Ожидание. Повести

— Ну, что интересного в мире? — неожиданно спрашивает дядя Миша.

— Американцы бомбят Вьетнам, — скинув наушники, быстро отвечает Зиночка.

— Паразиты, — говорит дядя Миша.

Больше всего на свете дядя Миша ненавидит паразитов, оттого еще ему так неймется в этот день.

— Кто-нибудь нашел рыбу? — спрашивает он Зиночку.

— Нет.

Многословие дяди Миши пугает ее: это тоже плохой признак.

В наушниках бубнит твист, и дядя Миша строго тычет в них пальцем.

— Ты джазики себе не играй. Ты следи. Может, где найдут рыбу — отвезем этих…

И не успевает он отойти, как Зиночка щелкает тумблерами рации, перед которой она сидит навытяжку, и звонким голосом начинает вколачивать в эфир позывные.

— Я — «Нырок», я — «Нырок», я — «Нырок»!

Голос у нее высокий, слова стреляют, вот-вот пробьют чужие мембраны. Когда дядя Миша взял ее после курсов и Витя Саенко, летая в своем небе, первый раз услышал бойкую девушку, он удивился:

— Ого! Это кто?

— Зина.

— Какая Зина?

— Звонкая и тонкая, — помог Зиночке какой-то невидимый шутник.

— И долгая, — представил кто-то из своих.

— И прозрачная, — добавил Саенко.

— Почему это я прозрачная? — обиделась Зиночка.

— Кричишь здорово, а где — не видно. Дух!

Ах, сейчас бы Саенко! Зиночка безнадежно вздыхает, и в это время ей отвечает сонный, с зевотцей, с хрипотцой, словно мембрана лопнула, другой «радист»:

— Я — «Ястреб», я — «Ястреб».

— Марконя! — обрадованно вопит Зиночка. — У вас есть рыба?

— На Марконю не отвечаю.

— А рыба есть?

Но радист «Ястреба», неудавшийся ростом, крепкий, кругленький сбитень, прирожденный знаток и любитель своей техники, непревзойденный мастер по кличке «Марконя», раз, два — щелкает вдалеке и испаряется.

А Зиночка визгливо кается:

— Не сердись, Марконечка! Где ловите?

— В море, — неожиданно отвечает Марконя.

— Нет, правда? Мы пустые гуляем. Дядя Миша очень злой. Дайте рыбки.

— Сначала объяви всем-всем промысловым судам: прошу у Маркони прощения за Марконю, — требует Марконя, и Зиночка понимает, что он валяет дурака.

Припав к потертому лееру животом, смотрит в зеленую толщу воды с чужого сейнера грустный жених Кирюха. К теплой поверхности воды поднимаются медузы. Их много и какие они разные… Эта как гигантская пуговица с четырьмя дырками в середине. А та как брюква с ботвой. А та как пробка от графина. А вон та усатая. Выплыли к солнышку, на совещание.

Стараясь отвлечься от своих тяжких мыслей, Кирюха рассматривает медуз. Дядя Миша останавливается около него, кладет локти на леер и тоже смотрит на воду. Нет, не смотрит, он закрыл глаза, как больной. И роняет:

— Черный день.

— А меня зачем взяли? Разве дело? Клянусь — не дело.

— Втянули, сделали паразитом, — ворчит дядя Миша и уходит в поисках спокойного места.

На корме сидит Ван Ваныч в окружении рыбаков и популярно рассказывает, как снимаются кинотрюки.

— Еще давайте, — просят его, когда он приостанавливается.

— А можно спросить?

— Спрашивайте, мне не жалко, — душевно разрешает Ван Ваныч.

— А жена у вас красивая?

— Душа у нее золотая, — отвечает, помолчав, Ван Ваныч.

— Я думал, она киноактриса. Нет?

Но тут Ван Ваныч видит дядю Мишу и вместо ответа кричит:

— Где же рыба, товарищ Бурый? Море есть, а рыбы нет?

— Без самолета мы как пешие, — выдавливает из себя дядя Миша и снова ползет на мостик, где его ждут режиссер и оператор.

— Дядя Миша, дядя Миша, — ребячески встречает его Алик и сует бинокль, в который следил за морем. — Чайки, чайки!

Бинокль не достает до глаз дяди Миши, потому что Алик забыл снять со своей шеи ремешок. Он выпутывается, и дядя Миша смотрит, как вдали садятся на воду крупные белые мартыны. Алик нетерпеливо дышит.

— А?

— Это не рыба.

— Зачем же они садятся?

