Страница 17 из 20
Лейтенант выбежал из помещения со счастливым лицом… В дальнейшем он стал уверенно набирать, навыки в пилотировании Ла-5. Помнится, командир эскадрильи [87] долго допытывался, чем это я сумел так взбодрить молодого летчика, и недоверчиво посмотрел на меня, когда я раскрыл «секрет».
Полком я стал командовать в 24 года. И если к тому времени у меня был значительный боевой опыт, то навыков командира-воспитателя не хватало. Мне и тут повезло. Командиром 279-й дивизии в конце 1943 года стал полковник Всеволод Георгиевич Благовещенский, Человек уже немолодой (ему было лет сорок), он продолжал боевые полеты, поднимался с нами в небо, чаще всего в составе моего полка. Комдив давал возможность командирам эскадрилий и полков и в воздухе, и на земле при разборе полетов проявлять инициативу, требовал грамотных решений и, что особо перенял я от него, тактично, но всегда обязательно проверить исполнение приказа, указания, задания. Никто из летчиков не слышал от Благовещенского бранного слова.
Возвращаясь мыслями в прошлое, вспоминаю своего комдива как воспитателя и слова моего отца: «Смотри, сынок, никогда не обижай бойца». Эти слова я услышал в тот день, когда отец увидел меня впервые в командирской форме.
Мои отношения с личным составом полка, как мне кажется, складывались правильно. В бою я старался быть примером для подчиненных, при разборе боев и полетов справедливо оценивать каждого, очень уважал техников самолетов, в свободное же время общался с летчиками по-товарищески, старался не отрываться от интересов молодежи.
У меня всегда были ровные, а подчас и дружеские отношения с заместителями командира по политчасти, с комиссарами.
Я с благодарностью вспоминаю первого комиссара полка Ивана Михайловича Мороза. Он пришел к нам в самые тяжелые дни сорок первого года. В короткие [88] промежутки между боями его страстное слово звало к стойкости, отваге. Комиссар Мороз сам был отважным летчиком, совершил 117 боевых вылетов.
Уже в первые месяцы войны большинство летчиков были комсомольцами. Мужая в боях, они подходили к решению стать членами большевистской партии. Слова «считайте меня коммунистом» были своего рода мандатом неколебимой верности долгу. Так думал и я, вступая в партию на Курской дуге. На фронтовом аэродроме, рядом со стоянкой самолетов, коммунисты полка обсуждали мое заявление с просьбой о приеме в ряды ВКП(б). Выступавшие были немногословны, но каждый сказал: «Достоин!» [89]
Я старался оправдать доверие коммунистов. И тогда, когда водил полк в бои. И в долгие дни, складывавшиеся в месяцы, его переформирования. В создании нового боевого коллектива осенью 1943 и в начале 1944 года мне помогали коммунисты полка. Помыслы всех - и молодых летчиков и ветеранов - были едины: скорее на фронт. Советские войска после Курской битвы на ряде участков фронта устремились к Государственной границе СССР. Теперь только на запад!
И наше время пришло. Нашу дивизию перебросили на южное крыло советско-германского фронта. Мы вошли в состав 5-й воздушной армии 2-го Украинского фронта. Он включал в себя 4 общевойсковых, 1 танковую и 1 воздушную армии, танковый корпус и конно-механизированную группу. Командовал всеми этими войсками генерал Р. Я. Малиновский. Вместе с 3-м Украинским фронтом 2-й Украинский вел бои против немецких и румынских дивизий группы армий «Южная Украина». Готовилась стратегически важная наступательная операция советских войск под Яссами и Кишиневом.
В июне 1944 года мы перебазировались на передовые аэродромы, которые располагались в 25-30 километрах от врага. В связи с этим требовалась особая четкость действий всего личного состава полка, тщательная маскировка не только самолетов, но и всей аэродромной техники. Полевой аэродром имел лишь одну взлетно-посадочную полосу, одновременно взлететь или произвести посадку мог только один летчик. Молодым летчикам весьма пригодились тренировки при посадке Ла-5, которые так настойчиво мы проводили в запасном полку.
