Страница 74 из 105
Затем видение исчезло, и мне подумалось, что даже для гротеска подобное существо было бы нелепым. Но, как ни странно, теперь у меня не получалось списать рассказ Делии на больное воображение. Я тоже почувствовал страх. Страх за Делию: против нее замышлялось что-то недоброе, кто-то хотел ее напугать, ввести в заблуждение. Сыграть на ее суеверном страхе. И я спросил осторожно:
— Ты хочешь, чтобы я зашел к Джоку?
Будто груз свалился с ее плеч — она облегченно вздохнула.
— Я все ждала, когда ты это скажешь.
На табличке значилось:
«КУКЛЫ ЛЭТРОПА — 2-й этаж»
За спиной примостилась 42-я улица и что-то бормотала мне своим шамкающим ртом в оба уха. Войдя внутрь, я увидел деревянную лестницу со старыми латунными перилами, лениво отливавшими желтизной. Она уходила вверх, в царство тьмы и относительной тишины.
— Делия, подожди минутку, — сказал я. — Не могла бы ты ответить мне на пару вопросов? Мне хотелось бы все окончательно для себя прояснить, прежде чем я увижусь с Джоком.
Она остановилась и согласно кивнула. Но не успел я снова открыть рот, как со второго этажа до нас донеслись какие-то странные звуки. Наверху кто-то топал, разражаясь проклятьями на непонятном языке, крушил ногами бедную лестницу, спускался на несколько ступенек вниз и вновь карабкался наверх — еще фейерверк проклятий — и снова грохот каблуков. Похоже, гнев невидимого «громовержца» был в самом разгаре.
Внезапно шум прекратился.
Моему воображению сразу представился некто «на миг поправший гнев свой в чуть шипящей пене».
Так же внезапно шум возобновился: топ-топ-топ — это, сотрясая лестницу, «громовержец» покидал «олимп» второго этажа. Делия успела прижаться к перилам, прежде чем на нее обрушился здоровенный толстяк с пылающим из-под седых бровей взором, рот его кривили недовысказанные проклятья и хула. На нем топорщился дорогой костюм в клетку, под которым разбухала шелковая сорочка с расстегнутой верхней пуговицей. «Громовержец» завис над нашими головами и драматически воздел руку в сторону Делии. Другая его рука сминала покорную фетровую шляпу.
— Мадам, это вы и есть жена этого сумасшедший, не так ли?! — обвиняюще прогрохотал он.
— Я жена Джока Лэтропа, если это то, что вы имеете в виду, мистер Франетти, — невозмутимо ответила Делия. — А в чем дело?
И тогда я узнал Луиджи Франетти. Газетчики величали его нередко старейшиной кукольников. Я вспомнил, что несколько лет назад Джок учился в его мастерской.
— Это вы меня спрашиваете, что произошло? — прогрохотал итальянец. — Вы меня спрашиваете, мадам Лэтроп? Каково! — Шляпа скорчилась в его руке. — Очень хорошо — извольте! Ваш муж не просто сумасшедший. Он еще и неблагодарник! Я его сюда приезжай, чтобы поздравить его с последняя удача, принимать его в объятья. В концов конце он — мой ученик. Он от меня всему учись. Какова же его благодарность? Какова — я вас спрашиваю?! Он не позволял мне прикасаться к нему! Даже руки не подавал! Не пустил к себе в мастерскую! Меня! Франетти, который научай его всему!
Тут он «попрал свой гнев в шипящей пене», как это и рисовалось в моем воображении минутой раньше. Но пену разогнал опять девятый вал.
— Он умалишенный, говорю я вам! — Палец Франетти затрясся над головой Делии. — Вчера вечером я присутствовал — хотя он мне не объявлял и не приглашал — на его кукольный спектакль. Его куклы делают то, что невозможно творить — невозможно без черная магия. Я — Луиджи Франетти, и я знаю, что говорю! Как бы то ни было, я думай, что, может быть, он сегодня мне все объяснять. Так нет же — он меня выставляй за дверь! У него дурной глаз и пальцы дьявола, говорю я вам. На Сицилия с ним не стали бы церемониться. На Сицилия его бы просто пристрелили. Каково! Глаза бы мои его больше не смотрели! Пропустите меня!
Он погрохотал остаток лестницы, и Делия снова прижалась к перилам. Ей даже пришлось повернуть голову набок. В дверях Франетти оглянулся для прощального выстрела.
