Всегда солдат

- Нет еще. Дышит…

- Давай, чего встали! - заорал полицай.

Пленного, точно мешок, бросили на деревянные носилки и потащили к траншеям.

- Видел? - обратился ко мне полицай. - Если мало, сходи к траншеям, полюбуйся!

Разыгравшаяся только что трагедия укрепила мою решимость: бежать, и как можно скорее. Я понимал, [86] что с моим здоровьем долго не протяну здесь. Не боялся, что быстро ослабею - я был очень вынослив, - но головокружения и обмороки могли доконать меня. Один затяжной обморок на глазах у полицаев - и не миновать траншеи.

- Что ж, - оторвал меня от невеселых мыслей Виктор, - думай не думай, сто рублей не деньги. Идем посмотрим, как охраняется лагерь.

Утешительного ничего не нашли. Лагерь в два ряда был обнесен забором из колючей проволоки. Вывешенные на столбах дощечки с черепом и скрещенными костями предупреждали о том, что через проволоку пропущен электрический ток. За забором пленных караулили овчарки. С площадок вышек выглядывали тонкие дула пулеметов.

- Да-а, охрана по всем правилам, - со вздохом отметил Клементьев. - Нужно искать какой-то другой способ.

- Остается один: попасть в рабочий батальон. Гитлеровцы восстанавливают вокзал. Возможно, оттуда бежать будет легче.

- Попробуем, одно ясно…

Виктор оборвал фразу и остановился как вкопанный.

- Посмотри, Серафим, - сдавленно прошептал он.

Мы находились позади бараков. Вначале я не понял, чем вызван ужас, прозвучавший в словах товарища. Прямо перед нами была длинная траншея. Она пересекала лагерь по всей его ширине. На дне, углубляя траншею, копошились пленные из рабочей команды.

- Смотри правее, - подсказал Виктор.

Я повернул голову и невольно зажмурился. В считанных метрах от нас из земли торчали головы, руки, ноги. Верхний ряд трупов был едва присыпан. У меня зашевелились волосы, а по спине точно провели ледяным рашпилем.

- Идем! - я сильно дернул Виктора за рукав.

- Непостижима человеческая жестокость, - тихо произнес Клементьев.

- Человечество тут ни при чем. Это фашизм! [87]

«Добрый» немец

На следующее утро мы ушли разбирать завалы на железнодорожной станции. Но и здесь пленных охраняли не менее тщательно, чем в лагере. Территорию вокзала опутывали два ряда колючей проволоки, через каждые пятьдесят - сто метров стояли часовые с автоматами. На станции вместе с нами работали «цивильные немцы» из тех, кто жили в Советском Союзе, но с приходом гитлеровцев переметнулись на их сторону. Эти тоже следили за пленными, руководили группами.

Ровно в двенадцать немцы прервали работу и принялись за обед. Триста граммов хлеба на брата, вместо полутораста лагерных, мы должны были получить у своего руководителя. Сбросив с носилок последнюю груду битого кирпича, я и Клементьев подошли к немцу. Он сидел в проломе окна и уже ел. На бумаге в тарелочках лежали масло, сало, каша, в толстой фарфоровой кружке с традиционной немецкой надписью «Пей на здоровье» ароматно дымился настоящий черный кофе.

Я сглотнул слюну, чертыхнулся.

- Зачем ругаешься? - вежливо по-русски произнес немец. - Не надо. Я получил свое, вы получите свое. У нас всюду железный порядок.

Он взял в руку шестисотграммовую буханочку черного хлеба и подбросил ее.

- Это вам, двойная порция. Работа тяжелая, работали вы хорошо и заслужили.

Немец улыбнулся, но в глазах его таилось коварство. Я насторожился. Да и предисловие мне не понравилось.

- Заслужили, так давай, - грубовато сказал Виктор и потянулся за буханкой.

Немец отдернул руку и положил хлеб на бумагу.

- Пляшите - тогда получите.

Он взял бутерброд, откусил и стал пить горячий кофе, причмокивая и дуя в кружку. Мы молчали.

- Пляшите, - повторил немец.

Мы круто повернулись и зашагали прочь. От голода меня начало мутить. Я подошел к колонке и [88] вдоволь, пересиливая себя, напился воды. Это немного помогло, сосущая боль под ложечкой чуть утихла.

