В пылающем небе

Наступление войск фронта шло семимильными шагами, и мы часто меняли аэродромы. Иной раз они попадали под артиллерийский обстрел. А аэродром в Севске обстреливался по нескольку раз в сутки.

С этого аэродрома мы и провели тот бой, о котором я писал выше, сравнивая два аналогичных по обстановке, но разных по результатам. Мы тогда сбили над [82] Кремами 12 бомбардировщиков. От моего огня на землю рухнули два самолета, а Беляев сбил три Ю-87. Поздравляя Володю на земле, я шутя выговаривал ему:

- Ты что ж это, парень, из пекла фрицев больше моего вытащил?

- От жалости, товарищ майор, - блеснул улыбкой Володя, - в земле им спокойнее будет.

- А может быть, от ярости в сердце? Володя засмеялся и пропел:

…А вместо сердца пламенный мотор…

И мне вспомнились суровые слова самой популярной песни сорок первого года: «Пусть ярость благородная вскипает, как волна…» Именно так: благородная ярость, помноженная на мастерство, была для нас одной из главных составляющих науки Победы.

За бой над Кромами полк был награжден орденом Суворова III степени. Поздравить личный состав на наш аэродром прилетел командующий 16-й воздушной армией генерал-полковник Сергей Игнатьевич Руденко. Я от старших товарищей слышал о нем, как о летчике «от корня волос до мозга костей». В авиации он с 1927 года, прошагал все командирские ступени.

Поздравив личный состав полка с наградой, командующий расспросил меня о последнем бое. Прощаясь, он сказал:

- Береги доброе имя полка, Медведев. Расти смену комэскам. Потери и у нас большие. Хочу встретиться с тобой в Берлине.

Пожелание Сергея Игнатьевича сбылось. Мы с ним дожили до Победы. А встретился я с маршалом авиации Руденко через 40 лет на ветеранском поприще. Оба мы стали членами президиума Советского комитета ветеранов войны. [83]

Вскоре после получения награды полк вел большой воздушный бой. Мы перехватили фашистские бомбардировщики на подходе их к цели. Сбив три вражеские машины, заставили остальных летчиков беспорядочно сбросить бомбы. Гитлеровцы покинули наше воздушное пространство, а мы направились к Севску, горючее было на исходе. И тут нас атаковала группа «Фокке-Вульф 190». Связался по радио с командиром дивизии. Он обещал выслать минут через десять деблокирующую группу.

8- 10 минут. Много это или мало? В том случае -много. Мои секундные размышления прервал сигнал с земли:

- Разрешите вылет.

Это был голос Володи Беляева. Самолет его не был готов к вылету на прикрытие из-за какой-то неисправности, и он, единственный из летчиков, оставался на аэродроме. Я не успел еще ответить, как вторично прозвучало:

- Разрешите… Вылетаю…

И Беляев взлетел. С ходу врезался в строй фашистских истребителей. Бой вел виртуозно, яростно и дал возможность нам сесть. Я садился последним, «Фоккеры» отхлынули от аэродрома, окружили смельчака. Подбитый, со шлейфами дыма, его самолет не дотянул до границы посадочной площадки, резко клюнул носом и ударился о землю. Володя погиб. Его комсомольский билет был в крови… За свой подвиг Владимир Беляев был посмертно награжден орденом Ленина.

Полк до конца участвовал в Курской битве. Говоря о ее стратегических итогах, Маршал Советского Союза А. М. Василевский писал:

«Советские Вооруженные Силы нанесли врагу такое поражение, от которого фашистская Германия уже никогда не смогла оправиться». [84]

В битве на Курской дуге враг потерял 3500 боевых самолетов.

Напряжение боев было огромным, но время на учебу летного состава приходилось выкраивать. Обычно проводились короткие, но тщательные разборы каждого вылета полка. Для этого использовались вечерние, иногда и очень поздние, часы. Разгонов за ошибки я не давал, но и малейшие упущения не пропускал мимо.

Крепить боеготовность полка хорошо помогал мой заместитель по политчасти майор Иван Дмитриевич Чесноков. Как летчик, он понимал напряженность обстановки, в своей работе и в деятельности членов партбюро основное внимание уделял индивидуальным встречам-беседам с личным составом. С обслуживающим персоналом было проще - проводились короткие собрания, политинформации. Чесноков пользовался авторитетом в полку.

