Закаленные крылья

- Вы и в самом деле артисты?

- У нас был спектакль в одном селе, и мы немного задержались, - весело подмигнул Лазар. - А публика не уважает нас. Когда мы на сцене, нам аплодируют, а когда мы самые обыкновенные пассажиры, то нас готовы разорвать на куски. Вот и товарищ директор чуть…

- А откуда вы знаете, что я директор? - теперь уже значительно учтивее спросил важный пассажир, - И о каком представлении вы говорите?

- Товарищ директор, а сегодня стекла в ваших окнах не дребезжали?

- Дребезжали, они всегда дребезжат, когда над зданием дирекции пролетают самолеты.

Велинов и Вылков рассмеялись.

- Мы летчики, а не артисты, - объяснил Велинов. - А наш товарищ в душе артист. Не сердитесь на него!

- Подождите! Подождите! - оживился директор. Он и в самом деле оказался директором одного из крупных предприятий в этом районе.

- Ваш коллега с первого взгляда понял, кем я работаю. Наверное, я, как директор, действительно очень люблю кричать. Но только, извините, в этом виноваты вы, летчики! Именно так! Вы вообще несерьезно относитесь к своей работе, а кто страдает из-за вас? Рабочие, директора. Ну разве это дело, товарищи? Иностранные самолеты пролетают над нашей территорией, а вы неизвестно чем занимаетесь!

И тут Лазар снова проявил находчивость:

- А знаете, в чем подлинная причина, товарищ директор? Если вы хоть немного разбираетесь в физике, то вам все должно быть ясно. Когда мы взлетаем, нам приходится огибать ту возвышенность, на которой вы воздвигли высокую трубу. Она, проклятая, очень нам мешает. Если бы моя воля, я бы ее давно приказал [208] сломать. Почему наши строители не считаются с нуждами обороны? Вы не сердитесь на меня, но я вам прямо скажу: тот, кто ее строил, ни на что не годится, ему лучше бы не браться за такое дело. От таких инженеров никакого толку.

Очевидно, директор, повстречавшийся им, оказался вспыльчивым, совсем не понимающим шуток, потому что он крикнул шоферу:

- Останови! Ну-ка слезайте, любезные товарищи! Слезайте! И летать-то как следует не умеют, а туда же - критикуют! Да под тенью этой трубы прошла вся моя молодость!

- Товарищ директор, неужели вы эти слова приняли всерьез? - спросил Вылков, испугавшись, что их высадят из машины.

- Откуда же я знаю, всерьез вы это говорите или нет? А к вам у меня солидные претензии. Раз вы поехали со мной, то давайте договоримся: или вы будете молчать, или дадите мне исчерпывающие ответы на мои вопросы!

Тогда Вылков и Велинов решили, что пора повести деловой разговор. Постепенно им удалось убедить директора в том, что он, ругая летчиков, совсем не прав. Они рассказали ему о новых самолетах-перехватчиках, о сверхзвуковых самолетах, к которым он проявил особенный интерес. Вот эти самолеты действительно могут разрушить его трубы, если летчики окажутся не на своем месте.

- Но вы работайте спокойно, - подытожил Велинов. - Мы мастера в своей профессии, и вы не пострадаете… Ну вот мы и приехали.

- До свидания, товарищи, - извиняющимся тоном проговорил директор. - И как-нибудь загляните ко мне в гости. Я не такой уж плохой человек, как вам, может быть, показалось.

* * *

На следующий день о проделке Лазара узнали все - и в канцелярии, и на летном поле. Весело комментировали ее и на командном пункте, а руководитель полетов счел это достаточно серьезным поводом для того, чтобы сделать замечание дежурному расчету, потому что в их работе особенно нельзя отвлекаться. [209]

А в это время виновник распространявшегося, как эпидемия, веселого настроения, как будто сознавая свою роль во всем этом, решил продолжать в том же духе. Он прогуливался по взлетной полосе с книгой в руках и с таким серьезным видом, что все останавливались, чтобы на него посмотреть и заговорить. Когда его спрашивали, что он с таким увлечением читает, он важно отвечал:

- О сверхзвуковых самолетах. Все мне ясно, одного только никак не пойму.

- А чего именно?

- Раз они «сверх», то и мои усы должны быть сверхусами, да такими, чтобы, сев в кабину, я мог бы прикусить их концы. Вот только никак не пойму: смогут ли они все-таки сделаться сверхусами?

