Страница 132 из 140
По опыту великих полководцев Рима он поставил свою пехоту в тройном порядке. Если неприятель сломит первый ряд, то его заменит второй, а битву в самом безысходном случае решит третий. Так поступали Сципион, Эмилий, Юлий Цезарь и всегда оставались победителями.
Арбогаст поднял руку кверху. По этому знаку трибуны вынули из-за пояса восковые таблички.
— Если авангард Феодосия откроет проход в долину, — то пусть его удержат лучники и пращники, — диктовал Арбогаст. — Копейщики не тронутся с места, даже если неприятель приблизится к ним на длину меча. Кто выйдет из шеренги до сигнала, тот будет изменник. Одновременно с первыми сигналами конница свободных франков начнет развертываться вдоль гор, а аллеманская — вдоль реки, двигаясь вперед полукругом. Вспомогательная пехота останется на месте.
От свиты короля отделилось несколько трибунов и трубачей. Гонцы понесли распоряжение вождя его подчиненным.
Арбогаст сел на коня и поскакал на другой конец долины.
Здесь, у преддверия Юлийских Альп, разделенные на три части, стояли дети Италии.
Флавиан довел до Медиолана лишь только половину воинов. Остальные отстали по дороге, пораженные Солнцем, обессиленные трудным походом.
За средним отрядом возвышался дорожный жертвенник, с которого струилась душистая лента голубого дыма, Флавиан собственной рукой сыпал на огонь благовония.
Арбогаст приблизился к префекту и наклонился к нему:
— Твои новобранцы не выдержат первого натиска неприятеля. Жаль этих бедных, которым прялка более идет к лицу, чем меч.
Губы Флавиана болезненно вздрогнули.
— Если не настаиваешь, позволь мне ослушаться тебя, — сказал он. — В бою за старых богов Рима римляне должны гибнуть первыми.
— Да если бы они погибли!.. Но они побегут.
— Король!
Римлянин с укором посмотрел на варвара.
Арбогаст пожал плечами.
— Не оскорбить тебя я хотел, а спасти. Делай, что ты считаешь своей обязанностью, как и я сделаю, что найду нужным. Помни, однако, что я нисколько не рассчитываю на твою помощь. Ты можешь отступить в каждую минуту.
Когда Арбогаст удалился, Флавиан накрыл голову плащом и наклонился над жертвенником. Если бы не присутствие свиты, он бросился бы на землю и в громкой жалобе излил бы все горе, накопившееся в сердце. — Целых два месяца он испытывал только унижения и разочарования, оскорбляющие его римскую гордость. Римские воины падали на дороге, убегали ночью, не хотели работать на окопах, учение отбывали лениво. Наказанные грозили сотникам местью.
Флавиан уже не обольщался. Народ, который не умеет волей подкрепить свою силу, теряет право стоять во главе мира.
Римлянин, сын войны и воздержанности, понимал это.
— Если решено на вашем совете, о неблагодарные боги, — шептал Флавиан, — чтобы мы уступили новым народам господство над миром, дозвольте нам по крайней мере без позора сойти с арены истории. Будьте к нам еще раз, последний раз, снисходительны и пошлите нам почетную гибель.
Он прижал руки к груди.
— Избавьте свой народ от насмешек варваров, о боги Рима! — молил он со всем отчаянием наболевшей души язычника.
К жертвеннику приблизился Галерий.
— Вождь, сверху доносится подозрительный шум, — сказал он.
Флавиан сбросил плащ с головы.
Хотя солнце давно стояло над долиной, ни малейший шорох не обнаруживал близости неприятеля, расположившегося по другую сторону Юлийских Альп.
Горы, окруженные голубоватым, прозрачным туманом, стояли тихие, сонные, как будто наслаждаясь теплом и блеском погожего дня. Даже ветерок не колыхал верхушки елей.
Из глубины прохода доносился протяжный свист, смешанный с неопределенными звуками. Флавиан дал знак трубачам.
— Трубить в буйволовые рога! — скомандовал он.
Угрюмые звуки отразились от скал и разлились по долине. С двух сторон, с запада и севера, им отвечало замирающее вдали эхо.