Гитлеровцы имели мощную оборону, особенно в междуречье Серет - Прут. Авиация противника вела усиленную разведку наших позиций, используя маневренные самолеты «Хеншель-126». В наших войсках их называли «рамой», очевидно потому, что хвостовое оперение [91] - стабилизатор и: киль - у этого типа самолетов было закреплено на двух палубах фюзеляжа.
«Хеншель- 126» не только вел разведку, но и корректировал огонь вражеских орудий. Командиры наземных войск нередко просили авиаторов: помогите избавиться от «соглядатая». Однако сбить «раму» было далеко не просто. В первый раз я отправил на охоту три хорошо подготовленные пары: заместителя командира полка Гусарова, командиров эскадрилий Гирича и Кирилкина, и вернулись они без успеха. Вечером мы тщательно разобрали все возможные способы атак и решили, что лучше всего в район барражирования «рамы» подлетать на малой высоте (это обеспечивало внезапность нашего появления), затем, имея преимущество в скорости, с набором высоты вести прицельную стрельбу.
На другой день капитан Гирич, майор Гусаров с ведомым старшим лейтенантом Телегиным сбили два самолета «Хеншель-126». Гитлеровцы стали осторожнее использовать эти самолеты для корректировки стрельб, сократили район их барражирования. Но в следующий же вылет на «охоту» комэск Кирилкин расправился еще с одной «рамой».
В Ясско- Кишиневской операции мы превосходили врага в силах, в авиации например, в 2,7 раза. Командование группы армий «Южная Украина» лишь за двое суток до начала сражения разгадало направление главного удара советских войск. В такой короткий срок трудно было предпринять серьезные контрмеры.
20 августа 1944 года с первыми лучами жаркого южного солнца на основные позиции гитлеровцев обрушился удар страшной силы. 2-й Украинский фронт на каждый километр прорыва выставил 240 орудий и минометов. Затем в бой пошли полки 5-й (нашей) и 17-й воздушных армий. Они за два дня произвели 6350 самолето-вылетов. В журнале боевых действий группы [92] армий «Южная Украина» на второй день Ясско-Кишиневской операции появилась запись: «Неслыханно сильным является вражеский воздушный флот. Он делает все, что хочет». Комментарии здесь, как говорится, излишни.
На участке прорыва непрерывно действовали сотни наших штурмовиков. Мы прикрывали их. Десятки «фоккеров», спешивших на помощь своим войскам, изгонялись нами буквально в считанные минуты. Активные действия групп, прикрывавших нас, давали нам возможность тоже участвовать в штурмовке укреплений противника.
На сердце было радостно, когда видел, как захватчики в спешном порядке отступали все дальше и дальше на запад. Пришла расплата за Киев, Смоленск, Ленинград.
В первые дни наступления мы потеряли одного из лучших летчиков полка командира звена старшего лейтенанта Телегина. Полк возвращался после удачной штурмовки на аэродром. Возвращались без потерь. Я приземлился первым и стал следить за посадкой эскадрилий. Один за другим садились самолеты на полосу аэродрома. Но вот появилась третья эскадрилья капитана Кирилкина. Один самолет с сероватым шлейфом пролетает аэродром. Я подбежал к полуторке, крикнул водителю:
- Мигом на КП!
С командного пункта посадкой руководил майор Гусаров. Вбегаю и спрашиваю:
- В чем дело?
- У Телегина зенитным снарядом пробит масляный бак, не выпускаются шасси. Просит разрешить посадить самолет с убранным шасси на кукурузное поле.
- Разрешили?
- Да. Смотрите, вот справа от нашей полосы. [93]
- «Санитарку», пожарную - быстро, - скомандовал я и помчался к месту посадки.
Машу руками, показываю: ниже, ниже. Самолет Телегина будто нырнул к земле и пополз на фюзеляже. «Вроде обошлось», - с облегчением вздохнул я. Но в этот миг Ла-5, словно уперся в какое-то препятствие и перевернулся через двигатель.
Самолет не загорелся. Несколько метров прополз хвостовым оперением вперед. Мы подбежали. Выбили боковую часть фюзеляжа и вытащили Телегина. Он, с окровавленным лицом, судорожно дышал. Полковой врач попытался снять шлемофон, чтобы сделать перевязку. Послышался удручающий душу хруст поломанных костей черепа. Телегин умер у нас на руках.