Через полчаса прозвучал гонг. Еще четыре часа таскали на носилках битый кирпич, разворачивали ломами завалы. От слабости у меня кружилась голова и на лбу часто выступал пот. Ноги в коленках предательски дрожали. Я чувствовал, что это не только от голода. Меня не покидало ощущение ломоты в суставах. Иногда тело сотрясала дрожь.

Рядом с нами работала другая пара пленных. Один из них, молоденький, с узкой грудью и колючими лопатками паренек, часто поглядывал в нашу сторону. Потом не выдержал и спросил:

- Что, ребята, вас пан без хлеба оставил?

- Какой пан? - не понял Виктор.

- Тот, к которому вы прикреплены.

- Да, - неохотно подтвердил Виктор.

- А почему? - допытывался паренек.

- Плясать нас заставлял, - отозвался я.

- Ну и что! - удивился пленный. - Подумаешь, невидаль какая! Ну, потопали бы немножко и дело с концом…

- Тебя как звать? - перебил я парня.

- Сергей!

- Так вот, Сергей. Давай, двигай отсюда, прямо к тому немцу. Скажи, что мы тебя прислали сплясать. Хлеб можешь взять себе.

- Да я…

Паренек, не ожидавший такого оборота, растерянно умолк.

- Эх ты - советчик! - произнес его напарник. - Слюни тебе еще нужно вытирать мамкиным подолом!

Во второй половине дня выпал небольшой дождик. Землю развезло, работать стало тяжелее. Скользили ноги, и раза три носилки вырывались из наших рук. Мы стали меньше загружать их. Немец заметил нашу хитрость и стал сам класть кирпич на носилки, увеличил ношу вдвое.

Мы терпеливо снесли и это.

- Мало? - допытывался немец и добавлял еще.

- Я, наверное, пристукну эту образину, - тяжело переводя дыхание, прошипел Виктор. - Не могу больше… [89]

Наконец ударил гонг. Рабочий день кончился. Пленные начали выстраиваться в колонну. Рядом с нами оказался Сергей.

- Смотрите, ребята, ваш пан идет, - и Сергей кивнул головой в сторону ворот.

Немец кого-то искал в колонне. Увидев нас, подошел к конвоиру и что-то сказал, передав ему две буханочки хлеба. Солдат направился к нам. Вместе с хлебом гитлеровец вручил Виктору пачку сигарет.

- Вот это да! - произнес Сергей. - Отвалил ваш пан!

- Заткнись, ворона! - оборвал его Виктор.

- А ты не очень задавайся. Подумаешь, гордый какой! Видно, не такие уж голодные. Немец добрый, перед таким не зазорно и ногами подрыгать…

Клементьев так взглянул на Сергея, что тот испуганно подался назад.

- Да чего говорить с ним. Совсем ведь малец, - сочувственно произнес кто-то рядом. - В его возрасте у меня музыка в желудке никогда не замолкала. Трескал за обе щеки. Мать только охала: «И куда в тебя столько лезет!» А стал постарше, такую ряжку отрастил, что в три дня невозможно было обцеловать.

- Оно и видно, битюг битюгом!

- Не-е, сдал малость на таком довольствии. Раньше бы посмотрели! Один пушку ворочал. Мой командир так и говорил: «Запасная тягловая сила».

- Шагом марш! - раздалась команда на русском языке.

Колонна зашевелилась и потянулась к лагерю.

- Ну-ка, малец, - позвал Виктор Сергея, - получай прибавку на рост. - И протянул половину буханочки. - Перед нами попляши, если хочешь. А перед гадами не смей! И не ищи среди них добрых. Эта подачка не доброта, а издевательство над нашим достоинством, честью… Видел траншею за бараками?

- Да.

- Она тоже - от такой «доброты». От этой доброты земля наша кровью пропиталась… И еще: держи голову выше, не гни ее перед мразью! [90]

Отчаянный поступок

На другой день мы не вышли на работу.

- Там скорее загнешься, - сказал Клементьев, - а надежды на побег никакой.

Я согласился. Да и чувствовали мы себя неважно. Ночь провели на воздухе. В бараке не нашлось свободных мест. Добрая треть рабочего батальона оказалась в нашем положении. Нам еще повезло - мы сумели втиснуться между спящими и легли у самой стенки барака.

Среди ночи неожиданно посвежело, заполыхали зарницы, глухо зарокотал гром. Деваться все равно было некуда, и мы остались на своих местах.