Закаленные крылья

Ему предстояло провести в самолете целых два часа, если за это время не придется взлететь. А ночь стояла холодная, земля и воздух казались ледяными. И как бы хорошо ни защищали стенки самолета, Савва все же почувствовал, как постепенно начинает замерзать. Чтобы не думать о неудобствах, связанных с дежурством, он решил все свое внимание сосредоточить на посторонних вещах. Вспомнил Софию, Витошу. Увидел их покрытыми зеленью. Вспомнил, как танцевал вальс, вспомнил улицы, деревья и людей, нежный шелест шелкового платья.

Савва попытался представить себе, что идет в опере. Может быть, исполняют «Аиду»? Но почему именно об «Аиде» он подумал? Не о гробнице ли вспомнил, в которой заживо погребли влюбленных? Возможно, в партере заняли места и его друзья и никому из них даже в голову не придет, что их Савва сидит в кабине самолета под стеклянным колпаком, крепко привязанный к [125] сиденью ремнями. Он пытался вспомнить некоторые арии, но мелодия все время ускользала, и он почувствовал, что вокруг него только пустое пространство.

«Арии, аплодисменты, цветы… - мысленно перечислял Савва. - Портреты артистов публикуют бесконечно, они известны повсюду, а мы живем и уходим незамеченными. Но насколько шире и величественнее наша сцена - все небо! И насколько же мы, летчики, более крупные мастера! Если будем играть фальшиво, то упадем со сцены - и конец! - Он нахмурил брови и мысленно продолжал разговаривать с самим собой: - А я сам, какой я артист? Смогу ли хорошо спеть дуэт с моим партнером? И каким будет этот дуэт? Публикой станут звезды, дирижером - луна, а оркестром - пушки!»

Его мысли прервал легкий стук по кабине. Это пришли его сменить.

- Савва, скучно было? - спросил Виктор.

- Какая там скука, браток! Я посмотрел «Аиду».

- О какой еще «Аиде» ты грезишь? Как я погляжу, ты весь окоченел. А в землянке, браток, благодать! Просто не хотелось уходить оттуда!

- Придумай и ты себе что-нибудь, чтобы не скучать!

В ту ночь не произошло того, чего все ждали с таким напряжением, но наши ночные бдения в землянке продолжались. К дежурствам подключили и других летчиков, и землянка стала тесна для ее обитателей. Несмотря на неудобства, летчики играли в шахматы, читали книги или просто разговаривали о воображаемом бое, представления о котором всегда отличаются от действительности.

Прошло еще несколько ночей в бездействии, но в большом напряжении. И вдруг…

Один за другим с грохотом поднимались с взлетной полосы самолеты.

Савва Нецов верил, что ему раньше других удастся обнаружить вражеский самолет. Он набрал высоту. Темно-оранжевый цвет неба ограничивал поле зрения. И все-таки Савва верил: если подойдет близко к незваному пришельцу, то непременно обнаружит его. Он знал, что враг осторожен, как вор, летая над долинами и руслами рек, прижимается низко к земле, чтобы уберечься от зенитной артиллерии и прежде всего от реактивных [126] самолетов. Маневрируя то влево, то вправо, Нецов потерял надежду встретиться с глазу на глаз с хитрым и коварным нарушителем. Да это ведь все равно, что искать иголку в стоге сена! Если бы он хоть знал направление, в котором движется нарушитель, то тогда мог бы его настигнуть и атаковать!

Неожиданно совсем рядом с ним раздался подозрительный треск.

- Что вы делаете?!-закричал Савва. - Куда смотрите?

Но никто его не услышал. Снизу зенитчики открыли ураганный огонь по его самолету. Он поспешил ускользнуть из зоны обстрела.

«Вероятно, здесь недавно пролетел нарушитель, - быстро сообразил Савва. - Они там так усердствуют, что чуть и меня не отправили ко всем чертям!»

Уйдя от огня зенитной артиллерии, Нецов сделал еще один круг над расстилавшейся под ним огромной равниной, но все, как и раньше, выглядело совсем спокойным. Нецов направил свою машину к М., и, когда пролетал над Н., снизу снова начали стрелять. На сей раз Савва утратил самообладание и начал яростно ругаться.

