Страница 4 из 5
Конечно, это есть проявление верховной власти (суверенитета) народа. Но вече не было организованным, правильно действующим учреждением, так как народ, не развитой политически, был мало заинтересован тем, чтобы никогда не выпускать власть из своих рук.
Отсюда выходило так, что князь, особенно если он пользовался доверием, мог обходиться свободно и без веча, и случалось, что вече в иных удельных княжествах утрачивало свое исконное значение.
Одним словом, вече являлось в разных княжествах и в разное время далеко не одинаковым по своему общественному значению. Бывало, что над ним брала верх не только княжеская власть, но и боярство. Последнее мы замечаем в земле Галицкой, где боярство получило такую силу, что распоряжалось и княжеским столом.
Главным занятием населения было земледелие.
Свободной земли было тогда еще так много, что каждый мог захватывать под обработку столько, сколько хотел. Свободны были и бесконечные леса, полные зверя, птицы и диких пчел, свободны и воды, реки и озера, изобиловавшие рыбой. Ничто не ограничивало человека в пользовании этими фактически неисчерпаемыми естественными богатствами, кроме его собственной рабочей силы.
Казалось бы, при этих условиях все могли быть одинаково свободными, равными, обеспеченными. Они выделяли из продуктов своего промысла часть на содержание князя, боярства и духовенства (мехом или медом, как продуктами более удобными для торгового сбыта), а остальное должно было с избытком удовлетворять их скромные потребности. Выделяемая доля не могла быть обременительно велика, так как ее размеры, повидимому, определялись договорным соглашением князя с вечем.
Тем не менее, и в этот младенческий период нашей истории уже замечаются зачатки экономического неравенства. А экономическое неравенство всегда является отцом неравенства социального. Экономическое неравенство среди населения, занятого производительным трудом, происходило от следующих причин. Люди одинокие, лишенные поддержки родичей, вынуждены были обращаться к более сильным за помощью для приобретения скота, земледельческих и иных орудий и пр., без чего невозможно было эксплуатировать землю, как бы свободна она ни была. За ссуду должник, конечно, брал на себя какиенибудь обязательства. В этих людях, которых называли «закупами», мы видим зачатки зависимых отношений среди свободного древнерусского общества. Кроме закупов, на Руси, как во всяком древнем обществе, были рабы. Но рабы - это были люди чужие, которые не пользовались защитой права, военнопленные, а из своих лишь преступники и неоплатные должники. Хотя варягорусские дружины времен первых князей торговали с Византией также и рабами и, повидимому, это была немаловажная статья торговли, но мы не замечаем чтобы рабство играло большую роль в христианской, Руси.
Просвещение, - то просвещение, которое пришло вместе с христианством из Византии, было почти исключительным достоянием верхнего слоя - князей и боярства, а в особенности духовенства. Книги были только священноцерковные; наукой признавалось лишь богословие; грамотность нужна была главным образом тому, кто хотел посвятить себя церкви. Но так начиналось просвещение не только на Руси, но и во всей Европе.
Южная Русь, как часть вел. кн. Литовского
І
Вдали от Южной Руси, по прибрежьям Балтийского моря, между устьями Вислы и западной Двины, а главным образом на среднем Немане - жили дикие литовские племена, «Литва поганая», как их обзывали наши былины. Каждое племя располагалось на роды, которые управлялись родовыми старшинами. Жизнь среди дремучих лесов, охота, как главное занятие, - все ото клало свой мрачный отпечаток на облик, на быт и на нравы литовцев.
Литва отделена была от Южной Руси широкой полосой теперешней западной Руси, заселенной тогда русскими племенем Кривичей, предков теперешних белоруссов. Однако именно ей, этой отдаленной Литве, пришлось сыграть решающую роль в дальнейшей истории южнорусского края.
В начале тринадцатого века хлынули из азиатских степей на русскую равнину монголы. [5] Батый с своей ордой прошел поперек Южной Руси, все разоряя на своем пути. Опустошительный поток достиг даже земли Галицкой и вылился за ее пределы. Киев, Чернигов и др. южнорусские города были почти снесены с лица земли. Жизни края нанесен был тяжелый удар. Но жизнь не замерла окончательно, как это полагают некоторые историки. Пострадала главным образом политическая сторона жизни, правящие классы, учреждения. Население же, распуганное надвинувшейся грозой, возвратилось на свои пепелища, как только гроза миновала; возвратившись, оно принялось за производительный труд и снова начало устраивать жизнь. Но политические узы были ослаблены, князья и боярство как будто исчезли и население обходится без них, устраиваясь отдельными общинами с выборными властями (атаманами). По крайней мере, в некоторых местностях южнорусского края (в западной Киевщине и южной Волыни, на Подолье) мы видим следы именно такого склада общественной жизни, напоминающего собой позднейшее казачество. Киев начал снова заселяться и отстраиваться, в нем были даже какието князья, упоминаемые летописью, но, повидимому, без широкого влияния и власти. Значительное по территории и населению княжество ЧерниговоСеверское явилось теперь разбитым на много мелких княжеских владений и отодвинулось к северу: самым влиятельным из черниговских удельных княжеств было теперь княжество Брянское, лежавшее далеко в полосе лесов. Княжество Туровское, бывшая земля древлян, скрытое в глубине лесов, также раздробилось на множество мелких владений с самостоятельными князьками.
Только ГалицкоВладимирское княжество, быстро оправившись от разорения, продолжало существовать попрежнему, как сильное политическое целое, с своими князьями, боярами, со всеми принадлежностями старого государственного строя.
Таким образом, Южная Русь, за исключением земли ГалицкоВладимирской, и без того ослабленная усобицами удельных времен, после нашествия монголов совсем расшаталась в политическом отношении. Она должна была сделаться легкой добычей первого сильного врага. А такой враг как раз и нашелся. Это была Литва.
Между тем, как Южная Русь слабела, распадаясь, разлагаясь политически, литовские племена объединялись в государство и получали, таким образом, силу и значение. Очень любопытно, что в то время, как объединялась Литва, объединялись и соседние севернорусские удельные княжества, складываясь в одно Московское (великорусское) государство, объединялись и западные соседи - поляки, также образуя из отдельных мелких земель одно Польское государство.
Таким образом, к половине 14го века получилась следующая картина политических отношений. Южная Русь перестала существовать, как единый политический организм, как государство; она раздробилась, распалась на мелкие клеточки. А в то же время по соседству с нею сложились три сильные государства: Литовское, Московское и Польское. Отсюда - дальнейшая судьба Южной Руси необходимо стала в зависимость от этих государств, которые начали притягивать ее к себе или целиком или по частям.
Великий князь литовский Гедимин [6] успел захватить лишь территорию бывшего Туровского княжества. Почти вся остальная Южная Русь была присоединена к Литовскому государству его сыном Ольгердом, собирателем южнорусских земель.
Держава, которую создал Ольгерд [7] «своим великим разумом и смыслом» и своею «крепкою думою» - по словам одного севернорусского летописца, - эта держава, т. е. ЛитовскоРусское государство, на самом деле была гораздо более русским, чем литовским государством. В состав ее входили западнорусские (белорусские) и южнорусские (малорусские) земли; одним словом русский элемент составлял приблизительно девять десятых ее территории и населения. Преобладая политически, русский народ преобладал и культурно. Русский язык, православная вера, русские нравы и обычаи господствовали, и литовская национальность не проявляла себя ничем в русских областях.