Закаленные крылья

Сначала нам показалось, что совещание пройдет без особых инцидентов. Сразу стало ясно: подготовились мы хорошо. Наши аргументы основывались на научных исследованиях. Мы четко наметили и перспективы в нашей работе, а это как раз и являлось главным. Никто не сомневался в том, что через какое-то время новые самолеты завладеют аэродромами, и нужно было все заблаговременно проверить и предусмотреть.

На совещании, как мы и предполагали, внимание было сосредоточено на предложении о тягачах. Говорили и о менее значительных вещах, но как-то между прочим. На любых заседаниях, где все вертится, вокруг одной главной оси, не обходится без людей, отнюдь не смущающихся своей некомпетентности. Важно, дескать, привести механизм в действие. О тягачах идет речь? Так это ведь совсем простое дело! Так, казалось, думал каждый, хотя, возможно, и не видел никогда в жизни вблизи реактивный самолет. [84]

- Товарищи, я не понимаю, почему мы так горячимся, когда можем решить вопрос самым простым и экономным способом, - поднялся со своего места один пожилой товарищ, известный своими знаниями в вопросах материально-технического обеспечения.

Все затаили дыхание, чтобы услышать, какой же это такой самый легкий способ.

- Есть ли смысл, - философски продолжал товарищ, - транжирить огромные средства на автотягачи? Ведь это ляжет тяжелым бременем на государственный бюджет. Ту же самую работу, например, могут делать всего лишь несколько десятков пар буйволов…

Это несерьезное предложение присутствующие встретили громоподобным смехом, пронесшимся, словно охлаждающий порыв ветра. Но товарищ ничуть не смутился, глубоко убежденный в том, что именно он единственный нашел правильный выход. Защищаясь, он запальчиво продолжал:

- Прошу вас, товарищи, прошу вас! В этом нет ничего смешного. Шестьдесят пар буйволов - это же сила, большая и дешевая. Кто-то до меня говорил здесь об экономии. Вот вам и экономия - вместо тягачей и бензина впряжем буйволов, будем кормить их сеном. Подсчитайте, сколько будет стоить государству наша авиация. Почти бесплатно… - Товарищ гордо посмотрел на присутствующих и, довольный собой, сел.

Генерал Захариев, не вставая, спросил:

- Вы действительно всерьез говорили все это?

- А как же!

- Тем хуже, - не сдержавшись, отрезал командующий.

Обстановка разрядилась.

Этот веселый эпизод еще много лет служил поводом для безобидных шуток в среде летчиков, когда они вспоминали, через какие трудности прошла наша реактивная авиация.

4

Военный аэродром в М. жил своей жизнью. Здесь поселились и семьи летчиков. Их жены и дети настолько привыкли к профессии мужей и отцов, что считали обыкновенным делом взлеты или посадки самолетов, в то [85] время как другим, непривыкшим, все это казалось крайне любопытным и окутанным какой-то таинственностью. Профессия одного из членов семьи, хотя она и считалась уже обычной, все же была связана с тревожным трепетом ожидания, когда муж или отец находился в воздухе. Самолетам присваивались человеческие имена, ласковые или насмешливые. Як-17 называли «бабкой Настей». Когда летчику приходилось лететь на самолете, прозванном «бабкой Настей», то даже дети понимали, что это не так уж трудно. Эта машина совсем устарела, и ей предстояло уйти на пенсию. Но разве вы, насмешники, забыли, как буквально онемели от изумления, когда прибыли первые «яки»? Ваши взоры теперь прикованы к «мигам», однако «бабка Настя» еще не раз заставит вас затаить дыхание! Да и что вы знаете о ней? Думаете, все? Вы привыкли к ее скоростям, однако, какое бы вы ни проявляли высокомерие по отношению к ней, решится ли кто-нибудь из вас полететь ночью? Вот когда вы опять онемеете и опомнитесь…

Весь авиагородок заговорил о ночных полетах. И возможно, люди не волновались бы так, если бы пришел официальный приказ, если бы это не было просто инициативой командира и Елдышева. Сильнее всего волновались жены, как это случилось и год назад, когда их мужья пересели с винтовых самолетов на реактивные.

Вопрос о ночных полетах был решен в кабинете командира. Никто не сомневался в том, что мы добьемся своего и выполним задуманное.

- Значит, все ясно! - весь загорелся Иван Алексеевич. - Завтра же надо закупить шестнадцать фонарей. Восемь поставим слева, восемь - справа. Посадку будем проводить, ориентируясь на свет фонарей. Не так ли? Возможно, когда-нибудь нашей находчивости будут удивляться, а может, даже сразу правильно поймут нас. Ночные полеты будут занимать важное место в будущей боевой деятельности ВВС, и, несмотря на известный риск, откладывать их нельзя, - добавил он.

