Пути-Пучи

- Почему? – спросил я, и он, даже в этом стрессовом своем состоянии, не нашел что ответить.

Я даже переспросил удивленно:

- Почему это ты так умирать-то не хочешь? Тебя ведь все равно нет.

- Начнешь умирать, поймешь, - сказал мне Саша и отвернулся. Потом повернулся ко мне снова, посмотрел на меня, но такое впечатление, что сквозь меня, что не видел меня.

- Где же Дина, черт бы ее побрал?

И тут, граждане, вот это вот самое и началось, никогда не забыть жуткость и нереальность.

Для начала Саша выгнулся дугой, сказав гавкающее "А-ах!". Потом влился в постель, жалобно на меня глядя. Потом вдруг оказался без одежды – трусов и мерзко пахнущей мочой ватиновой майки, запах, впрочем, остался и даже усилился. Потом заорал от боли – я не сразу заметил, что пальцы его на ногах и на руках вдруг растаяли, я просто услышал звуки наподобие негромких выстрелов и уловил брызги крови, одна шлепнулась мне на щеку, и я отскочил. Вместо пальцев торчали кости, Саша смотрел на них с ужасом и болью.

- Саша, бедный! – сказал я. Я не знал, что сказать.

- Нет! – каркнул Саша.

И начал таять. Таяние приносило ему страшные боли, началось все с конечностей, да и само тело одновременно стало сдуваться. Выстрелов, правда, больше я не услышал.

- Послушай, послушай!!! – с трудом он сказал. – Послушай меня, дурак! Первая буква "у" после твердого знака, остальное все прр… О-о-о-ох!!!

Он запрокинул голову, внимательно вгляделся в себя и умер, и еще долго после того таял – зрелище не для нервных.

Есть такое слово – катарсис. Я не знаю, что оно в точности означает, но полагаю, что это что-то вроде максимального напряжения сил, именно его я имел маленькое удовольствие наблюдать, следя напряженно за умиранием моего несуществующего друга Саши Ендобы. Он был чрезвычайно занят своим умиранием и все-таки нашел время обратить внимание на меня, и даже успел сказать насчет у и твердого знака. Водруженный на скелете, он говорил почти черен.

Я прослезился, честно могу вам сказать, и меня вытошнило.

Он исчез. То есть полностью, оставив после себя только мерзкий запах и две смятые простыни, да еще мокрую вмятину на подушке. Это было логично – если его не существовало раньше, то и после смерти он не мог оставить следы. Я чувствовал, что думаю как-то не так, но меня этот ход рассуждений вполне устраивал.

Пришла Дина. Ничего, по обыкновению, не спросив, она устремилась в Сашину комнату, спустя пару минут вышла, обдав меня презрением и ненавистью. Может быть, мне показалось, но в ее взгляде, вдобавок к вышеперечисленным чувствам, мелькнула тень сочувствия. Это маловероятно, скорее всего, я просто искал сочувствия – у кого угодно, хоть у Дины, хоть у Адамова, хоть у самого Зиггурда.

Адамов и Дебелый не приходили, хоть я и ждал их. То есть не ждал, не до них было, но подозревал, что они придут – ан не пришли. Этот факт я отметил "боковым зрением ума", это выражение у меня такое. Я был занят другим – отыскивал в разрозненных бумагах твердые знаки, занятие не из благодарных. Иногда, совершенно отупев от поисков, заходил за поддержкой (и чтобы отвлечься, естественно) в Сашину комнату. Ничего я там не трогал с момента его исчезновения – страшно было.

Позвонили с работы – оказывается, я превысил норму разрешенных прогулов (тупо удивился, услышав об этой норме, просто, наверное, приучил начальство, что хожу несмотря на). Сказал, что сломал ногу, потому что позвонили из Египта насчет медведя на атомной гидроэлектростанции. Главное – ошарашить. На том конце трубки поняли, но не нашли, что ответить. Хехекнули понимающе, сказали, чтобы я с этим завязывал, а то меня тут обзвонились уже, и трубку аккуратненько положили.

На третий день я нашел – будто взорвалось что-то во мне.

Нашел я эту чертову букву "у" в слове "двух" после слова "объяснил", оказалось, что важное было в последующем тексте, я и не ожидал, хотя читал это место раз пятьдесят, не меньше.

Я вдруг увидел не только все точки передо мной, какими я их видел до этого, я увидел все сомножество точек, сияющий шар об одиннадцати измерениях, мозг ломался от невозможности увидеть такое, я вдруг "вспомнил" все эти точки. Кавычки я поставил вокруг слова "вспомнил" для того, чтобы подчеркнуть, что ничего я на самом деле не вспомнил, а просто попытался найти наиболее подходящее слово для того ощущения, которое вызвали эти точки, особенно вот эти самые одиннадцать измерений. Я просто знал, что, вглядевшись в любую точку, я могу узнать, что в ней, внутрь реально не проникая. Я мог очень быстро перелистывать эти точки, хотя, конечно, их было чересчур много, даже для ста миллионов моих жизней. Словом, полный гугол, товарищи.

Однако в этом гуголе увидел я те точки, где, как я был абсолютно уверен, находилась моя Света, я не могу объяснить, почему я был так уверен, просто видел. Точек было довольно много, но не миллиард. Окунайся в любую из них, сказал я себе. Но что-то мешало. Я сидел на своем диване и рассматривал чертов шар, вы не представляете, что это такое.

Хлопнула дверь.

Вошла странная женщина лет сорока, которой я никогда не видел, и сказала:

- Вова, привет.

И улыбнулась улыбкой, похожей на удар топором по шее. Я почему-то подумал, что это моя мама, хотя моя мама постарше и совсем другая. Тут же, впрочем, опомнился.

- Вова, - любовно, то есть родственно, сказала женщина. – Ты великий человек. Ты человек, каких еще не бывало, я с самого начала говорила тебе, да ты не верил. Ты не можешь отказаться от этой битвы, иначе это был бы не ты. Вова, не дай мне в тебе разочароваться. Какая-то там дамочка… Да ты что?!

- Извините, я вас не знаю, вы меня с кем-то пере…

- Вова, перестань немедленно, иначе я рассержусь!

Это было так страшно, что я тут же закивал головой.

Женщина улыбчиво прищурила глаза и вгляделась в мои. У меня задрожали колени.

- Так я на тебя надеюсь. Во-ова.

В мире происходит множество событий, нам непонятных и причем таких, которые нами, на нашем веку, не поняты будут никогда. От всяких мелочей, дурацких нестыковок, которые тут же и забываются, до более глобальных вещей – многие из нас вообще не понимают, что творится в этом дурацком мире. Я даже не надеюсь, например, понять тот взгляд, который на меня вдруг бросила женщина в переполненном метро, когда мне было тридцать четыре, я никогда не мог понять Горбачева, хотя потом умные люди мне всё, как следует, объяснили. Умные люди – вообще бич нашей цивилизации. По-настоящему-то все мы с вами безнадежно глупы, независимо от коэффициента интеллектуальности. Но некоторые, и их подавляющее большинство, считают себя умными всерьез, тем более, что у них получается. И они держатся своего дурацкого мнения, которое им кто-то внушил или до которого они сами додумались, держатся, поскольку уверены в том, что они умные, все понимают и во всем правы. Посмотрите сами на результаты голосований – хоть в Америке, хоть в России, хоть где угодно. Мир переполнен идиотами, уверенными в своей правоте.