Как- то на одном из новых аэродромов Иван Дмитриевич встретил меня из полета словами:

- Командир, к нам невесты пожаловали.

- Какие невесты? - изумился я.

- Прибыло новое пополнение обслуживающего персонала, большинство девушки.

- Младшими специалистами?

- Да. Вооружейники, прибористы, укладчики парашютов. А ты что, недоволен? - Видя, что я еще в недоумении, Чесноков добродушно усмехнулся: - Радоваться надо, командир. Постоянные бои ожесточают ребят, а присутствие девушек благотворно повлияет на них. Невесты - это я к слову сказал, а служить они будут исправно, в этом убежден.

Ближайшие дни подтвердили правоту замполита. Девушки ревностно исполняли свои нелегкие обязанности. И тяжести таскали, и самолеты надежно готовили к полетам. [85] А атмосфера в полку потеплела. Чаще вспыхивали улыбки, зазвенела по вечерам песня…

После Курской битвы разошлись наши военные дороги с Борисом Соломатиным и Евгением Петровым. Жизнь не свела нас больше вместе (вины за слабый поиск друзей с себя не снимаю), но знаю: оба они 9 мая 1945 года встретили в боевом строю. Всегда гордился и горжусь нашей дружбой в начальный период войны.

Осенью нашу 279-ю дивизию вывели из состава 16-й воздушной армии. Сдав материальную часть (много машин не хватало в соединении), наш летно-технический состав направился на переформирование в уже знакомые мне места Горьковской области.

Мы получали и осваивали истребитель Ла-5 новой модификации. Эта серия самолетов отличалась от предыдущей большей как горизонтальной, так и вертикальной скоростью. Была усилена броневая защита летчика.

Началась кропотливая и тщательная подготовка. В полк прибыло много молодых летчиков. В летных школах они научились пилотированию, но готовились ускоренно. Следовало закрепить эти навыки и научить их азам ведения воздушного боя.

Ла- 5 -самолет отличный, но требует к себе особого внимания. При приземлении нужно строго выдерживать курс пробега. Малейшее отклонение, и самолет резко разворачивало в сторону, что нередко приводило к поломке крепления хвостового колеса. У молодого летчика лейтенанта Б. все время повторялись ошибки при посадке. Командир его авиаэскадрильи, человек в общем-то выдержанный, после очередной поломки самолета лейтенанта пришел ко мне расстроенный и решительно заявил:

- Не годится он для полета на истребителе. Пусть учится летать на других самолетах. [86]

- Так уж и не годится? - спокойно спросил я и попросил прислать лейтенанта ко мне…

Лейтенант, совсем мальчишка, стоял передо мной и шмыгал носом. Я вспомнил по какой-то неведомой ассоциации своего первого наставника Владимира Алексеевича Мяскова, который никогда не распекал курсантов за упущения, заставляя самим искать причину, самим анализировать полет. Не поднимая глаз, лейтенант тихо доложил:

- Прибыл по вашему приказанию.

- Ну, вот что, лейтенант, садитесь в уголок на стул и думайте.

- О чем?

- Лучше не о девушках, а о последнем полете. Восстановите в памяти все ваши действия, шаг за шагом, найдите тот момент, когда вы ошиблись.

Лейтенант покорно сел. Я занялся бумагами. На фронте их у командира полка бывало немного, здесь же хватало. В характеристике училища на лейтенанта указывались и такие черты характера, как мягкость, доброжелательность к товарищам и… рассеянность. Вот, видно, в чем была причина его неудач при посадке Ла-5.

Прошло минут пятнадцать. Я посмотрел в сторону лейтенанта и чуть не рассмеялся: он шевелил губами, разговаривал сам с собой. Лицо его было оживленным.

- Ну как, разобрались в полете? Поняли, когда сняли напряжение и допустили оплошность?

- Понял, товарищ командир!

- Вот и хорошо. Идите и готовьтесь к полету.

- К полету? - дрогнувшим голосом переспросил лейтенант.

- Ну а к чему же еще, ведь вы летчик.