- Не смогут.

- А я собираюсь летать до пенсии и надеюсь, что дождусь этого.

И тут Лазар заметил своего друга Вылкова, одетого в летный комбинезон. Он догнал его.

- Завидую тебе, - шутливо сказал он. - Везет тебе в жизни, и все! Захотел летать на сверхзвуковом, и тебе предоставили такую возможность. И вообще счастье щедро тебе улыбается. Хочу тебе, Вылков, признаться: с тех пор как вы, избранные, начали летать на сверхзвуковых, я никак не могу прийти в себя. И так хочется сделать что-нибудь этакое тоже «сверх», чтобы все ахнули!

Вылков удивленно посмотрел на идущего рядом с ним летчика. Похоже, тот впервые говорил совершенно серьезно. Вел себя дерзко, но и гордо.

- Так и надо, друг. Раз ты ложишься и встаешь с этой книгой в руках, то непременно сделаешь что-нибудь «сверх», - ответил Вылков. - Может быть, превзойдешь даже самых лучших летчиков.

- Нет, не говори! Лучшим мне никогда не стать. Я Марко Тотев{5}. С этим несчастным самолетом непременно что-нибудь стрясется, и мне придется прыгать с парашютом. Надо мной словно витает какое-то проклятие. Нужно, чтобы со мной случилось что-нибудь забавное и все посмеялись бы от души. [210]

- Будь спокоен, тебе не придется прыгать с парашютом.

- Я надеюсь. Не знаю, зубрили ли врачи анатомию больше, чем я вот это. - И он показал книгу с описанием сверхзвуковых самолетов. - Я просто проглотил ее, даже живот раздуло.

Вылков не запомнил бы этого разговора и не рассказывал бы о нем, как и о многих других, которые выслушал, посмеялся и забыл, если бы именно этот последний их разговор не оказался пророческим. В день первого полета Лазара Велева на сверхзвуковом самолете Вылков, хотя и занятый неотложными делами, вышел на летное поле. Еще утром к нему пришел Лазар и попросил во что бы то ни стало присутствовать при его полете. Вылков не смог ему отказать, но, когда он пришел на командный пункт, самолет уже выруливал на взлетную полосу. Вылков помахал рукой, но не был уверен, что летчик заметил его, и ему стало как-то совестно.

Минут через двадцать раздался пронзительный свист самолета. Он делал вираж над аэродромом, и сначала никто не понял, почему он заходит слева, а не справа от взлетной полосы. Только на командном пункте тревожно прозвучал голос пилота, сообщившего, что отказало рулевое управление. Руководитель полетов, побледнев, повторял:

- Приказываю катапультироваться!

Последовал ответ:

- Попытаюсь выпутаться!

Вылков, как-то сразу осунувшийся, не сводил глаз с неба. Самолет вторично делал круг над аэродромом, заваливаясь то на левое, то на правое крыло. Потом пилот начал то резко снижаться, то набирать высоту. Полет неуправляемого самолета походил на последний полет раненого орла, потерпевшего поражение в неравном бою. Вылков, не имея возможности помочь своему другу, сжимал кулаки так, что ногти впивались в ладони, и кричал: «Прыгай! Прыгай!», как будто Лазар мог услышать его. «Ох с каким бы удовольствием я вздул тебя! Ты вполне этого заслуживаешь. Ну есть ли смысл так умирать?…» Однако через несколько секунд судьба самолета была решена.

Ошеломленный Вылков не мог двинуться с места. [211]

Его пронзила острая боль. Задыхаясь, Вылков сел на траву, не сводя глаз с огромного столба дыма. Ему показалось странным, что дым рассеивается так медленно, словно кто-то огромный подкручивает свои гигантские усы. Дым постепенно заволакивал его сознание, становясь все более зловещим… Вылков, опершись подбородком о согнутую руку, в полубреду размышлял: «Мы, выходит, абсолютно ничего о нем не знали, а ведь за своими нескончаемыми шутками он скрывал огромную любовь к людям. Разве мы не обижали его, посмеиваясь над его проделками и не замечая человека, который тогда уже сознавал, что способен сделать что-нибудь «сверх»? Вот он это и сделал!» И Вылков машинально вытер навернувшиеся слезы.