Любовь и честь

Как же она была поражена! Восхищенное удивление на ее лице, когда Нора впервые посмотрела в телескоп, было сравнимо только с восходом солнца, когда видишь его впервые в жизни. Много раз смотрела она с этим выражением и на самого Эдриана. Возможно, мальчик, каким он в то время был, действительно этого заслуживал. В те дни руки его были чисты, а сон крепок.

Радостям невинной любви можно лишь позавидовать, думал Эдриан. Но судьбе невинных созданий не стоит завидовать. Слишком часто доверчивость приводит их на плаху. Ради блага своей души ему следовало бы пожалеть тех, кто полагается на доброту окружающих, но, думая о мальчике, которым он был раньше, Эдриан ощущал не столько жалость, сколько презрение.

Он беспредельно доверял Норе. Каким дураком надо быть, чтобы дойти до этого, а потом горько оплакивать предательство?

— Нашли что-нибудь?

Эдриан поднял взгляд. Брэддок, стоя на небольшой лестнице у книжного шкафа, с любопытством смотрел вниз.

«Нашел кусок дурацкого прошлого», — безмолвно ответил ему Эдриан. Ей следовало уничтожить этот телескоп. Ради собственной безопасности.

Эдриан мог поклясться, что такая женщина, какой Нора стала теперь, сделала бы это без колебаний.

— Ничего существенного, — вслух произнес он и вернул прибор на место — не хотелось держать его в руках, не хотелось чувствовать его вес и основательную надежность. Это странное ощущение Эдриан приписал усталости. Ночью он плохо спал. Этот дом, более чем любое другое место, навевал путаные, нелепые сны. — А ты нашел? — обратился он к Брэддоку. — Ты так долго рылся в этих книгах, что мог бы уже научиться читать.

Брэддок криво усмехнулся:

— А на что вы рассчитывали?

Он спрыгнул с лестницы и, несмотря на солидный вес, легко приземлился. Румяный и черноволосый, он был сыном речника, который зарабатывал хлеб вождением судов по Темзе. Оттого Брэддок не слишком ловко управлялся с оружием, но умел твердо стоять на любой поверхности и мог провести по любой воде любую посудину — лишь бы на небе были звезды.

— Мы только зря тратим время, — пожаловался он. — Устраиваем здесь комедию вместо того, чтобы подождать его в Дувре и загнать, как зайца.

Эдриан с иронией приподнял бровь:

— Сегодня после завтрака сынок Барстоу говорил практически то же самое.

Брэддок поморщился:

— Вы меня обижаете. Точно говорю вам, обижаете. Хоть в чем-то быть похожим на этого сопляка...

— Вот и постарайся от него отличаться. Пораскинь умом. Мы должны не устраивать здесь войну, а предотвратить ее. — Закон об охране общественного спокойствия сделал свое дело, беспорядки пошли на убыль, но по дороге сюда Эдриан отмечал настроение людей в небольших городках. В тавернах и кофейнях при появлении воинов воцарялась мертвая тишина, и Эдриан не раз видел, как люди прежде, чем предложить тост за короля, проносили свой стакан над чашей с водой. Эти безмолвные знаки преданности Претенденту не так тревожили Эдриана, как дерзость, с которой их демонстрировали. Королевство представляло собой пороховую бочку, которой не хватало лишь искры, чтобы взорваться. — Убийство человека прямо на улице не прибавит общественного спокойствия.

Брэддок вздохнул:

— Понимаю. Вот мы и сидим здесь, поджидая его, как кошка у мышиной норы. Дело нехитрое, только небыстрое.

Эдриан пожал плечами. Для подчиненных задача была действительно проста, но для него самого таила опасность. Эдриан понимал это лучше короля. Георг Август был умен, но он не англичанин. Когда-нибудь король научится разбираться в тонкостях подводных течений парламентской политики, но пока интуиция и логика нередко увлекали его на сомнительный путь.

Король сознавал этот свой недостаток и полагался на своих английских советников. Он обратился к неким людям в парламенте, чтобы те избрали надежного человека, который сумеет схватить изменника.

«Пусть это будет человек с положением, — заявил король, — имеющий власть и желание выполнить задачу мирно или в зависимости от ситуации силой».

