Страница 91 из 116
Гайда имел, по версии Колосова, с самого начала «близкое отношение» к возведению Колчака на пост диктатора… Колосов многозначительно подчёркивает, что его сведения исходят из «вполне авторитетного источника»: «Едва ли на свой риск и ответственность Гайда даже и вывез Колчака с Востока». Колосов, посланный вместе с кн. Львовым от Уфимского Совещания приветствовать десант союзников, встретился на ст. Маньчжурия с Гайдой[574], который ехал в Зап. Сибирь. Здесь же у Гайды произошла встреча с В.Н. Пепеляевым. «Оба они сошлись тогда на том, что необходима диктатура и диктатор». «Быть может, он (Пепеляев) зондировал почву для диктатуры ген. Хорвата[575], но Гайда предупредил его, ответив быстро и определённо: «Диктатор едет со мной в этом поезде. Это адмирал Колчак»». Проводя диктатуру Колчака, Гайда появился в Екатеринбурге. Естественно, Екатеринбург и стал центром будущего заговора — здесь одна сила непосредственно противопоставлялась другой.
Для того чтобы понять создавшееся в Екатеринбурге положение, надо вернуться несколько назад[576]. Гайда, возвеличенный успехом в борьбе с большевиками, фетированный во Владивостоке, предложил сам себя Вологодскому на пост главнокомандующего вооружёнными силами, которые действовали на территории Сибири. Мотивом выставлялась необходимость объединения командования. Интересовался Гайда и отношением к своей кандидатуре со стороны Колчака[577], с которым он встретился во Владивостоке.
Согласно показаниям, Колчак на допросе ответил:
«Для меня вопрос подчинения той или другой вооружённой силе определяется всегда практическим путём. Я не знаю состава русских сил, если вы все более организованы и в стратегическом отношении имеете большую ценность, то будет вполне естественно, что командование должно вам принадлежать. Если отношение изменяется в сторону русских, то должно быть русское командование — иначе решить вопрос никак нельзя. Скажите, что такое Директория и что она из себя представляет? Он говорит: «Это образование, несомненно, не жизненное». Я говорю: «Какую власть при этих условиях вы считали бы наилучшей?» — «Я, — говорит он, — считаю, что в этом периоде и в этих условиях может быть только военная диктатура». Я ответил: «Военная диктатура прежде всего предполагает армию, на которую опирается диктатор, и, следовательно, это может быть власть только того лица, в распоряжении которого находится армия. Но такого лица не существует, потому что даже нет общего командования. Для диктатуры нужно прежде всего крупное военное имя, которому бы армия верила, которое она знала бы, и только в таких условиях это возможно». На это он мне отвечает: «Конечно, это вопрос будущего времени. Но я лично считаю, что это — единственный выход, какой только может быть». На этом разговоре мы расстались» [с. 147]. Так начался «роман», главные роли в котором играли Гайда и Колчак [Кратохвиль].
Ясно, что щупал почву, скорее всего, Гайда — «чешский кандидат в сибирские бонапарты», как характеризует его в то время бар. Будберг [XIII, с. 212][578].
Сочувствующий, по-видимому, коммунистам майор Яр. Кратохвиль[579], автор книги «Cesta revoluce», изображает дело так, что именно Колчак при свидании воспламенил страстные желания Гайды [с. 223].
Гайда не мог не чувствовать за собой некоторой силы — недаром Гинс, по поручению Вологодского, так определённо телеграфировал из Владивостока в Омск:
«Помощь союзников обеспечена в случае назначения командующим генерала Гайды. Американцы заявили, что помогают чехам, которых три миллиона в Америке, а не русским. Японцы ведут политику захвата, Англия, Франция благожелательны, но лишены здесь реальной силы. Назначение Гайды свяжет Америку, обеспечит наши интересы. Положение во Владивостоке невыразимо: властвуют Хорват, Лавров, коллегия чиновников, земств, консульский корпус, — всего пять властей.
Весь край деморализован анархией, беспомощно отдаётся в руки японцев, китайцев. Гайда, как чех, будет пользоваться тем иммунитетом, которого нельзя обеспечить русскому военачальнику при создавшейся обстановке захвата, обнаружившейся продажности (?), поэтому, во имя спасения родины, национальной чести, делегация просит немедленно назначить Гайду командиром, Иванова-Ринова военным морским министром. Указ сообщить нам — час промедления гибелен. Достаточно сообщить — в Благовещенске японцы вывезли все топографические материалы, китайцы захватили пароходы, здесь расхищается военный боевой материал. Другого выхода нет; вернёмся нравственно убитыми, сознавая бесповоротную утрату крупных достояний Востока, предстоящие бесконечные ужасы Запада» [«Хроника». Прил. 113].