— Отдохнуть. Когда рыба, они падают за ней камнями. Как коршуны на цыплят. И пищат — на все море.

— Одна упала как камень. Я сам видел!

Дяде Мише хочется трахнуть Алика биноклем по голове. И точка. Но он сам рассказал гостям о разных приметах, по которым рыбак находит рыбу, и приходится терпеть.

— Рыбы нет.

— Слышишь, Симочка? — возмущается Алик.

— Амба.

— Я вас все же попрошу кинуть сеть, — приказывает Алик.

— Куда? Почему? — не понимает дядя Миша.

— Скалы. Вы видите какой фон? Скажи, Сима.

— Слов нет.

Скалы проплывающего поодаль пустынного берега так дики, как до цивилизации. На них ни столба, ни дома, ни дерева. Они воздушней облаков. И белы, как из пены.

— Эти скалы мы должны снять! — командует Алик, и Сима расчехляет свою аппаратуру.

— Да рыбы ж нету! — наклоняясь и приближая к Алику свое кирпичное лицо, смеется бригадир.

— А могла она быть? Принципиально.

— Принципиально тут место рыбное. Тут ловят.

— Вы лично ловили?

— Не раз.

— Ну вот! — И Алик обрадованно хлопает дядю Мишу по плечу. — Мы смонтируем. Не пугайтесь. Монтаж выручит.

— Какой монтаж?

— Здесь кидаете сеть — мы снимаем. В другом месте ловите рыбу — мы снимаем. Клеим все в один эпизод, в результате получается что надо.

— Вы мне приклеете, — еще больше мрачнеет дядя Миша.

— Фантастика! — восклицает Алик. — Это же обычное дело! Наше дело.

— Если б вы снимали фантастическую фильму.

— Слушайте еще раз…

Алик впивается обеими руками в дядю Мишу и не отпускает его, пока не убеждает, что кино и не такие номера откалывало. Скажем — снимают оратора отдельно, зал отдельно, склеивают вместе, получается собрание. С парашютом прыгает один, на земле встречают другого, склеивают вместе — получается герой после затяжного прыжка. Ну, в самом деле, не прыгать же победителю второй раз специально для кино, когда нужного эффекта достигает простая вещь — монтаж.

Дядя Миша, у которого сначала голова пошла кругом, а потом на многое открылись глаза, сдался и махнул рукой:

— На баркасы!

Первый раз он кидал сеть в пустое море, зная, что ничего не вытянет, кроме медуз, но все не зря палубу топтать… Глупо мучились, обливались, выпрастывали из невода медузье «сало», и только довольный Алик сказал:

— Ну и фончик сняли!

— Красота, — сказал и Сима.

А Ван Ваныч прибавил:

— Теперь осталось рыбу поймать!

Но рыба как провалилась.

К «Нырку» приближаются другие сейнеры и оттуда кричат в рупоры и просто так, трубкой приложив ладони ко рту:

— Много взяли?

— Вся наша.

— Хвостик видели?

— Зачем кидали? Эй!

— Для фона! — орет Кирюха, хохоча до слез. — Фо-она!

— Чего-о?

Дядя Миша спрятался в своей каюте, где стрелка кренометра прилипла к нулю, закрыл дверь, но дверь тонкая, и ему слышны и веселая перекличка, и смех, вся эта шумиха.

— А где Бурый?

Нет, прятаться стыдно. Он выходит на палубу и шагает к трапу, но походка у него уже другая, не такая уверенная, и ноги чуть-чуть дрожат в коленях, когда он поднимается на мостик.

— Полный вперед! — приложив губы к раструбу голосового телеграфа, командует отсюда дядя Миша тихо, но зычно, и «Нырок» взбивает за собой снежный ком воды.

— Куда спешите? — заинтересованно кричат с соседнего сейнера.

И дядя Миша, подперев ладонью собственный голос, неожиданно отвечает на все море:

— Америку догоняем!

И снова тянется день, который сам себе очень нравится и никак не хочет кончаться.

Ван Ваныч заходит к Зиночке и просит связать его с берегом.

— У аппарата Кайранский, — доносится голос Гены. — Как успехи?

Ван Ваныч сдержанно объясняет ему ситуацию и спрашивает, что снимать. Гена молчит минутку, а Ван Ваныч срывается:

— Кайранский!

— Дайте подумать, — усмехается Гена. — Я только Гена, а не гений.

Подумав, он предлагает снять несколько сценок культурного досуга.

— Алло! — вибрирует в трубке его голос. — Посадите за шахматы жениха и бригадира. Это сюжетная деталь.