— И еще, мадам Лэтроп, — возопил он, — зачем кукольнику нужны крысишки?!
Он выбежал вон, и в подъезде повисла его последняя реплика: «Каково?!»
От смеха я сложился пополам и смеялся, пока не увидел лицо Делии. Тут только до меня дошло, что все инсинуации Франетти, какими бы смехотворными они ни были, похоже, совпадали с ее собственными подозрениями.
— Нельзя же всерьез принимать то, что тут наговорил Франетти, — успокаивающе заметил я. — Он злится на Джока, что тот-де не снял перед ним шляпу и не высыпал из нее, словно горох, все свои новые технические придумки и открытия.
Делия молчала. Рассеянно теребя зажатый в зубах носовой платок, она смотрела на дверь, поглотившую итальянца. Глядя на нее, я мог представить, какой страх испытывает она — будто маленький уродец, усевшись на подушке, снова пытается выцарапать ей глаза.
— Ты что, расстроилась из-за реплики, которую Франетти отпустил в финале? — с принужденной легкостью спросил я. — А Джок случайно не держит белых крысок просто для удовольствия?
— Не знаю, — рассеянно промолвила Делия. — Я же сказала тебе, он меня не пускает в свою рабочую комнату. — Она повернулась ко мне: — Ты говорил, что хочешь меня еще о чем-то спросить?
Я кивнул. По дороге сюда я прокручивал в голове одну малоприятную гипотезу. А что, если Джок разлюбил Делию и теперь хочет от нее избавиться? Тогда ее бредовые подозрения всецело лежат на его совести. Ему ничего не стоило сыграть с нею какую-нибудь злую шутку.
— Ты сказала, перемены в поведении Джока появились во время вашего пребывания в Лондоне, — начал я. — Расскажи-ка мне поподробнее.
— Его всегда интересовали старинные книги и генеалогия, но, знаешь, не в такой же степени, — после некоторого раздумья отвечала Делия. — Всему виною был случай. Несчастный случай. Это было очень серьезно. Его руки… Ему на руки упала оконная рама и размозжила все пальцы. А какой же кукольник без рук? Джоку пришлось на три недели воздержаться от выступлений. И чтобы хоть как-то провести время, он стал посещать Британский музей и его библиотеку, так как безделье просто выводит его из равновесия. Когда же мы вернулись сюда, он по-прежнему продолжал какие-то свои исследования и долгое время не выступал.
А потом, когда Джок был уже готов возобновить спектакли, он заявил мне, что решил работать с куклами один. Я возразила ему: мол, одному вести спектакль невозможно, что он сможет работать лишь двумя куклами, не больше. Тогда он мне говорит, что в дальнейшем собирается ставить пьесы типа «Панч и Джуди», где над ширмой одновременно появляются не больше двух персонажей.
Это было три месяца назад. С того дня он стал меня избегать. Джордж… — Ее голос дрогнул. — Я чуть с ума не сошла. У меня появились самые дикие подозрения. Дошла до того, что решила… решила, что в том несчастном случае Джок лишился обеих рук и не хочет мне об этом говорить.
— Ты что, — воскликнул я, — хочешь сказать, тебе самой об этом ничего не известно?!
— Теперь ты видишь, до чего он со мною скрытен? — Усталая улыбка тронула ее губы, и мне стало по-настоящему жаль бедную женщину. — Мне ничего не известно, — повторила Делия. — Правда, как-то странно звучит? Но и про руки — насчет них я тоже до конца не уверена. К нему же близко нельзя подойти, пока не стемнеет, он и перчаток с рук не снимает.
— Но спектакль…
— В том-то все и дело. Этот вопрос я сама себе задаю, когда сижу в зале и гляжу на его кукол. Кто ими управляет? Что у них внутри?
И тогда я решил сделать все возможное, чтобы помочь Делии избавиться от страха, терзавшего ее сердце.
— Ты не сумасшедшая, — констатировал я. — Это Джок умом тронулся!
Она несколько раз провела рукою по лбу, как будто он у нее зачесался.
— Нет, — возразила она. — Это все куклы. Все, как я и говорила тебе.
Когда мы поднимались по лестнице, я заметил, что Делии ужасно хочется, чтобы мое интервью с Джоком началось как можно скорее. Нервы Делии так разболтались, что каждая секунда промедления нарушала ее душевное состояние. Но, видно, Судьбе не угодно было ускорить наш подъем.