По-видимому, назначение Гайды не вызвало никаких возражений со стороны сибоблдумцев — по крайней мере Якушев и был арестован в момент переговоров о назначении Гайды с Ивановым-Риновым, находившимся в Уфе[580]. Но назначение Гайды вызвало оппозицию в Совете министров — очевидно, со стороны Михайлова. Вологодский пытается убедить Михайлова по телеграфу: «В вашем отношении к Гайде чувствуется некоторая предвзятость отношения к чехословакам. Убедительно прошу оставить этот взгляд, ибо в тяжёлой обстановке при встрече с иностранцами здесь вся наша делегация убедилась, что единственными бескорыстными нашими друзьями являются чехи, в частности Гайда, который пользуется весьма большим вниманием иностранцев[581]. Дружественное отношение к нам Гайды значительно облегчило общее положение. В целях тактических прошу вас, чтобы везде Гайде и следующим с ним иностранным представителям были устроены почётные встречи войска и гражданской администрации»[582].
Пережив ряд триумфов в Сибири[583], Гайда доехал до Екатеринбурга, в сущности, в сравнительно «скромной роли» начальника 4-й чешской дивизии, подчинённой Сыровому. Фактически он сделался старшим оперативным начальником Екатеринбургского фронта.
В его ведении находились чехословацкие части, Среднесибирский корпус, которым командовал молодой Пепеляев. В Екатеринбурге, по изображению Кратохвиля, Гайда имел вид обойденного и обманутого человека. До поры ему приходилось делать «приятное лицо в очень плохой игре» [с. 223]. В действительности же Гайда держал себя чрезвычайно авторитетно. Он постоянно «своевольничает», по выражению Болдырева. Таким нарушением приказа являлся призыв в «русско-чешские полки добровольцев, не исключая и призванных по мобилизации». Как в своё время было указано, в данном случае некоторые нити связывали Гайду с начинаниями эсеров. Был у Гайды и другой мотив. «Развал, начавшийся в чешских войсках[584], — говорит Болдырев, — грозил значительно понизить их значение в Сибири и в глазах иностранцев. Гайда всё учитывал. Он пытается начать формирование русско-чешских полков, настойчиво требует присылки на его фронт полностью всего Среднесибирского корпуса, чтобы за счёт русских войск усилить свой престиж и сохранить своё влияние в Сибири среди иностранцев» [с. 98][585]. В этих требованиях Гайда встречал противодействие со стороны штаба Сибирской армии, главным образом со стороны Иванова-Ринова и Белова.
Имя Белова вводит нас сразу в сферу новых омских группировок и «интриг». Белов — это тоже «злой гений Сибири», с его именем связаны «германофильские» тенденции — так утверждает Гинс[586]. (Не было ли здесь простой, довольно обычной в то время игры на фамилии — настоящая, или прежняя, его фамилия была Виттенофф.) «Слухи и сплетни» ставили Белова в центр некоторой омской интриги. «Инстинктивно как-то многому не верю», — записывает Болдырев 20 октября.
574
О свидании с Колосовым Гайда не обмолвился в своих воспоминаниях. Ниже будет ясно почему.
575
Пепеляев в это время будто бы являлся сторонником диктатуры Хорвата.
576
Общую характеристику Гайды — этой колоритной фигуры гражданской войны — я предполагаю дать ниже, в момент столкновения его с Колчаком.
577
Не имея возможности выбраться из Владивостока, Колчак обратился в чешский штаб, где у него и произошло свидание с Гайдой. Конечно, только «тайная причина» задержала Колчака во Владивостоке [Кратохвиль. С. 222].
578
Такое же впечатление выносит и Кроль из своих разговоров с чешскими представителями: они говорили, что заветная мечта Гайды сделаться «русским корсиканцем» [с. 161].
579
Кратохвиль в своей книге верит, что «часы прогресса на нашей планете будут скоро бить в Москве» [с. 539].
580
Не мешает отметить, что во Владивостоке, по словам Гинса, Гайду усиленно рекомендовал небезызвестный с.-р. Калашников [I, с. 231].
581
Характерная деталь. По свидетельству Гинса, провожать Гайду во Владивосток собрался весь Дипломатический корпус. На вагоне Гайды, быть может «намеренно», была оставлена надпись: «Иркутск — Москва». Публика проводила Гайду овациями [II, 46]. Вологодского же некоторые иностранные дипломаты встретили «надменно и иронически».
582
Копии цитируемых мной во многих местах переговоров с Вологодским по прямому проводу многих лиц переданы мной в пражский Архив.
583
Томское купечество поднесло Гайде 1 сент. золотое оружие с надписью: «Покорителю немецких и мадьярских войск в Сибири 1918 г.».
584
Об этом подробно скажем особо.
585
Он требовал, кроме того, из каждой дивизии Уральского корпуса послать по 100 чел. для временного прикомандирования к чешским войскам.
586
См. также Пишон [«М. S1.», 1925, II, р. 254].