Флавиан тихо ехал вдоль фронта войска, поставленного так же, как и франки Арбогаста. Только здесь сзади, прямо за последней шеренгой, расположилась регулярная конница.
— Тысяча лет славы и побед смотрят на вас, римляне! — восклицал Флавиан.
Знаменосцы несли перед ним статуи Юпитера и Геркулеса, музыка играла гимн Италии.
Страшный шум в ущелье все увеличивался. Слышался свист, вой, точно надвигалось огромное стадо диких зверей.
Римляне переглядывались друг с другом. Первый раз в жизни им, здоровым, молодым, приходилось встречаться со смертью.
— Как ты бледен! — сказал сосед соседу.
— И ты… и ты…
Флавиан занял свое место между пехотой и конницей.
Он забыл о своих заботах и сомнениях. Он слышал приближение врага. Теперь уже не было времени для жалоб и молитв.
У входа в ущелье показалось несколько всадников. Они сидели на маленьких лошадях с косматыми гривами. Черные косые глаза сверкали на их желтых лицах, густо обросших волосами. На голове у них были бараньи шапки, на плечах кожаные плащи.
Флавиан крикнул:
— Слушай!
Сигнал главного вождя донес его приказ до первых шеренг. Его подхватили трубы трибунов и сотников. Команда шла вдоль строя.
Воющая толпа, вооруженная длинными копьями, короткими дротиками, топорами — и палицами, спускалась в долину тремя скалистыми проходами. Сойдя вниз, она раскинулась цепью по обе стороны гор. Римляне с бьющимися сердцами присматривались к диким фигурам, которые двигались с быстротой мошек.
Сзади опять раздалась труба Флавиана.
— Стрелки, слушай!
Лучники и пращники дрожащими руками стали натягивать тетиву и накладывать на нее камни.
В ту же минуту земля загудела, поднялись клубы пыли. Гунны летели прямо на римлян.
Те, перепуганные, пускали стрелы, бросали камни, не смерив даже глазом пространства, но когда же, спохватившись, посмотрели вперед, то пришли в изумление. Неприятель отступал назад с поспешностью, которая походила на бегство.
Подобное примерное нападение они повторили несколько раз, и всякий раз молодые солдаты стреляли слишком рано. Метательные снаряды безвредно пролетали над головами гуннов.
С каждым разом неприятель приближался все ближе и ближе. В передние ряды уже попало несколько дротиков.
В то время из прохода показались сарацины.
Закованные с ног до головы в железо, они сверкали издали, точно светящиеся жуки. Закрытые гуннами, они беспрепятственно проникали в долину.
Подвижные кочевники нападали и отступали, держа внимание римлян в постоянном напряжении. Стрелки Флавиана неблагоразумно тратили свои снаряды, копейщики стояли безучастно.
А дротики гуннов сыпались все чаще, все метче.
Спереди, с гор, донеслись три короткие, отрывистые звука рогов.
Цепь гуннов лопнула пополам и с необычайной быстротой свернулась в два клубка.
В открытом поле показались три колонны, построенные клином. Во главе средней сверкало золоченое вооружение начальника.
Регулярная конница Италии узнала в — нем своего бывшего вождя.
Снова раздалась команда Флавиана!
— Слушай!
Вдоль фронта полетела команда трибунов и сотников:
— Сомкнись!
Римляне, вместо того чтобы соединиться, бледные, беспомощные, лишь оглядывались назад.
Фабриций поднял меч кверху — колонны двинулись: сперва тихо, тяжело, как большая птица в начале полета, потом все быстрее, быстрее.
— Сомкнись, сомкнись! — слышалась команда.
— Копейщики, вперед! — дал сигнал трубой Флавиан.
Страх отнял у римлян присутствие духа. Копейщики, оттесняемые стрелками, напирали на мечников, мечники смешивались с арьергардом.
А три громадные железные тарана приближались со всего разбегу. Земля стонала, оружие стучало, лошади храпели.
Напрасно раздавалась команда, звучали трубы… Охотники, пораженные ужасом, сбились в кучу, как всполошившиеся овцы.
Сарацины сразу ударили в трех местах на римский четырехугольник. Первый ряд рассыпался без всякого сопротивления, второй заколебался, только третий, поддержанный конницей, остался в порядке.