Голоса выжженных земель

– Ну что, – закончил он уже другим тоном, – теперь я выгляжу придурком в твоих глазах?

– Ты милый, маркиз де Люк, – она засмеялась. – И я искренне желаю, чтобы правда оказалась на твоей стороне. Ты неплохо разбираешься в этих ваших Узлах силы? Хочешь и Приют вывести на чистую воду, разгадать его странности и способности?

– В этом, собственно, смысл нашей экспедиции. И мой неожиданно открывшийся талант наконец выйдет на первый план. Очень, знаешь ли, хочется посолировать. Подтанцовка, – Люк, не покидая лавки, изобразил комичный пируэт всеми четырьмя конечностями, – и прочий бэк-вокал не мое кредо.

Глава 23

Эмиссар и Лю

Она искоса смотрит на меня, думает, что сплю. Ее нежные пальцы касаются моих волос, осторожные прикосновения, дарящие покой. Прежние тревоги кажутся глупыми и напрасными, уходят прочь.

Никитская церковь, где осталось великое множество ночей, проведенных наедине с самим собой, пыталась исцелить мою боль, заполнить пустоту, поселившуюся в сердце… Но боль лишь множилась, съедала меня изнутри! Храм – зеркало, отражающее глубины твоих пороков и вершины твоих добродетелей – во мне видел лишь черную безжизненную пустыню, где так и не родились воспоминания, где не проросли сквозь твердь забытья чувства и эмоции, из которых, словно из кусочков мозаики, можно было восстановить потерянное «я». Ни осколков, ни теней. Человек без прошлого, голем, пустышка без содержания.

Но нежность, которой она делится со мной, забота, дающая сладостное ощущение нужности, взгляды, не скрывающие… любви. Кто она, отдающая себя столь щедро, без страхов и сомнения… Наверное, она сумасшедшая, обычная женщина – прекрасный коктейль из кокетства, игры и страсти – не влюбится столь глупо и безоглядно… в калеку с ампутированной душой!

Так я думал: «калека с ампутированной душой»… Но она дарит мне сопричастность, делит пустоту внутри меня надвое, превращая безжалостное, убийственное ничегов беспомощный ноль. Я хочу видеть ее глаза, для этого мне нужно открыть свои, но я боюсь. Вдруг сумасшествие оставит ту, что назвалась Летицией, она прозреет и отринет меня, оставит в беспросветном мраке, в котором только-только забрезжил робкий лучик надежды. Мне страшно, теперь, когда есть, что терять…

– Не притворяйся, я вижу, ты не спишь, – люди так не говорят, она улыбающийся ангел, в глазах которого застыл свет миллиарда звезд, и весь этот свет отдан мне. Без остатка.

Поднимаю веки и смотрю, смотрю, смотрю… Во все глаза – жадно, до боли, до слез. Пусть ее лик положит начало новой памяти, я не буду жалеть об утраченном, пусть прошлое навсегда останется за неведомой мне гранью, лишь бы сохранить одну-единственную частичку настоящего.

– Ты слишком красива… даже для богини…

Она смеется. Люди так не смеются… Она слишком красива, я боюсь ослепнуть от блеска ее глаз.

– Богиня смерти – так, кажется, ты меня называл? – обязана быть красивой, чтобы скрасить последние часы обреченного.

– Я передумал, я уже не хочу умирать, – простые и честные слова даются с огромным трудом. Но я уже не хочу…

– Рада слышать. Но почему ты решил оставить свою богиню без работы?

Что мне ответить ей? Что я люблю…? Я не буду врать, не буду врать ей. Я не люблю, я еще не умею, но я хочу научиться. Я сумею, иначе не выживу… жить – значит любить. Себя, саму жизнь, сегодняшний день и завтрашний, любить темноту и свет, тишину и слова, пропасть и небеса… любить ее, дарящую любовь мне.

– Я хочу пригласить тебя на свидание… ради этого стоит пожить еще хоть немного.

– Роман при исполнении? – она улыбается. – Я бы рискнула. И куда же ты хочешь меня пригласить?

– В моем родном Екатеринбурге есть замечательное место, где подают лучший в мире греческий салат… Он достоин того, чтобы его отведала самая прекрасная из богинь.