- Слепцы вы этакие! Остановитесь, протрите свои глаза!

Вокруг него рвались снаряды. Он наблюдал за разрывами сквозь стеклянный колпак, и это напоминало ему детство, когда при сильном дожде он, бывало, любил следить за тем, как лопаются пузырьки в лужах. Ему всегда очень нравилось смотреть на них, а еще больше - самому выскочить на улицу и вымокнуть до нитки. Но в этот момент он здорово перепугался этих смертоносных пузырей, которые взрывались совсем рядом с его самолетом. Савва не знал, пробита ли обшивка самолета, повредили ли его. Он ждал, что машину охватят языки пламени, и хладнокровно старался уйти от стремительно настигающей его смерти. Наконец он выскользнул из плотного огневого вала, продолжавшего нависать над большим городом, как грозовое облако.

А внизу, на земле, на командном пункте ругали зенитчиков.

- Но как же быть?. Ведь пролетел и самолет противника! - гудел кто-то в трубку. [127]

- Пролетел и улетел. Вы его должны были сбить. Научитесь отличать свои самолеты от чужих.

Савва выпустил шасси, и самолет, словно все еще сердясь на артиллеристов, со свистом пронесся по бетонной полосе.

2

Безрезультатные блуждания по ночному небу приводили к тому, что люди валились с ног от усталости и напряжения. Однако полеты продолжались. Летчики стали напоминать шахматные фигуры, которые следуют строго по своему пути в определенном для этого квадрате. Каждый пилот старался изучить свою зону так, чтобы знать ее как свои пять пальцев. Но, несмотря на это, нарушители все-таки проскальзывали между пальцами. И только на следующий день приходили сообщения о том, над какими пунктами пролетел вражеский самолет. Если же он ночью разбрасывал листовки, то сам обозначал свой маршрут. Специалисты внимательно изучали эти маршруты нарушителей. Отмечали их на карте и, нужно сказать, делали это довольно точно. Однако что толку в этом, если мы не знали времени их прилета на нашу территорию.

Тяжелая, изнурительная схватка с нарушителями едва только начиналась, и люди пока не накопили опыта. В качестве первой меры против вражеских самолетов была организована густая сеть наблюдательных пунктов. Идея оказалась очень простой, но, как впоследствии выяснилось, весьма эффективной. В пограничные и внутренние районы страны были разосланы группы солдат. Ночью солдаты несли дежурство, и, если через ближайшее к границе село пролетал самолет, они выпускали сигнальную ракету. Над вторым и третьим селом также взвивалась ракета. Таким образом отмечался маршрут нарушителя, и наши самолеты, несшие дежурство в зоне, без особого труда смогли бы его обнаружить и сбить.

Так началась необъявленная война в воздухе, которая без существенных перерывов длилась целых четыре года. И трудно приходилось не только летчикам. Солдатам на наблюдательных пунктах оказывало помощь все население. А если ночным пиратам удавалось забросить [128] диверсантов, в их поимку включалось и пограничное ополчение. Партийные и молодежные клубы превращались в боевые штабы. Молодежь, да и взрослые люди были готовы к действиям в любой момент. И, находясь в томительном ожидании, эти некомпетентные в авиационном деле, но полные энтузиазма патриоты ругали летчиков за то, что те «спят» и до сих пор не сбили ни одного вражеского самолета. Но простим им эту несдержанность. Наши помощники не знали ни о землянках, ни о бессонных ночах защитников воздушного пространства, ни о том, что иногда одному человеку приходилось делать по четыре-пять вылетов за ночь.

Опыт в борьбе с нарушителями накапливали и летчики, и расчеты на командных пунктах, и командиры.

Мы снова собрались на совещание: Савва Нецов, Соколов, Пенчев, Трифонов, Цеков, Калудов, Димов и Божилов - все наши постоянные часовые неба. Они входили в кабинет, немного смущаясь, наверное полагая, что их вызвали, чтобы они дали ответ, до каких же пор они без всякой пользы будут бороздить небо. А они могли бы доложить, что при каждом полете заглядывают буквально во все уголки своей зоны. Но есть ли смысл оправдываться и ссылаться на то, какого огромного напряжения и скольких физических сил стоило им все это?