Георг не понимал, что, рекомендуя Эдриана, его советники, по сути, замышляли политическое убийство. Сомерсет и лорд Хутвейт особенно не желали видеть бывшего католика так близко к источнику власти. Если Эдриану не удастся арестовать Дэвида Колвилла, они сумеют приписать неудачу его прежним религиозным воззрениям, и вскоре сам Эдриан окажется среди тех, кого заклеймят как изменника.

Эдриан постарался по возможности обезопасить себя — взял в экспедицию лорда Джона. Любящий отец мальчишки, Барстоу, являлся кузеном Сомерсета и другом Хутвейта. Если кто-то вздумает обвинить Эдриана в неправомерных действиях, то заденет и лорда Джона, восстановив таким образом против себя Барстоу.

Однако все это не обеспечивало Эдриану душевного покоя. Собственная родня тоже доставляла немало беспокойства. Его младшие братья и сестры жили всего в одном дне пути отсюда, в Бэддлстоне. Эдриан укрепил замок, но без гарнизона поместье не выдержит хоть сколько-нибудь длительной осады, особенно если против хозяев выступят те, кто работает на их землях, а большинство из них — католики. Хуже того, если люди восстанут, в мятеже обвинят их господина. А что уж говорить о бесчисленных кузенах Эдриана на северо-западе, о его сестрах, вышедших замуж за католиков. Предательство их мужей погубит Эдриана и всех, кого он пытается защитить.

Разумеется, самой легкой и удобной линией поведения была бы откровенная демонстрация своей лояльности. Он доставит Дэвида Колвилла в Тауэр — доставит с помпой и фанфарами. А потом, со временем, когда эта якобитская возня закончится, разберется с врагами. Если условия его устроят, то он заключит частное перемирие, а если нет — начнет небольшую частную войну.

Эдриан заметил, что все еще держит в руках телескоп, и раздраженно провел ладонью по глазам. Столько проблем, так трудно сохранять равновесие сил, а он стоит тут и разглядывает любопытные штучки! Нет в этой вещи ничего ни загадочного, ни удивительного, просто предмет из прошлого, о котором лучше забыть. Так почему вид телескопа, так откровенно выставленного напоказ, вывел его из себя?

Было время, когда Эдриан полагал, что знает себя, но сейчас не мог сказать, что именно скрывается в глубинах собственной души. Некоторые люди ориентируются на чувства, но чувства Эдриана уснули мертвым сном. Некоторые обращаются к Богу, но Эдриан оставил свою веру и ни в одной из церквей не чувствовал себя своим. Ему оставалась лишь холодная логика. В начале карьеры она сослужила ему добрую службу, и он отлично знал ее законы. Логика не оставляла места ни жалости, ни любопытству... ни сожалениям.

— Смотри-ка! — воскликнул Брэддок и, хмурясь, подошел к окну, чьи свинцовые переплеты смотрели на обширный парк. — Кто это там, в чаще?

Эдриан опустил телескоп, подошел к Брэддоку и успел заметить, как среди деревьев мелькнула невысокая фигурка в бесформенном плаще. Приложив, телескоп к глазам, он поправил настройку.

Грубый плащ из некрашеной шерсти, в руках корзинка.

— Судя по росту, это женщина, — сообщил он.

Женщина приостановилась и оглянулась. На мгновение ее бледное лицо заполнило все поле его зрения. Эдриан сдержал проклятие. Похоже, она нервничала. Оно и понятно.

Эдриан опустил трубу телескопа.

— Посмотрите, кого нет в доме, — глухо произнес он. — Я должен знать, сколько в точности людей находится в данный момент под этой крышей. Когда посчитаете, сделайте так, чтобы это число не менялось.

— Да, милорд. Возьмете кого-нибудь с собой? Хэнслоу — отличный следопыт.

— Нет.

Маркизу Тоу он мог выследить и без посторонней помощи. В юности он столько раз гонялся за нею по этим лесам, что сейчас сумел бы поймать ее с завязанными глазами.

Эдриан на секунду задумался — это умение пойдет ему на пользу или во вред?

Черт подери все на свете! Он сунул телескоп в руки Брэддоку.

— Убери его с глаз!

А следовало бы приказать: «Сожги его!»