– Заманчиво, жаль, от божественного салата нас отделяют две тысячи километров и двадцать лет в придачу! Придется брать все в свои слабые женские руки: пользуясь твоей беспомощностью, а потому и безотказностью, сама приглашу уральского гостя на романтичный променад под радиоактивными московскими звездами. Заманчиво?

– Ужасно, – я ловлю ее руку и прикладываю к своим губам, целую пальцы, один за другим. – Предлагаю выгнать завистника Люка из кунга и разработать новый план.

– Выгоняйте, – милостиво соглашается маркиз, демонстративно смотрящий в противоположную от нас сторону. – У меня аллергия на розовые сопли.

– Боюсь, в таком виде, доблестный Сол, ты не переживешь свидания с ненасытной богиней смерти, – она прекрасно видит, что даже легкий флирт лишает меня сил. Ненавижу свою слабость, но я сумею ее перебороть, жажда жизни способна творить чудеса.

Сквозь сон чувствую прикосновение ее губ к моей щеке. Долгий поцелуй провожает меня на ту сторону бытия, проваливаюсь сквозь пространство и время с дурной улыбкой на устах. Умею ли я ощущать счастье?

Ее нет рядом со мной, понимаю это прежде, чем глаза привыкают к окружающей полутьме. И все меняется: вижу чью-то спину над своей головой, а ноги мои почти упираются в живот странного низкорослого человека в мешковатом балахоне. Лицо его скрыто натянутым по самые глаза капюшоном.

Меня несут на носилках. На вопросы о текущем местоположении и пункте назначения «медбратья» не отвечают, на оскорбления – и сложносочиненные, и самые незамысловатые – никак не реагируют.

Из хороших новостей – носильщики не склонны к агрессии, на их месте я давно бы заколбасил беспокойный, матерящийся «груз». Тот, что со стороны моих ног, прощает мне даже болезненный пинок-тычок в область солнечного сплетения, вместо полагающегося «трехэтажья» в ответ он лишь обиженно мычит и не пытается отомстить. Похвальный пацифизм, жаль, до лица не доплюну…

Похоже, что все увлекательное путешествие на носилках в компании двух безответных тварей я провел без сознания – не проходит и пары минут, как мы сворачиваем из широкого коридора в узкий проход, заканчивающийся незапертой дверью. За ней комнатушка с двумя кроватями и минималистским набором мебели, зато с электрическим освещением, в помещении горит сразу несколько лампочек, невиданное расточительство по нынешним скупым временам!

«Санитары» без лишней жестокости перекладывают мое бренное и в целом пока совершенно бесполезное тело на кровать у дальней стены. В процессе «переноса» я жду от отпинанного мной субъекта ответной любезности – лично я бы такого психованного пациента положил мимо койки. Дважды. Со всей дури. Однако процедура проходит мирно, без эксцессов. У придурка не хватает мозгов даже для самой безобидной мести… «Ну, тупые!» как говаривал один ныне забытый сатирик.

Почему ж я помню столь малозначительные вещи, а самого себя вспомнить не в состоянии?! От этой мысли окончательно свирепею и шлю в спину уходящим санитарам пожелание взаимной сексуальной близости в чрезвычайно извращенной форме. Когда остаюсь в злобном одиночестве, запоздало соображаю, что тащили мою не самую легкую тушу две женщины! Ну, или в лучшем случае самки – походка, жесты, движения – все говорит в пользу моей догадки… А я их матом обложил (про пинок лучше и не думать!), редкостный джентльмен, ничего не скажешь!

Для приличия стыжусь пять минут, затем снимаю тяжесть с души обещанием непременно попросить у обиженных дам коленопреклоненного прощения. Еще бы сил хватило для преклонения этого самого колена… Стоп!

Останавливаю поток своих мыслей и прислушиваюсь к внутренним ощущениям, есть в них что-то неправильное, вызывающе странное… Понимание наступает практически сразу – я не чувствую пустоты, а значит, не чувствую боли, эта мерзкая сука оставила меня – не прощаясь, напоминая о себе лишь слабостью в мышцах и путаницей в сознании.

Неужели я свободен от… Не спеши, Сол, не радуйся раньше времени, боль – это такая мразь, что всегда возвращается, плюя на твои желания и планы, она вероломна, жестока и непобедима.