- И все-таки эти фонари не вызывают у меня особого доверия, - робко вставил кто-то.

- Нет ничего страшного, товарищи, - взял слово командир подразделения аэродромного обслуживания Манолов. - Вы хотите иметь освещение? Я вам его обеспечу. [86] Выведу в поле грузовики с самыми сильными фарами - и прошу на посадку!

- Браво, браво - зааплодировал Елдышев. - А мы об этом и не подумали!

Все разошлись, а молва как молния облетела аэродром. К предстоящему полету готовились все. К вечеру на аэродроме загудели грузовики. Спустилась темная осенняя ночь. Во мраке сновали летчики и техники - единственные люди, пользовавшиеся правом находиться возле самолетов. Многим из них пришлось заняться подготовкой к полету, но встречались и такие, которые пришли на аэродром просто для того, чтобы удовлетворить свое любопытство. Вблизи взлетной полосы стояли два «яка», фонари горели слабым мерцающим светом. Мороз пощипывал щеки, а взгляды невольно скользили по небу - спокойному, прозрачному, с похожими на брильянты звездами, небу-загадке, небу-лабиринту.

Всеми, кто присутствовал на аэродроме, все больше овладевала уверенность в том, что с летчиками, которым предстоит лететь, ничего страшного не случится и они благополучно вернутся на землю, но неизвестно почему в души закрадывалось смутное беспокойство. Автомобильные фары залили мощными потоками света часть бетонной взлетной полосы и вытянутые тела самолетов, в которых уже сидели пилоты. Самолетные двигатели зарокотали с такой силой, словно внутри машины появилась какая-то бешеная сила. Алюминий сверкал, и самолеты как будто спешили взлететь в холодное небо, чтобы там остыть. Я услышал только, как с треском рассекает небо первый самолет и оно от этого звенит подобно огромному расколовшемуся стеклу. А потом наступила и моя очередь.

Через минуту-другую все затихло. Люди зябли и тихо переговаривались между собой, ожидая возвращения самолетов.

Сильные ощущения от первого ночного полета на реактивном самолете врезаются глубоко в память, и даже потом, спустя какое-то время, каждый пилот может словесно нарисовать картину исчезающей во мраке земли. Если бы огоньки сел и городов не сливались и не становились похожими на груду раскаленных углей, то человек мог бы подумать, что земли вообще не существует. Более реальным выглядит небо, усеянное звездами, манящее [87] своей прозрачной бездонностью. А внизу словно бы простирается мертвое море из дегтя, и кажется странным, что под этой оболочкой из дегтя живут миллионы людей…

В ту ночь мы вдвоем с Елдышевым трижды совершили посадку, находя взлетную полосу по мерцающему свету фонарей. Риск взлета в темное небо несет с собой и ни с чем не сравнимое наслаждение! Даже после приземления тебя не оставляет страстное желание еще раз повторить полет. В последний раз мы выбрали более дальние маршруты: один - на юг, другой - на север. Случается, что, находясь в тесной кабине, среди созданных человеческой мыслью самых разнообразных приборов для контроля и управления самолетом, пилот ночью испытывает гнетущее чувство одиночества и возвращается на землю усталым, обессиленным. Но для самых смелых летчиков в этом состоянии характерно только ощущение свободы духа: ты один, а чувствуешь себя хозяином звезд, исчезнувших из твоего поля зрения гор и рек.

Во время третьего полета, после того как первые два я провел в напряженном состоянии, меня охватило какое-то освежающее успокоение. Наслаждение молниеносной скоростью машины заставляло дышать свободно. В груди я ощущал бьющую ключом радость. Приборы показывали, что я лечу на высоте пять тысяч метров. Я знал, что нахожусь над Средна-горой, но, конечно, не мог видеть ее горные массивы. На высоте трех тысяч метров расстилалась легкая дымка. Мне показалось, что через нее я улавливаю какие-то, хотя и совсем неясные, отблески, идущие с земли. Может быть, это покрытые снегом вершины гор? А возможно, что-то другое. На высоте семи тысяч метров встретилась облачность, закрывшая небесные высоты своей полупрозрачной сетью. Сквозь нее звезды просматривались как в тумане, точно так же, как фонари на аэродроме. В эти мгновения я настроился на поэтический лад и стремился запомнить обстановку, чтобы позднее более точно описать все увиденное. Самолет, как выпущенный снаряд, с резким свистом двигался горизонтально между этими двумя границами - верхней и нижней, скрытыми словно в огромном капкане мощными потоками света.