
— Пришлось. Их жрец...
— Нела! Прошу тебя... — предостерегающе произнес муж, которого они считали спящим.
— А почему не сказать? Увидишь, он согласится, — прикрикнула на него женщина, наверное, соскучившаяся за шесть месяцев молчания по семейной ссоре. — Их жрец умер. То есть, вернее, мы его убили. По ошибке. Он все вертелся около нас, мы и экспериментировали больше всего с ним. Однажды добрался до лазерного ножа, мы и ахнуть не успели, как он попал под луч. Поражено было бедро, но эти создания так изнежены, — здесь ведь им ничто не угрожает! Он умер тут же, как цветок, — вы наверное, видели, как гибнет цветок под лазерным лучом?.. — Кроткие карие глаза женщины наполнились слезами. — Ничего нельзя было сделать. А как им объяснить? Что бы они о нас подумали? Что стало бы с нашей дружбой? Они ведь так нас полюбили, хотя мы для них ничего не сделали, только сидели, наблюдали за ними и тайком вели записи. Все остальное запрещено. Вы бы посмотрели, что с ними было, когда мы сказали, что на некоторое время покинем их! Они так побледнели, что стали почти прозрачными. Их песня превратилась в плач, какой раньше нам не удавалось записать ни у одного племени. А надо вам сказать, что их жрец не оставил после себя преемника. Никто другой не может выполнять его обязанности. Я же вам сказала: хотя по содержанию ритуальные песни крайне просты, по мелодике они посложнее наших модернистских симфоний. Когда жрец чувствует приближение смерти, он выбирает себе преемника из молодых и обучает его. Они очень точно угадывают приближение смерти, смерть наступает естественно, потому что врагов у них нет, — женщина детским жестом вытерла слезы, и в глазах ее блеснуло лукавство. — Ну, мы взяли его отличительные признаки, перекроили психоробота, вложили в него обе песни. Объяснили аборигенам, что звезды неожиданно позвали к себе жреца, а взамен прислали другого.
— Так у вас был психоробот? Да ведь с ними хлопот не оберешься, — обеспокоился пилот и вновь глянул на табло, словно проверяя, есть ли еще возможность вернуться.
— Мы отключили большинство его функций, при помощи которых он служил нам. Вы, наверное, знаете, что психороботы, с которыми мы, антопологи, работаем здесь, внешне являются копией аборигенов. На них мы моделировали поведение и духовную жизнь аборигенов, чтобы не слишом беспокоить их непосредственными исследованиями.
— Ну, и как, они его приняли?
— На записи, которую вы видели, роль жреца исполнял наш психоробот, — торжествующе воскликнула женщина.
Муж, по-видимому, не разделял ее торжества. Он сидел с открытыми глазами, но все так же озабоченно смотрел куда-то в пространство. Идея явно принадлежала ей, и была осуществлена по ее настоянию, несмотря на его возражения. «Слабак», — подумал пилот, но все же пожалел его и даже осторожно поддержал:
— Не знаю... по-моему, это вмешательство чистой воды. На базе наверняка не одобрят.
Красавица воинственно приподнялась с кровати:
— Если бы они по нашей вине остались без жреца, получилось бы еще большее вмешательство.
— Если бы вы их оставили, — с горячностью молодости выпалил пилот, —, они бы сами что-нибудь придумали. Отказались бы от жрецов или нашли бы новую форму. Вообще ускорили бы свою эволюцию.
Но женщина, как и все женщины, за словом в карман не лезла:
— Ускорение не всегда ведет к добру.
— Все-таки надо было посоветоваться.
— Как? Связь по лазеру в джунглях почти невозможна. А времени искать место, чтобы пеленговать ретранслятор, не было: вечером жрец должен петь свою песню.
Словно снимая с себя всякую ответственность, пилот встал и перешел за пульт. Сидя к ним спиной, он пошутил:
— Ну, что бы нам теперь спеть, разогнать скуку! Мы умны и красивы, мы добры и полезны, мы...
— Я хочу спать! — перебила его женщина. Смерив разочарованным взглядом его юношеские плечи, она поджала колени и утонула в кровати...
На базе их поступок не получил одобрения. Ученый совет заседал ровно полчаса и единодушно постановил немедленно вернуть антропологов в джунгли. Голографические кадры никого не успокоили, потому что поведение психороботов высшего типа контролировать трудно. Антропологам велели найти преемника для жреца и подготовить его, сколько бы времени на это ни ушло (в психоробота они просто вложили готовую запись ритуальных песен). Снабдили их запасами еды и всеми необходимыми материалами, дали пилота постарше — хотя метеорологический центр и в эту ночь не ждал инфразвуковых волн опасной интенсивности, — и орнитолет, взмахивая могучими крыльями, взмыл в звездное небо.